[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 2012 НИСАН 5772 – 4(240)
ГЕРОЙ СТИЛЯ. ПАМЯТИ АСАРА ЭППЕЛЯ
на четыре вопроса отвечают: николай александров, виктор голышев, александр кабаков, ксения старосельская
Беседу ведет Афанасий Мамедов
Однажды в интервью он заметил: «Я всегда очень много занимался литературой, а также переводами, театром, кино, поэзией и вот последние 15 лет занимаюсь прозой. Можно сказать, что я просто получаю от этого удовольствие». Думаю, именно благодаря этому «простому» (скорее все же в трудах добытому) навыку удовольствие получаем и мы, когда читаем сборники его рассказов — «Травяную улицу» или «Шампиньон моей жизни». Кажется, это удовольствие от самого процесса письма и породило особый стиль — «стиль Эппеля». Но несомненно также и то, что его стиль, которому он был верен до последнего, несмотря на упреки в чрезмерной барочности, неестественности, выковывался годами, предшествовавшими занятиям прозой. «Я думаю, все, прочтенное когда-либо мною, оказывает свое влияние. Бывает, что читаешь где-то фразу и ощущаешь, что эта фраза — твой собственный ритм», — говорил он в том же интервью. Он переводил произведения Петрарки, Боккаччо, Сенкевича, Брехта, Киплинга, шотландские баллады и сербские песни Вука Караджича и, конечно же, Бруно Шульца с Леопольдом Стаффом. Он писал либретто к мюзиклам и сценарии к фильмам, эссе и очерки, казалось, нет такого жанра в литературе, который был бы не под силу Асару Исаевичу.
УСПЕХ ЭППЕЛЯ НЕ ПРОПоРЦИОНАЛЕН ДАРУ
Николай Александров
Филолог, литературный критик
Афанасий Мамедов Думаю, нет надобности объяснять, почему у литературных критиков часто не складываются отношения с писателями. У тебя с Асаром Исаевичем были достаточно теплые приятельские отношения, с чего они начались?
Николай Александров Наше знакомство с Асаром Исаевичем произошло довольно неожиданно и прошло не вполне гладко. Я написал рецензию в «Дружбе народов» на один из его рассказов, напечатанный в том же журнале, который затем вошел в книгу «Травяная улица». Острая наблюдательность Эппеля, детальное описание останкинского «барачного» быта показались мне натуралистической придирчивостью, мелочностью, свидетельством нескромного отношения к человеку. Потом журнал «ДН» вручал премии своим авторам. На вечере был Асар Исаевич. Был и я. Узнав, что я и есть тот самый Александров, которому не понравилось описание бородавки, украшавшей одного из героев его рассказа, Асар Исаевич подошел ко мне и спросил, почему эта художественная деталь меня так возмутила. Я попытался объяснить. Асар Исаевич, в свою очередь, тоже стал объяснять, что описания его проникнуты совсем иным чувством. Я понимающе кивал, но по-настоящему осознал его правоту несколько позднее. Как бы то ни было, с этого дня между нами установились нежнейшие отношения.
АМ Как-то мы с Асаром Исаевичем «держали ответ» на радиостанции «Говорит Москва». После передачи уже мне одному Эппель читал свои давнишние стихи. Замечательные. Я спросил его, почему не издает, и он ответил, как бы в шутку, что много лет тому назад познакомился с поэзией Иосифа Бродского.
НА Я помню, как во время Иерусалимской книжной ярмарки, на которую прибыла солидная делегация российских писателей, мы ехали на микроавтобусе, кажется, в Тель-Авив, а может быть, в Хайфу на встречу с читателями. Дмитрий Александрович Пригов, Мария Арбатова, Асар Эппель, Дмитрий Быков и я. Эппель, сидевший рядом с Быковым, полдороги развлекал его своими лимериками. И Быков громко смеялся. То есть слышен был с переднего сиденья только смех Быкова, а стихов Асара Исаевича, читавшего по обыкновению тихо, слышно не было. Так что даже завидно становилось, тем более что я знал — лимерики Эппель пишет замечательные. Как я его ни просил потом, он так и не соглашался на публикацию, предпочитая чтение в узких кругах. Мой любимый лимерик был вот какой: «Разгребли на заводе Бадаева / Неизвестный фрагмент Чаадаева. / Что ни слово, то ять, / Ни … не понять / И девать неизвестно куда его». Год назад, когда для сайта «Букник» я снимал небольшие пятиминутные интервью с разными писателями, я, разумеется, встретился и с Эппелем. Лимерик про Чаадаева он прочел на камеру. С режиссером Антоном Гонопольским мы даже решили весь цикл назвать «Фрагмент Чаадаева». Но в этом виде наш проект не прошел, хотя интервью с Асаром Исаевичем осталось.
АМ Эппель был один из тех немногих писателей, кто мог без особого ущерба для приятельских/товарищеских отношений честно высказывать свое мнение по поводу того или иного произведения. И дело не только в том, что чаще всего замечания были по существу, кажется, причиной тому удивительная деликатность Асара Исаеевича.
НА Необыкновенная чуткость, деликатность Асара Исаевича, кажется, выражалась во всей фигуре его, в какой-то невероятно грациозной и плавной, мягкой походке, в тихом голосе, в чуть ироничной интонации, с которой он рассказывал анекдоты или читал свои замечательные лимерики. Нет, конечно, и в рассказах своих он не был коварным наблюдателем, и руководила им в его живописаниях послевоенного московского (почти подмосковного) быта — любовь. Та же поездка с делегацией писателей в Израиль памятна мне не только лимериками. Мы приехали на встречу. В зале собрались интеллигентные люди, пожилые в основном, — все как будто знакомые лица, которых сегодня так не хватает. То есть при взгляде на них вдруг понимаешь, что когда-то ты этих людей часто встречал в Москве. А сегодня нет. Начался вечер. Публика сразу же стала довольно яростно задавать вопросы Дмитрию Быкову. Пылкость объяснялась просто. Дмитрий Быков, оказавшись в Израиле, сразу же сказал, что считает образование Государства Израиль ошибкой, потому как «соль на то и соль, что должна быть в супе, а не в солонке». Иными словами, пребывать в рассеянии, а не быть собранной в одном месте. Атмосфера накалялась, и тут слово взял Асар Исаевич. Он встал и произнес: «Здравствуйте, дорогие друзья. Прежде всего, я должен вам сказать, что я всех вас люблю». И дальше стал говорить про свою семью, про идиш, на котором в его детстве говорили многие. «А теперь, — спросил Асар, — поднимите руки, кто знает идиш?» Несколько рук поднялось. Но главное — изменилась атмосфера, то есть сразу как-то заметно потеплело, исчезли настороженность и некоторая подозрительность. И все пошло своим чередом.
АМ Что определяло необыкновенное внимание Асара Исаевича к речи и языку?
НА Такт и чуткость… В его переводах это сразу бросается в глаза. За примерами ходить недалеко. Скажем, «Люблинский штукарь» — название конгениальное произведению Исаака Башевиса Зингера и, право же, дорогого стоит. Но дело не только в переводах. Эппель остро воспринимал слово — и письменное, и устное. Он был памятливым хранителем московской речи, тут же ловил малейшую ошибку. Удивительное чувство языка, бережное отношение к речи видны в оригинальных рассказах Эппеля. Как-то странно, что его сборники: и «Травяная улица», и «Шампиньон моей жизни», и другие — остались как будто в стороне, на периферии, как будто до сих пор не востребованы, не прочитаны. Может быть, я ошибаюсь, но все-таки успех Эппеля у публики (а он был, конечно, как было и признание) не пропорционален его писательскому дару, его художественному мастерству, его внутренней душевной деликатности, наконец, которая открывает благожелательность к человеку и благоволение к миру истинного творца.
БРУНО ШУЛЬЦ НАШЕЛ ПЕРеВОДЧИКА ЭППЕЛЯ
Виктор Голышев
Переводчик
АМ Одним из своих учителей Асар Исаевич считал поэта, переводчика и художника Аркадия Акимовича Штейнберга. Человека-легенду. Бытовавшие рассказы о нем нередко смахивали на предания. Каких только в будущем маститых поэтов и переводчиков не было на этих посиделках/семинарах. Какое место среди них занимал Эппель?
Виктор Голышев Аркадий Акимович Штейнберг был кладезем разнообразных и неожиданных познаний, но, главное, заражал искусством всех окружающих. Молодые люди вокруг него немедленно становились художниками и писателями — вовсе не думая об этом, а просто существуя, он как-то ломал стену между искусством и неопределившимся человеком. В этом смысле Асару Эппелю повезло, хотя не сомневаюсь, что и до семинара у него был основательный литературный опыт. Сам я семинаров не посещал, поэтому о его роли там ничего не знаю.
АМ Блок писал, что стиль — величина метафизическая, его не выбирают и не меняют, он не куется, но рождается совокупностью жизненных обстоятельств; потеря стиля или смена его ведут к творческой катастрофе, Блоку вторил Бродский. Асар Эппель — «писатель языка», «писатель стиля», творческой катастрофы избежал, но не избежал пересудов. Некоторые критики заявляют, что появлению «своего стиля» Эппель обязан исключительно переведенному им же Бруно Шульцу.
ВГ Мне кажется, что именно Шульц нашел (заочно) переводчика Эппеля, человека, который по своим душевным качествам и стилистическим склонностям смог и захотел отдать должное этому писателю, а вовсе не научился у него писать. Эппель начал писать рассказы задолго до того, как напал на Бруно Шульца. Интересно, почему бывает так трудно признать за человеком оригинальность?
АМ Виктор Топоров в очерке «Чистая переводная работа» высказывает мнение, что Эппель был блистательным переводчиком, а прозаиком — посредственным: «Сплошные шифоньерки — одна другой красивее и безвкуснее». Вообще, возможно ли отделить Асара Эппеля — поэта-переводчика от Асара Эппеля — прозаика?
ВГ Эппель — переводчик стихов и прозы и Эппель — прозаик, по-моему, неразделимы. Когда его одаренности стало тесно в переводе, он начал писать прозу. Он прекрасен в переводе и своей прозой сильно добавил красочности нашему литературному пейзажу. Исступленная верность точному слову, любовь к выпуклой детали, замечательный слух и юмор присутствуют и там, и там. (В переводе последнее, конечно, по мере надобности, а в своем рассказе он может рассмешить до слез.)
АМ Есть вещи, плохо поддающиеся дефинициям. Не успел уйти из жизни настоящий писатель, как одни его стали называть русским писателем, другие — русско-еврейским, третьи — еврейским. Есть ли выход из этой бесконечной апории?
ВГ Литература не режимное предприятие, и литераторам пора последовать примеру милиции и отказаться от пятого пункта. Асар Эппель писал на русском языке о жизни в России — он русский писатель. Еврей. Факты собственной биографии — социальное происхождение, среда, национальность, образование, — естественно, сказываются на писательском взгляде. Он впитал русскую культуру и другие — и польскую, и еврейскую, — как и подобает просвещенному человеку.
ОН ПРЕДСТАВЛЯЛ СОБОй ЧАСТЬ СВОЕЙ ПРОЗЫ
Александр Кабаков
Писатель
АМ Сегодня одни поклонники Эппеля считают, что он был счастливым писателем и при жизни в полной мере оценен, другие — напротив, полагают, что Асар Эппель — писатель недооцененный. С кем вы?
Александр Кабаков Мое мнение — Асар Эппель был совершенно недооцененным писателем. Прежде всего, Эппель-писатель не очень широко известен читателям, хотя тот, кому случайно выпадало прочесть хотя бы раз один его рассказ, в дальнейшем становился преданным его читателем. Эппеля могли бы читать куда больше, если бы у него была большая вдумчивая критика. К сожалению, таковой критики у Эппеля не было. К тому же часто критики были к нему несправедливы и недоброжелательны. Не был Эппель избалован и премиями. Единственной, в сущности, литературной премией оказалась Казаковская — за рассказ «В паровозные годы». А ведь его симпозиумовский трехтомник: «Дробленный сатана», «Травяная улица» и «Шампиньон моей жизни» — мог бы получить премию «Большая книга». Вообще, Асар очень ревниво относился к критике и к разного рода литературным наградам. Скажу честно, насколько я знал Асара, он тяжело переживал эту свою недооцененность.
АМ Почему Эппель не писал романов? Ведь, наверное, были еще причины, помимо той, что он старался обойтись без насилия над своими собственными устремлениями?
АК Видите ли, писать романы в той технике, в какой Эппель писал свою прозу, на мой взгляд, было просто невозможно. Это все равно что попытаться вышить бисером государственный флаг, который поднимается над Кремлем. Асар лучше, чем кто-либо, понимал, что попытку предпринять можно, но попытки такого рода, за редким исключением, не остаются в истории литературы. Единственным писателем, кто писал романы в схожей технике, в технике «вышивания бисером», был Платонов. Но на то он и Платонов. Он один. И Асар, высоко ценивший Андрея Платонова именно как мастера прозы, попросту говоря, даже не замахивался на это.
АМ Насколько стиль Эппеля соответствовал его образу жизни?
АК Эппель — тот нечастый случай, когда жизненный стиль писателя совершенно совпадает со стилем его литературы. Асар с его манерой горделиво закидывать голову, как люди не очень высокого роста, с его фуляром под бородой, старательно вырезанным воротом, с такой осанкой — грудью вперед, сам представлял собой часть своей прозы.
АМ Мы почитаем Асара Исаевича в первую очередь как мастера рассказа, это был несомненно его жанр, он не только владел им в совершенстве, но и умел ценить рассказы коллег. Не случайно именно Эппелю доверили составлять сборники серии «Проза еврейской жизни». Как вы оцениваете его работу составителя?
АК Эту работу, которая стоила ему немало сил, Асар делал с особой тщательностью, впрочем, как почти все, за что брался. Те, кто предложил ему быть составителем серии «Проза еврейской жизни», сделали абсолютно верный выбор: Эппель был не только блистательным писателем, но еще и прекрасным критиком. Его вкус нельзя подвергать сомнению, у Эппеля он был безукоризненным. (Во всяком случае, на мой взгляд.) Асар не привнес ничего инородного в эти сборники — что часто случается, — ничего, кроме оценок качества издаваемой прозы и своего уважения к ней. Хотя я знаю, что кое-кто и упрекал Асара за то, что в публикуемых рассказах мало «еврейской жизни». Но, во-первых, глупо судить за это Эппеля, «еврейская жизнь» не какая-нибудь жизнь в изоляции или на другой планете — это жизнь людей своего времени; во-вторых, Эппель как составитель не мог влиять на написание рассказов, которые писались тогда, когда писались, и так, как писались, а вот отобрать качественно тексты Эппель мог и должен был. Он прекрасно справился с этой работой.
ОБЩЕНИЕ С НИМ БЫЛО ПРАЗДНИКОМ
Ксения Старосельская
Переводчик
АМ В одном из интервью вы говорили, что самым трудным писателем для вас оказался Сенкевич, роман которого «Огнем и мечом» вы переводили совместно с Асаром Эппелем. Он — первый том, вы — второй. Что вам как переводчику, как человеку дало соавторство с Эппелем?
Ксения Старосельская Куда важнее для меня был наш первый совместный опыт. Несколькими годами раньше Эппель, с которым мы были едва знакомы, редактировал мой перевод прозы польского поэта (роман «Черти» Тадеуша Новака). Признаться, я сильно волновалась, отправляясь к мэтру «на суд», пришла, как любил Асар повторять, «ощетинившись», готовая сопротивляться. А ушла восхищенная и очарованная. Поправки все были по существу и очень точные, иногда с забавными комментариями (например, я усадила кого-то доить козу на табурет; Асар на полях рукописи нарисовал скрюченную фигурку, пытающуюся с табурета дотянуться до вымени). Они стали камертоном, настроившим меня на нужную волну. А работая над «Огнем и мечом», мы первым делом определили общую тональность, а потом постоянно обсуждали сложные или сомнительные места, реалии, согласовывали имена (при переводе значащих имен Асар был необыкновенно изобретателен) и в конце придирчиво прочли друг друга.
АМ Язык Эппеля очень узнаваем, его не спутаешь ни с каким другим. Удавалось ли Эппелю-писателю осадить свое писательское «я», когда дело касалось переводов?
КС У Эппеля множество переводов из «разного времени», и, конечно же, в его исполнении у каждого автора свое лицо — вот уж их между собой не спутаешь. Но талант, фантазия переводчика были так велики, что порой «били через край», ему трудно было удержать в себе искрометные находки и, случалось, он дарил их автору (щедро, хотя не всегда заслуженно). Кстати, сам говорил, что его переводческая стилистика близка его же писательской.
АМ Асар Исаевич признавался: «Будучи причастен разному литературному труду, я уверенно могу сказать, что ничего увлекательнее переводческой работы не знаю». Так или иначе, жизнь свою он в первую очередь отдал именно переводам. Какую из переводческих работ Эппеля вы считаете наиболее выдающейся?
КС Великая заслуга Эппеля в том, что он подарил русскому читателю «странного и поразительного» Бруно Шульца. И великолепную Виславу Шимборскую. В его поэтических переводах густо рассеяны жемчужины… всего не перечесть. Взять хотя бы эти, кажется, уже общеизвестные, гениальные строки (из Леопольда Стаффа): «Все плещет, все хлещет он, проливень-ливень, / Колотится в окна, тосклив и надрывен, / И катятся капли, и стукают в стекла… / И стекла продрогли… и рама измокла, / И тусклого дня полумрак неизбывен… / И плещет, и хлещет он, проливень-ливень…»
АМ Самая ценная часть багажа художника — это то, чем он отличается от других в искусстве и в жизни. Чем Асар Исаевич отличался от других в искусстве? Какая из его черт вам наиболее импонировала в жизни?
КС Чем отличался? Хм… Покажите мне двух неотличимых художников (заслуживающих звания «человек искусства»). Просто перечислю кое-какие черты Асара Эппеля. Мощь и своеобразие таланта, нестандартность суждений, метафоричность речи, трепетное отношение к слову и способность находить самое яркое и выразительное (при том, что запасы таких слов у него были неисчерпаемы), блестящий юмор. И в творчестве, и в жизни. Такое не может не импонировать. Общение с ним было праздником.
Время покажет, что Эппель так владел тайнами своего ремесла, что превзошел многих более крупных и щедро вознагражденных современных псателей. Он был неподражаемым образцом настоящего художника и честного труженика, заслужившего свое место в сферах литературной славы. Когда уходит из жизни писатель такого уровня, его творчество становится «путем следования к Свету», и будет этот путь проходить «далеко от умиранья».
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.