[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2012 ТЕВЕТ 5772 – 1(237)
ПУТЬ БАЛАКА
Александр Иличевский
Иерусалим был основан евусеями у источника Гихон — пульсирующего водного ключа, с равной периодичностью выбрасывавшего свои воды к поверхности («гихон» — «прорыв»). Сейчас источник не бурлит, видимо, сказались сдвиги водоносных пластов, вызванные многотысячелетним строительством.
Иерушалем евусеев, чей царь Малки-Цедек — Мельхиседек, царь Шалема, — некогда стал другом праотца Авраама, не сразу был завоеван Давидом. Когда тому понадобилось централизовать управление израильскими коленами, он не смог найти лучшего места для столицы, чем Город Заката, располагавшийся на неприступном укрепленном холме на границе колен Йеуды и Биньямина. Скоро ступенчатые укрепления крепостного холма были увенчаны царским дворцом. Отсюда Псалмопевец увидал Бат-Шеву, купавшуюся в бассейне дома одного из его военачальников, выстроенного на нижних ярусах дворцового комплекса. Здесь был сочинен покаянный псалом. Здесь находятся тоннелеобразные гробницы царской династии. Перед смертью Давида его сын Шломо был помазан на царство у вод Гихона, куда его привезли на осле. Вскоре Шломо завершил строительство Первого храма на указанном отцом месте — на горе Мория, метрах в четырехстах от царского дворца. Крепостные стены тогда охватили Город Заката, ставший Городом Давида, и Храм: все это было разрушено вавилонянами.
У подножия Ир Давид — Города Давида — находится Силоамская купель, с омовения в ней начиналось восхождение паломников на Храмовую гору. К Храму отсюда вела широкая ступенчатая улица, раскопанная недавно — и не целиком, ибо местность теперь принадлежит арабским землевладельцам из поселка Силуан, безразличным к еврейской истории. Узкий укрепленный ход, прорезающий культурные пласты, в потемках ведет к музейному комплексу. Здесь любители клаустрофобических ощущений могут продолжить изы-скания и погрузиться в тоннель царя Езекии — славного представителя дома Давидова. В VIII столетии до н. э. Езекия — Хизкияу — в ожидании ассирийской осады велел прорубить в скале новый тоннель, чтобы перенаправить воды Гихона и сделать источник еще более неуязвимым для неприятеля. Тоннель длиной более шестисот метров проходит в толще известняка замысловатым путем. Скорее всего, его прорубали, следуя траектории воды, естественным образом сочившейся в камне. В тоннеле был найден камень с надписью, из которой ясно, что камнеломы шли навстречу друг другу.
Пророки предсказывали, что с приходом мессии восстановление Храма начнется с возрождения Города Давида. По большому счету с точки зрения археологии Ир Давид — самое интересное, самое древнее, подлинное и важное, что только можно сейчас отыскать в Иерусалиме. Чтобы попасть сюда, проще всего от Западной стены спуститься к Мусорным воротам и, взяв левее, свернуть направо в первую же улочку — прочь от туристической толчеи. Грязь здесь начинается несусветная, и это признак верного направления. Захламленные тротуары говорят о том, что арабы не способны оставаться в пределах своих домовладений и норовят экспроприировать под свои нужды любой прилегающий клочок. Вот мастерская по ремонту холодильников перекипает из двора на панель ржавыми корпусами допотопных ледников, мотками проволоки и толпой черных бочонков компрессоров. Хозяин мастерской остановил пикап и разгружает покупки со старшей женой. Множество детишек, в основном девочки, выглядывают из калитки вместе со второй благоверной, которая выходит, чтобы прибрать вывалившуюся из кучи хлама железяку. Я здороваюсь с девочками, они кричат: «Салям! Салям!», и суровая женщина, обернувшись, удостаивает меня улыбкой.
Бассейн Шилоах — Силоамская купель — островок порядка посреди разгрома. После краткого осмотра захожу в кебабную неподалеку. Залежалые салаты, холодный фалафель; беру хумус, вкусный в Иерусалиме всегда и везде, и прекрасный люля со стаканом гранатового сока. Один из двух сыновей хозяина, парнишка, страдающий синдромом Дауна, тучный, с бельмом на правом глазу, берется помочь долговязому брату убрать со стола, но тот его ласково отстраняет; отец их услужлив и немногословен. Вдруг хозяин вытаскивает из кладовки ветхую китайскую ширму, устанавливает передо мной и становится за ней на колени. Скоро раздается запах канализации: хозяин, паллиативно оберегая аппетит клиента, прочищает засор. Я спешу расплатиться.
Улицы Иерусалима в основном устроены по принципу веера и дуг. Ребра веера покрывают удаление от Храма или смещение по ярусу; дуги обеспечивают сообщение по всей поверхности террасы, ибо рельеф Иерусалима и предместий — уступчатый, со множеством долин, ущелий, оврагов, плато. Сегодня можно выйти по одной из дуг и в каком-то месте, перейдя на одно из ребер, достичь Яффских ворот; а завтра пойти по дуге в противоположную сторону и, незаметно скользнув по иному ребру, прийти все к той же башне Давида, у которой герой рассказа Бунина «Весной, в Иудее» закадрил торговку козьим сыром, из-за чего бедуинская пуля заставила его хромать остаток жизни.
Однажды герой романа Агнона «Вчера-позавчера» Ицхак красил дом в Бухарском квартале Иерусалима. К нему подошла бродячая собака, и он, забавы ради, написал на ее спине малярной кистью «сумасшедшая собака». Калаб — справа налево — Балак: «собака» на иврите. Вышло так, что Ицхак вывел на спине Балака буквы последней участи — своей и его. Поименованный пес побежал в свой квартал Меа Шеарим. Здесь Балак до смерти напугал всех жителей. Завидев его, они прятались или разбегались. Пошел тогда пес на восток — к Угловым воротам. Затем поднялся к домам Виттенберга. Потом вошел в Варшавский квартал. И направился к домам Уренштейна. Оттуда — к скалам неподалеку от Бухарского квартала. Везде, где жили люди, способные прочитать на его спине, что он — бешеная собака, он оставался голодным и битым. Тогда он вернулся в Меа Шеарим. Дома здесь стояли запертыми, на улице ни души. Испугался Балак чего-то и кинулся прочь. Из Меа Шеарим — к домам Натана, от домов Натана — в Венгерский квартал, из Венгерского квартала — к домам Зибенбергена, от домов Зибенбергена — к Шхемским воротам. Наконец он попал во двор выкреста в Нахалат-Шиве. Оттуда помчал к Яффским воротам, вошел в Старый город и направился к Верхнему рынку, а оттуда — к овощному рынку, расположенному близ Еврейской улицы. С овощного рынка пес пошел на рынок Аладдина, затем забрел на Цепную улицу. Отсюда перебрался на Мидийский рынок, а с него — к Батей Махасе.
Наконец Балак поселился среди неевреев: греков, армян, сирийцев, маронитов, коптов и эфиопов, — словом, среди тех, кто не способен был прочитать на его спине, что он смертельно опасен. Пожил Балак и среди францисканцев, пресвитерианцев и лютеран.
Затем пришла в голову Балака идея искупаться и смыть с себя грязь и коросту. Он выбирал между турецкими банями у Львиных ворот, у Западной стены, и близ прудов Хизкияу; между миквой в синагоге Нисая напротив домов караимов и холодной миквой выходцев из Магриба; между миквой хабадников и миквой во дворе некой агуны…
Путь Балака — это особый мистический путь, проложенный мощным повествованием Агнона в пространстве Иерусалима. Он — символ, не поддающийся исчерпывающему толкованию, но провоцирующий понимание, находящееся в ауре тайны. Путь несчастного пса — жертвы безответности и несвободы, жертвы злосчастной выходки не слишком счастливого героя. В конце концов сущность, порожденная героем, обращается к хозяину своих бед, который мог бы избавить ее от проклятия, стерев или закрасив надпись. И Ицхак не пугается пса, так как узнает его по буквам на спине. Он единственный еврей во всем городе, который не испугался пса, ибо узнал дело рук своих. Но пес уже болен — имя его уже обрело смысл, стало сущностью, породило бешеного Балака. И тогда страждущий пес кусает Ицхака, обрекая его на странное возмездие: мученическую смерть от бешенства-водобоязни. Балак подбегает к нему и с вожделением вонзает зубы в его плоть, ибо представляется в его спятившей голове, что кровь, пущенная им из Ицхака, вызовет дождь и утолит жажду пустыни.
Большинство современников Агнона восприняли образ Балака в основном как символ разрозненности Иерусалима. Постоянные ссоры между общинами не способствовали доброжелательной атмосфере в городе, находившемся посреди враждебного арабского окружения.
Сейчас образ Балака воспринимается более философски: он говорит об ответственности при работе со словом-именем, с порождаемыми творческим усилием живыми объектами.
Мне же в образе Балака видится еще и некий ключ к пространству Иерусалима. Траектория его блужданий, вероятно, могла бы дать многое для понимания внутренней сущности этого города, но сохранившаяся до сих пор принципиальная герметичность тех районов, где блуждал Балак, не позволяет осуществить подступ к этой тайне человеку, не укорененному в жизнь города. Чтобы хоть как-то понять происходящее, например, в Бухарском квартале, необходимо погрузиться в повседневное бытование этой отстраненной от действительности местности. Такая задача невыполнима для стороннего наблюдателя.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.