[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2012 ТЕВЕТ 5772 – 1(237)

мордехай рихлер

Улица Св. Урбана: тогда и теперь

Перевод с английского Ларисы Беспаловой

Плохие новости. Закрывают среднюю школу «Барон Бинг»[1]. Нашу школу. Я имею в виду легендарную монреальскую школу, открытую в 1921 году, донельзя смахивающую на работный дом Викторианской эпохи. Что касается архитектуры — потеря невелика (здание это редкого уродства), а вот что касается чувств… это особь статья. Если битву при Ватерлоо выковали на спортивных площадках Итона, то норов убывающей год от году еврейской общины Монреаля был выкован в затхлых классах этого большого краснокирпичного здания.

Notman photographic Archives | McCord Museum

Фемистокл, Фермопилы,

Х2, Y2, H2SO4!

Пелопоннес идет войной,

Раз, два, три, четыре!

Мы за «Бинг»! «Бинг»! «Бинг»!

Стоим горой!

Сегодня еврейской общине в Монреале не дают житья дурные предчувствия. Никто не берет аренду на долгий срок, каждая семья готовит — мало ли что — свой план спасения. Как бы то ни было, когда-то все мы учились в СШББ. И все нам было по плечу. Сентябрь 1944-го. Наши старшие родные и двоюродные братья освобождали Голландию, канадская армия шла на прорыв линии Гитлера [2], а мы — всего-навсего прыщавые недоросли — стояли в шеренгах в спортивном зале СШББ в пусть и лоснящихся, зато свеженаглаженных брюках. Мы были новенькие. Шалые подростки тринадцати лет, окрыляемые надеждой. «Полагаем, большинство из вас, — говорили нам, — рассчитывает через четыре года поступить в Макгиллский университет. Раз так, вам придется налечь на учебу. Чтобы попасть в Макгилл, на вступительных экзаменах необходимо набрать шестьдесят пять процентов, но евреям — не меньше семидесяти пяти».

«Барон Бинг» закрывают, потому что в ней осталось всего четыреста пять учеников, по преимуществу из греческих семей, а ведь когда-то эти классы сотрясала энергия тысячи юных честолюбцев. Бесшабашные, напористые мальчишки и девчонки год за годом показывали на выпускных экзаменах наивысшие результаты в провинции Квебек.

«ББ» стоит на улице Св. Урбана, в самом сердце бурлящего жизнью еврейского квартала Монреаля. В мое время улица Св. Урбана занимала нижнюю ступеньку лестницы, по которой все мы рвались подняться. Впрочем, нет, улица Св. Урбана занимала не нижнюю ступеньку, ниже ее была Кларк: на Кларк не было даже задних дворов, мусор там выбрасывали на улицу. У самого входа в дом. Прямо за Кларк тянулась пресловутая Главная, точнее, бульвар Св. Лаврентия. «Кулинария» Левитта. «Котлетная» Мойше. «Булочная» Ричстоуна. Издательство газеты «Канадиэн джуиш игл»[3]. «Канада», где за четвертак можно было посмотреть три фильма за раз. Правда, порой во время сеанса тебя покусывали за щиколотки серые скользкие тварюги. В «Рокси» и «Кристал-пэлэс» показывали всего два фильма, зато сеанс включал и шоу — жалкий парад раздобревших стриптизерш.

— А ну-ка, ребятки, быстренько наденьте очки, — призывал конферансье, — красотки грядут!

За стиляжными брючатами, модными коками и бесплатными рекламными календарями автозапчастей, на которых красовались длинноногие девчонки в задранных порывом ветра платьях, приходилось отправляться на Главную — куда ж еще. Если календарь был стоящий, «блузка рельефно обрисовывала девичьи соски», как писали в лучших из тех рассказов, что печатал «Тру детектив»[4].

Мир наш в основном ограничивался пятью улицами, расположенными между Парк-авеню и Главной: улицами Жанны Манс, Эспленейд, Уэверли, Св. Урбана и Кларк. Подтянувшись что есть силы на предпоследней ступеньке — улице Св. Урбана, — можно было разглядеть поверх разделяющей нас Парк-авеню благословенный Утремон с его обсаженными деревьями улицами, парками, катками и (О Б-же!) цокольными этажами с шикарной меблировкой. Утремон, где девчонки носили не блескучие платьишки из уцененки с яркими — вырви глаз — ракушечными бусами, а наряды, купленные в настоящих магазинах, с ниткой жемчуга, да, да, и жемчуг этот купили аж у Биркса [5], а не стибрили с развалов в Кресге, а утремонские папаши в тройках и щегольских шляпах продавали недвижимость или свитера, или страховки, или (он тогда был в новинку) пластик. Учились играть в гольф. Им ничего не стоило проехаться в Нью-Йорк, чтобы «сходить на пару-тройку шоу» или снять на лето коттедж в Сент-Агат-де-Мон на берегу озера. Они приобретали для детей серию «Книги знаний» — их выставляли на видном месте в застекленных книжных шкафах. «Кингс-роу» или «Навеки Амбер»[6], напротив, прятали в нижние ящики письменного стола. Под замок.

Утремон — предмет наших вожделений — не переставал нас изумлять. Там наши ровесники не болтались по табачным лавкам или бильярдным, у них были свои комнаты. Игровые залы в цокольных этажах. Столы для пинг-понга. В ванных комнатах были горячие полотенцесушители. Буквально в каждой кухне — миксер. И не какой-то там ледник, а холодильник. В школе у меня был приятель из Утремона. Так его мать носила пенсне, а чтобы открывать дверь и отвечать на телефонные звонки, они держали горничную.

Столпившись у телефона, мы названивали им, только чтобы услышать, как горничная прощебечет: «Вы позвонили в резиденцию Фейгельбаумов».

Отцы же с улицы Св. Урбана работали закройщиками, гладильщиками или мусорщиками, после работы расходились по квартирам, где и горячей воды-то не было, садились ужинать в длинном, не первой свежести исподнем, за столом стригли ногти. Матери организовывали благотворительные базары, вырученные на которых деньги шли Еврейскому национальному фонду, люто соперничали за места в попечительских комитетах талмуд торы или «Фольксшуле», обеих приходских школах. Тетки наведывались к нам, запасшись лотерейными билетами по десять центов за штуку. Выигрыш — RCA Victor radio [7]. Выигрыш — трехтомная «История евреев» с футляром в придачу. Дамы все, как одна, обожали «Синюю птицу счастья»[8] Жана Пирса (он был из наших) и вечно крутили эту пластинку.

Мы отдавали предпочтение «Звездной пыли» Арти Шоу [9] — под нее можно было танцевать, обнявшись, или любое буги-вуги — тут уж можно было откалывать разные коленца. В мои обязанности входило после ужина, перед тем, как заложить на ночь уголь в топку, отсеять золу, так что из сарая я выходил, до времени поседев. Я посещал приходскую школу (учил там английский, иврит, французский), после школы три дня в неделю корпел в задней комнате синагоги «Молодой Израиль» над Талмудом под руководством мистера Ялофского.

— Если человек падает с крыши восьмиэтажного дома, а четырьмя этажами ниже другой человек высунет из окна меч, и меч вонзится в первого, виноват ли второй в убийстве? Или нет?

— Рабби Менаше спрашивает: он упал с крыши или его столкнули?

— Рабби Йеуда спрашивает: не разорвалось ли у него сердце до того, как в него вонзился меч?

— Приходятся ли эти двое друг другу родственниками?

— Врагами?

— Друзьями?

— Меч просто торчал из окна или его вонзили в падающего?

— Умер бы тот человек, упав с крыши, и так?

Нам бы их заботы. На коленях под партой мы, с риском получить взбучку от мистера Ялофского, прятали развернутую на спортивной странице «Геральд». А заботило нас, детей нового мира, вот что: займет ли Ударная тройка (Морис «Ракета» Ришар, Элмер Лач, «Ту» Блейк [10]) первое-второе-третье место по числу заброшенных шайб и расколошматят ли «Монреаль канадиэн» грозных торонтских «Мэпл ливз» в финальных играх на Кубок Стэнли?

Наши родители рассчитывали, что мы, та еще бражка, но как-никак первое поколение, родившееся в Канаде, прорвемся в Макгилл, университет при этом они понимали вовсе не так, как кардинал Ньюман [11]: они смотрели на него как на тали, которые вознесут нас в благословенный Утремон. Многие из нас, не все, разумеется, пробрались не только в Утремон — Утремон оказался не более чем пересадочной станцией, — а в некогда judenfrei [12] Маунт-Роял и даже Уэстмаунт [13]. Повыше Бульвара.

Полное счастье, что да, то да, но чего оно стоило.

En route [14] Шнейдер, англизируясь, превращался в Тейлора, Паттершнит в Паттерсона, Крашинский в Кейна. Детей называли уже не Гиршлами или Мотлами, Малками или Ципорами, а Стюартами, Байронами, Мелиндами или Ванессами. После школы они больше не играли в камешки под винтовыми лестницами: девчонок в лифчиках-нулевках, купленных аж в Нью-Йорке, возили в мамочкином «мерседесе» к пластическим хирургам — подправлять носы, в балетные школы, к ортодонтам. Мальчишки больше не подрабатывали после школы в аптеке разноской лекарств, чтобы купить себе велосипед, а брали уроки тенниса: на них можно было завести нужные знакомства.

Ну а потом наш исходный рубеж стал (вот уж чего не ожидали, того не ожидали) модным. И кое-кто из детей, неблагодарных всезнаек, вытесняя новых его обитателей — греков, итальянцев, португальцев, вернулся на улицу Св. Урбана в паршивые жалкие квартирёшки без горячей воды. На улицу Св. Урбана, где распускали слухи, что они курят марихуану и кувыркаются с девчонками на своих замызганных простынях, даже не стянув ковбойских сапожек, а в окнах выставляют не фикусы, как заведено было в добрые старые времена, а возмутительные плакаты. Эти канающие под бедняков ребятишки в дизайнерских джинсах борются против атомных электростанций, кислотных дождей и герпеса, за выращенные без удобрений овощи, качественные многократные оргазмы и Parti Que´be´cois [15].

— Parti Que´be´cois?

— Вы угнетали французов, — поучали они дедов, которые гнули спины над швейными машинками, еле-еле сводя концы с концами, отцов, которые еще не забыли, как им приходилось отбиваться от вооруженных обрезками свинцовых труб сторонников Адриана Аркана [16].

— Пора бы вам уподобиться настоящим Que´be´cois, — поучали они.

— Это что же — мне в мои годы пристраститься к шоколадным тортам с кремом, сахарным пирогам и жареной картошке с уксусом?[17]

— Говоришь, как расист.

— Послушай, малый, я же не требую, чтобы они постились со мной на Йом Кипур, ну а раз так, и я не обязан ходить с ними на парад в день Иоанна Крестителя [18].

Красные дни календаря на улице Св. Урбана.

Регулярно, раз в месяц, зажав в ладошке четвертак, я отправлялся в парикмахерскую на углу Парк-авеню и Лорье, и со временем привык, как это ни унизительно, что Мо, перед тем как приступить к стрижке, клал на подлокотник кресла доску, чтобы поднять меня повыше. Но в тот счастливый день Мо только мотнул головой и буркнул: «Садись». Доску класть не стал. Я подрос, и теперь мог — не хуже других — сидеть в кресле. Стал по меркам улицы Св. Урбана мужчиной. С того дня мне все по плечу.

А в еще один счастливый день я, на этот раз в «Барон Бинг», дозрел политически.

Старший сын Рамсея Макдональда [19] Малкольм, британский министр по делам колоний, пришел поприветствовать нас в спортивный зал, но те из нас, кто были членами Рабочей сионистской партии, наотрез отказались встать и пропеть «Боже, храни короля». Враждебное молчание — вот что встретило Макдональда. О чем говорить: этот гад перекрыл иммиграцию в Палестину. Дырявые посудины, битком набитые еле-еле душа в теле узниками концлагерей, которым посчастливилось выжить, поворачивали восвояси или отводили в Кипр.

На улице Св. Урбана мы были строго ортодоксальными, убежденными членами Рабочей сионистской партии или пламенными коммунистами. Были у нас и свои гомосексуалисты, во всяком случае, они сходили за таковых, а именно юнцы, которые читали стихи и курили сигареты с пробковыми фильтрами, была у нас и своя, по крайней мере, одна, насколько мне известно, профессиональная проститутка, но, разумеется, никто ни за что на свете не признался бы, что он член Консервативной партии.

Попытки коммунистической агитации на улице Св. Урбана порой принимали странный оборот.

Один мой родственник, в ту пору коммунистический смутьян, ныне компьютерный специалист, ходил от двери к двери, уговаривая голосовать за члена парламента от Лейбористско-прогрессивной партии Фреда Роза [20]. И вот, когда он, стоя на крылечке одного, как он полагал, симпатизирующего коммунистам дома, разглагольствовал о Марксе, Энгельсе и плачевном положении рабочих в Монреале, разгневанная домохозяйка оборвала его на полуслове.

— Может, вы и правду говорите, — не могла не признать она, — но уж вы как хотите, а на этот раз я за него голосовать не буду.

— Это почему же?

— В прошлом апреле его племянница выходила замуж, так на церемонию нас пригласили, а в ресторан — нет. Пошел он куда подальше.

Последний мой год в СШББ я вечерами работал в кегельбане на Парк-авеню — расставлял кегли. Через год, поступив в колледж сэра Джорджа Уильямса, я подыскал работу — писать репортажи для «Монреаль геральд» о всяких мероприятиях в нашем колледже, платили там пословно. Кегельбан платил за десять кеглей три цента, «Геральд» — за десять слов всего два, но высокооплачиваемой работе в кегельбане я, не постояв за ценой, предпочел «Геральд», надо думать, по причине скороспелого увлечения словесностью.

Св. Урбана.

Как и многим бывшим ученикам моего поколения, мне случается шататься по проулкам, где мы играли в хоккей, проулкам, по-прежнему заваленным кучами мусора и дырявыми матрасами, из которых торчат пучки конского волоса. Я неизменно останавливаюсь у бейгельной на Св. Виатёр неподалеку от Парк-авеню. В соответствии с положением о роли французского языка (указ 101) она теперь называется «La Maison du Bagel. Boulangerie»[21]. АМИ [22] на Маунт-Роял, где мы боксировали в надежде заработать «Золотые перчатки», превратился в «Pavillon Mont-Royal de l’Universite´ de Montre´al»[23]. Моя прежняя приходская школа — талмуд тора, где мы когда-то с грехом пополам осваивали ивритскую грамматику, к счастью, не совсем утратила связь с Сионом. Теперь это e´cole Primaire Nazareth [24]. Всего за квартал, на Лорье, магазинчик Стюарта «Бисквиты», где за два цента давали целый пакет бисквитного лома, — он все еще там. Но табачная и бутербродная лавка Шахтера прямо напротив, в которой вечно торчал мой отец, превратилась в антикварный магазин, где вас обдерут, как липку, и где — хочется думать — все еще ведут баталии тени былых игроков в кункен. Лорье, что над Парк-авеню, уже не жалкая улочка с лавчонками, где торгуют велосипедами и запчастями. Теперь это улица изысканных ресторанчиков, бутиков, магазинов деликатесов и книжных магазинов. Г-споди ты Б-же мой, в наши дни всего за два квартала от Св. Виатёр с ее райского вкуса горячими бейглами и Mehadrin’s Marche´ de Viandе Koсher [25] можно полакомиться горячими круассанами и эспрессо.

Парикмахерскую Джека и Мо, где можно было попутно поставить два доллара на лошадь, вытеснило отделение Banque Nationale de Gre´ce [26], куда вкладывать капиталы более надежно. На Парк-авеню не найти синагогу «Молодой Израиль». «Риджент-тиэтр», где я высидел на балконе, по меньшей мере, четыре сеанса по два фильма в каждом, прежде чем набрался смелости (потихоньку, потихоньку) положить руку на костлявые плечи Ривы Танненбаум, когда же я решился поцеловать ее в щеку, сердце мое бешено колотилось, — там началось мое падение в пучину неслыханного разврата. «Риджент-тиэтр» превратился в «Le Пилотку», теперь там показывают завлекательные ножки во «Всестороннем ознакомлении со взлетами и падениями производства чулок и подвязок». «Риальто» на углу Бернарда тоже стал порнозаведением, тут вам продемонстрируют забористые штучки в греческом вкусе. А на знакомом отрезке Парк-авеню — где наши матери в былые времена долго приценивались к разрозненным чашкам и блюдцам, улице, где пределом греховности было по-быстрому пролистать у газетной стойки на углу последний номер «Эсквайра» в надежде поглядеть на Варгасову красотку [27], — теперь царит кромешное непотребство. Там, где девчонка, выйдя погулять в свитере в облипку, выставлявшем напоказ, чем ее одарила природа, повергала в шок всю округу, теперь можно заскочить как в «Тайны суперсекса» с их danseuses nues [28], так и в «Экспосекс» — в обоих заведениях вам еще подадут и гамбургеры на обед. В придачу — так они говорят. Но при всем при том Парк-авеню все еще улица хасидских раввинов и их потомства. Прямо за углом Парк-авеню, на Жанне Манс, укоренились могутные последователи Сатмарского Ребе [29], неподалеку от них поселились многочисленные приверженцы Любавичского Ребе. Мальчишки в кипах, с пейсами поют хором:

Мы соблюдаем строгий кашрут,

А про трефное пусть нам не врут:

Вредно оно для души и для тела,

Его еврею кушать не дело.

Те, кто вырос на Св. Урбана, наведавшись в свой старый квартал, непременно заскочат к «Виленскому» на углу Кларк и Фэрмаунт — полакомиться его фирменным блюдом. А его фирменное блюдо, чтоб вы знали, это ассорти из разных салями, запеченных во вкуснющей булочке. Запивать ее принято домодельной вишневой газировкой прямо у сатуратора.

«Виленским», который обслуживал наш квартал с 1931 года, теперь правит Мо, сын первого владельца. Всю вторую мировую войну мы кучковались у сатуратора, спорили о политике так, что пух и перья летели. Должны ли союзники открыть второй фронт сейчас, чтобы ослабить натиск немцев на русских, но при этом рисковать жизнями многих юнцов с улицы Св. Урбана, которые пошли в армию?

Постаревшие ребята с улицы Св. Урбана, сорок лет спустя столкнувшись в «Виленском», все еще толкуют о политике, но уже не о войне по ту сторону океана, а о здешнем бедствии — Parti Que´be´cois. Ребята, с которыми я рос, — они успели стать отцами, и теперь их интересует не какой счет, а какой у них уровень холестерина, — растекаются по углам и перешептываются:

— А ты не собираешься уехать из Монреаля?

— Что ты мне предлагаешь? Драпануть в Торонто, обзаводиться там новыми друзьями, в моем-то возрасте?

В розни между англичанами и французами евреи, такое у них ощущение, очутились в Монреале между двух огней.

— Послушай, — сказал мне старый друг, — я вовсе не думаю, что Parti Que´be´cois — антисемитская партия. Ты только посмотри на лица в первом ряду ассамблеи, там каждый — ума палата. Они же что-то вроде сионистов у себя на родине. Я вполне понимаю, что им нужно. Головой понимаю. Но знаешь, что я здесь, — он похлопал себя по пузу, — что я нутром чую? Если они получат, что хотят… кто будет виноват? Мы, кто ж еще.

Ну а теперь и улица Св. Урбана, и Главная, и Парк-авеню перешли к итальянцам, грекам, португальцам, иммигрировавшим, по большей части, после второй мировой войны, и в нахрапистости они евреям былых времен не уступят.

Вот, к примеру, старый проныра Джимми Эссарис. Видный брюнет под пятьдесят с жгучими черными глазами. Джимми родился в фермерской деревеньке в окрестностях Афин, в Канаду приехал в 1951 году без гроша в кармане, ходил взад-вперед по улицам, стучался во все двери, пока наконец не устроился посудомойкой в греческую забегаловку в пригороде Лашина. Ни по-английски, ни по-французски он не говорил, но уже через пять месяцев дорос до бармена, убедил хозяина торговать круглосуточно и тем самым утроить выручку. Джимми проработал в той забегаловке три года и в 1954-м уже получал сто долларов в неделю.

Notman photographic Archives | McCord Museum

— Не пойми меня неправильно, — сказал мне Джимми, — тогда это были ого-го какие деньги.

Годом позже Джимми уволился и приобрел ресторан у греческой четы в летах. Они просили за ресторан четыре тысячи долларов, Джимми предложил три — все, что он скопил.

— И вы их возьмете, — сказал он им, — потому что вы греки и я грек, ну а нет — я открою ресторан по соседству. — Я выложил деньги на прилавок, и старикан дрогнул. — И нотариуса тоже оплатишь ты — так я ему сказал, — добавил Джимми. — В скором времени дела у меня пошли лучше не надо, я заколачивал по двести долларов в неделю чистыми, но ресторанчик их мне не подошел — маловат, в нем не развернешься, ну, я и продал его за девять тысяч. На дворе 1955-й, я уже завел автомобильчик, он мне встал в триста долларов. И вот как-то под вечер звонит мне одна девчонка и говорит: хочу, мол, съездить в Монреаль, кино посмотреть. А я до тех пор так и не расчухал, что это за Монреаль такой. Но раз ей загорелось в Монреаль, едем в Монреаль. А припарковаться я никак не могу. Здесь не могу, там не могу. И хочешь не хочешь пришлось мне ехать на парковку. А старикан, тамошний служитель, и говорит мне: парковка доллар. Доллар за парковку. Ну я чинно, благородно даю ему доллар, а сам тем временем считаю, сколько на парковке машин. И меня точно обухом по голове ударило. Я сажусь на поребрик и думаю: это ж какие дела тут можно проворачивать. Доллар за парковку, и ни тебе сэндвичей черт-те с чем не надо варганить, ни посуду мыть. И что там за кино, я не вижу: не о кино у меня мысли. И я говорю девчонке: плачу тебе двадцать пять долларов в неделю, только найди мне парковку.

В начале 1956 года Джимми нашел парковку в центре, на Стэнли-стрит, и арендовал ее за семьсот пятьдесят долларов в месяц. Но не успел он подписать договор с владельцем, как служитель парковки ему и говорит: «Ну ты и простофиля, за два года эта парковка четыре раза переходила из рук в руки, ты будешь пятый, кто ее арендовал».

— В первый вечер я заработал двадцать долларов, во второй восемнадцать. Множу на тридцать, и что же: выходит, мне даже мои семьсот пятьдесят не отбить. Тогда подумал я, подумал да и позвал копа со Стэнли-стрит выпить со мной кофе и говорю ему: не пойми меня неправильно, но я хочу поделиться с тобой своим горем. Я бедный греческий парень. У меня ни гроша за душой. Мне нужна помощь. Выписывай им штрафы. Нагони на них страху. Не могу, говорит он. Но мы сдружились, близко сдружились, и он говорит: я тебе помогу. Словом, в первый же вечер я огреб сто долларов. Деваться-то им некуда. А через две недели на моей парковке яблоку негде упасть. И деньги сами плывут мне в руки.

Сегодня у Джимми Эссариса пятьдесят парковок в Монреале, Квебек-сити и Торонто, на него работают триста человек, валовая выручка у него двенадцать миллионов долларов.

— Я против сепаратизма, — говорит он, — но я отсюда ни ногой. Придется драться, буду драться. Без английского нам никак. Все дела делаются на английском, и им придется это скушать. Но меня огорчит, если мои дети не будут говорить и по-французски. Бедные греки с улицы Св. Урбана не знают покоя. Они работают в поте лица. Бежали сюда в надежде на тихую жизнь, а теперь и здесь начались раздоры, это ж ужас что такое. В Греции с 1939 по 1951 год мы хлебнули лиха. А Левек [30], он так руководит экономикой, что все разорятся и предприятия одно за другим позакрываются.

добавить комментарий

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

[1] Средняя школа «Барон Бинг» названа в честь Джулиана Хедуорта Бинга, с 1921 по 1926 год генерал-губернатора Канады. С 1920-х по конец 1950-х годов в ней учились преимущественно ребята из еврейских семей с невысокими доходами. Из нее вышли видные ученые (в том числе нобелевские лауреаты), деятели искусств, предприниматели. Описана в произведениях многих писателей.

[2]. Линия Гитлера — линия немецкой обороны в Центральной Италии. Соединенные силы 8-й Британской армии, 1-й Канадской пехотной дивизии и 2-го Польского корпуса прорвали ее не в сентябре, а 25 мая 1944 года.

[3]. Точнее, «Канадиэн игл» — ежедневная еврейская газета, основанная в 1907 году с целью помочь иммигрантам найти себя в новой жизни.

[4]. «Тру детектив» — журнал, публиковавший детективные рассказы, рассказы об известных преступниках и т. д. Основан в 1924 году. Пользовался огромной популярностью.

[5]. Ювелирные магазины фирмы «Биркс и Мэйор». Сеть дешевых магазинов основателя крупной компании Себастьяна Кресге (1867—1966).

[6]. «Навеки Амбер» (1944) — популярный роман Кэтлин Виндзор о любовных приключениях красавицы авантюристки при дворе Карла II.

[7]. Настольный ламповый приемник, выпускавшийся Радиокорпорацией Америки.

[8]. «Синяя птица счастья» (музыка Шандора Хармати, слова Эдварда Хеймана) в исполнении лирического тенора Жана Пирса (Якова-Пинхаса Перельмута; 1904—1984), американского оперного певца, была записана в 1936 году и издана огромными тиражами.

[9]. «Звездная пыль» — одна из самых популярных пластинок оркестра Арти Шоу (Артура Джейкоба Аршавского; 1910—2004), американского джазиста («короля кларнета»), композитора и руководителя оркестра.

[10]. Морис «Ракета» Ришар, Элмер Лач, Гектор «Ту» Блейк по прозвищу Ударная тройка — знаменитые хоккеисты, играли за команду «Монреаль канадиэн».

[11]. Джон Генри Ньюман (1801—1890) — английский религиозный и общественный деятель, писатель. Один из основателей и ректор Дублинского католического университета. Его лекции и эссе с размышлениями о роли университетов собраны в книге «Идея университета» (1873). Ньюман считал, что задача университета — развивать ум, а не снабжать практическими знаниями.

[12]. Свободный от евреев (нем.) — термин, употреблявшийся нацистским режимом. Обозначал Европу, освободившуюся от евреев путем «окончательного решения» еврейского вопроса.

[13]. Маунт-Роял, Уэстмаунт — городки на островке посреди Монреаля, где в основном живут представители высшего слоя среднего класса.

[14]. По пути (фр.).

[15]. Квебекская партия (фр.) — политическая партия, выступавшая за предоставление суверенитета провинции Квебек, предоставление французскому языку в Квебеке статуса государственного и т. д. Образована в 1968 году на ассамблее путем слияния двух движений — Движения за суверенитет и Национального объединения.

[16]. Адриан Аркан (1899—1967) — журналист, демагог, последователь Гитлера, издавал газеты фашистского толка, возглавлял различные партии франко-канадских националистов.

[17]. Блюда национальной кухни квебекских франкофонов.

[18]. День Иоанна Крестителя (24 июня) — национальный праздник провинции Квебек. В этот день устраивают парад, играют уличные оркестры и т. д.

[19]. Рамсей Макдональд (1866—1937) — английский государственный и политический деятель, один из основателей и лидеров Лейбористской партии.

[20]. Фред Роз (Фред Розенберг; 1907—1983) — канадский политический деятель, профсоюзный организатор, коммунист. Евреи в большинстве своем голосовали за Роза. В 1947 году Роза арестовали за шпионаж в пользу иностранного государства, Роз свою вину отрицал.

[21]. Буквально: «Дом бейгла. Булочная» (фр.).

[22]. АМИ — Ассоциация молодых иудеев, так первоначально называлась международная еврейская неполитическая организация, ныне объединяющая свыше двухсот объединений в Североамериканскую ассоциацию местных еврейских центров. Организовывает досуг и обучение молодежи, содержит общежития, клубы, гостиницы и т. д.

[23]. Павильон Мон-Руаяль Монреальского университета (фр.).

[24]. Начальная Назаретская школа (фр.).

[25]. Рынок строго кошерного мяса (фр.).

[26]. Национальный банк Греции (фр.).

[27]. Красотки, которых писал для разных журналов Альберто Варгас (1896—1983), американский художник родом из Перу. Его рисунки пользовались огромным успехом у солдат во время второй мировой войны.

[28]. Голыми танцовщицами (фр.).

[29]. Рабби Йоэль Тейтельбаум (1887—1979) — основатель сатмарского хасидизма, получившего распространение среди венгерских и румынских евреев, переживших Холокост.

[30]. Рене Левек (1922—1987) — лидер Квебекской партии с 1968 по 1985 год. В 1976 году образовал правительство провинции Квебек, стал премьером Квебека, после чего многие англофоны стали переезжать в Торонто, начался экономический спад, и в 1984 году Левеку пришлось уйти.