[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2012 АДАР 5772 – 3(239)
НЕбывший бывший
Семен Довжик
Говорят, бывших посланников «Сохнута» не бывает. Столько раз слышал эту фразу, но лишь сейчас понял, что же она означает. Занимаясь репатриацией, ты волей-неволей изменяешь судьбы людей. Не каких-то абстрактных, из вороха статистики и победных реляций, а самых что ни на есть живых.
Потом, через несколько лет, встретишь их на рынке или на набережной. Кого-то хочется поприветствовать, при встрече с другими стыдливо отводишь глаза. Ты заходишь в Facebook и вдруг видишь их лица. Ты не можешь стереть из памяти их голоса. Большинство из них давно забыли тебя. Другие до сих пор проклинают. И лишь один из тысячи может сказать тебе спасибо. Для всех них ты — та точка отсчета, после которой жизнь изменилась до неузнаваемости, и никогда уже не будет такой, какой была прежде.
Морально ли это — убеждать людей бросить все, что у них есть, и переселиться в другую страну?
Морально ли уговаривать мать отправить единственного сына за тридевять земель сначала учиться, а потом надеть форму?
Морально ли доказывать людям, что если не им, то хотя бы их детям там будет лучше?
Морально ли дать людям шанс изменить свою судьбу, сделать осознанный выбор? Осознанный ли? Нет звонка другу, нет помощи зала, нет правильных или неправильных ответов. Как хорошо тем, у кого сонливая совесть. Пока она спит, ты просто живешь, получаешь хорошее жалованье, откладывая заветную денежку. С тебя взятки гладки, ты — винтик, часть системы, ни за что не отвечаешь.
Все, что ты знал, или думал, что знаешь, не стоит ничего. Ты поймешь это, когда первый раз сядешь лицом к лицу с родителями, которые отправляют в Израиль свою дочь. Их единственную девочку, с чистыми голубыми глазами, скромно одетую. Они хотят спасти ее от водки и героина, от пьяных подростков у входа в подъезд, от похотливых одноклассников, спешащих пополнить ряды заключенных местной колонии. От безысходности. Они сидят напротив тебя и спрашивают: «Правда же нашей девочке в Израиле будет лучше? Правда у вас ее никто пальцем не тронет?» Правда?
Ты был уверен, что отрывать детей от родителей — негуманно. Ты думал, что все эти программы были хороши для начала 1990-х, но сейчас ни один нормальный еврейский родитель ни за что на свете не отдаст своего ребенка. И вот ты там, на очередном семинаре. Беседуешь с хорошим еврейским мальчиком и его мамой, тоже вполне еврейской. Просто жизнь ее прошла в этом Б-гом забытом месте. Потом мальчик уходит, и ты все еще общаешься с мамой. И тебе становится страшно. За мальчика. Забрать его и поскорее увезти отсюда! И пусть впереди три года интерната, а затем казарма. Пусть работа по ночам за минимальную плату и студенческая жизнь впроголодь. Что бы ни случилось с ним там, в Израиле, это все равно будет лучше того, что ждет этого мальчика здесь.
Те, что живут в Москве, давно избалованы. Их, толстокожих, ничем не проймешь. А всего час лета от Москвы — и другая планета. Там смотрят тебе в рот. Там ты всё. И посол, и президент, и Верховный главнокомандующий, и верховный судья. И Министерство абсорбции, и Институт национального страхования. Там ты — Израиль, и другого Израиля там нет. Ты готов отвечать за весь Израиль?
Ты звонишь им, зазывая потратить свой вечер на общение с очередным выскочкой из Израиля, мягко и ненадолго приземлившимся в министерское кресло. Ты убеждаешь их, что от этого человека в конечном счете зависит их будущая жизнь в Израиле. Или жизнь их детей. И они приходят. Не потому, что им интересно, а потому, что поверили тебе. И вот он появляется. Раздосадованный, что между московскими ресторанами и шопингом все же приходится уделить время работе. Публика здесь не чета израильской. В Израиле таких, как он, рвут на части с первого слова. Эти же внимательно слушают, стараясь уловить хоть какой-то смысл в пустых лозунгах и суперлативах. Ладно, отбарабанил свое, поставил галочку, иди себе с Б-гом, билеты на престижный концерт тебе заранее прикупили. Нет же, ему неймется — вопросы из зала. И встают люди. И задают вопросы тому, от кого в итоге зависит их будущая жизнь в Израиле. И все видят — перед ними пустышка, который не знает ничего. Выскочка, которому абсолютно плевать на всех этих людей. Через какое-то время он перескочит в другое министерское кресло, более престижное, сулящее электоральные дивиденды.
Люди в зале не смотрят на него. Они не понимают языка, на котором он говорит. Они глядят на тебя, который, сгорая от стыда, переводит им всю эту бессмыслицу. Чего тебе хочется больше: провалиться сквозь землю или дать в морду этому холеному прощелыге? Не за себя, что вдруг окунулся по уши в дерьмо, а за этих людей, которых он обманул и которые никогда уже не поверят никому, кто заговорит с ними от имени Государства Израиль. Ты отыскиваешь в зале своих коллег, но их лица немы. Они хорошо знают, как выживают в системе.
Вскоре ты привыкнешь к тому, что при любой ситуации ты — всегда крайний. И как крайнего тебя обязательно выставят на передний край. Нет, на фуршетах и торжественных церемониях тебя попросят подвинуться, уступая престижные места важным гостям из Иерусалима. А вот когда надо сообщить матери, что ее сын вот уже неделю как пропал и полиция не может его найти, — на это ты в самый раз. Старшим товарищам из Иерусалима неудобно дозваниваться в провинциальные российские города. На самом деле ты везунчик — ведь это не на твою долю выпало сообщать родителям, что мальчика, которого они отправили в Израиль заканчивать школу, забили до смерти в пьяной драке на русском концерте.
Ты часто думаешь о них. О том парне с падающими штанами, что в последний момент вдруг заявил: не поеду, если в центре абсорбции не будет кружка хип-хопа. И ты сидел на телефоне и кропотливо обзванивал всех, кого только можно, убеждая, что судьба еврейского мальчика напрямую зависит от танцев хип-хопа. Где он сейчас, танцует ли? Или того мальчонку из маленького жуткого города, что ты не смог отстоять… Мальчонка, потому что в свои четырнадцать он выглядел от силы на десять. Психологи испугались, что в стрессовой ситуации парень может наложить на себя руки. Наверное, они были правы. Что можно ожидать от подростка, которого ребенком бросила мать, а отец пашет на двух работах, чтобы поставить на ноги сына. Его воспитывает бабушка. И каждый день избивает. Не дает подзатыльника, а избивает. Папа хотел отправить сына в Израиль, но мальчонка сразу же выпалил все психологам на собеседовании. И психологи испугались. Они тоже не хотели быть крайними. Где ты сейчас, мальчик?
Лица, имена, телефоны. Звонки отцу и деду парня, чей сын несколько лет назад погиб в Газе. «Обязательно приезжайте в Москву на встречу с премьер-министром. Глава правительства хочет встретиться со всеми родителями, чьи дети погибли в израильской армии». Они верили тебе и приехали. «Спасибо, встреча была очень трогательная. Мы, кстати, сфотографировались с премьер-министром, фотографию нам обещали прислать». Но фотографию не прислали. И они звонят тебе. А кому им еще звонить, для них ведь ты тоже крайний. И ты пишешь в Иерусалим. Потом снова. И снова. А потом, не выдержав, орешь в трубку: «Где фотография, суки, где?!» А в ответ тишина…
Тебе часто пишут. Просят помочь. Не потому, что ты всемогущий. Ты не казался им всемогущим даже там, в своем душном кабинете в полуразвалившемся здании детского сада. Им просто особо не к кому обратиться, они ведь в Израиле одни. Просят помочь с работой. Ты отправляешь их резюме, вроде как в Израиле еще кто-то тебя помнит. Ответа нет. Вылавливаешь в Facebook. «Ну что?» — «Да нет, все нормально, но — слишком мало лет в стране». Ух ты!.. А сколько немало? Ну правда, сколько нужно прожить в стране, чтобы к тебе стали относиться, как к человеку?
Бывших посланников «Сохнута» не бывает.
Конечно, если у тебя не сонливая совесть и тебе важно честно смотреть людям в глаза.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.