[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮЛЬ 2011 ТАМУЗ 5771 – 7(231)
ЭККЛЕЗИАСТ: КНИГА И СЦЕНА
Михаил Горелик
Экклезиаст
Театр «У Никитских ворот»
Режиссер Марк Розовский
«Экклезиаст» — череда размышлений и максим, разошедшихся на популярные цитаты, которые давно уже отделились от породившего их текста и живут собственной жизнью. Противоречивы. Произносящий ничего не делает для гармонизации. Текст открыт для интерпретаций, отбрасывает тени во все стороны.
Доминанта — тотальный скепсис. Вся жизнь — тщета усилий, погоня за ветром, смысла ни на грош, выкидыш счастливей живущего, сильно сказано, никаких надежд на жизнь будущего века, не вздумайте обольщаться, компенсации за неудобства в здесь-бытии не предусмотрены, претензии не принимаются, я скажу тебе с последней прямотой, всё лишь бредни, шерри бренди, и прочие утешительные соображения того же порядка.
Однако при горестном сознании бессмысленности в тексте содержится призыв к соблюдению заповедей — несмотря ни на что. Нравственная стойкость перед лицом абсурда, вполне в духе экзистенциализма «Чумы». С той принципиальной (или непринципиальной?) разницей, что нравственная стойкость Экклезиаста ориентирована на Б-га и данные Им заповеди, в чем Камю нимало не нуждается.
Сценическая реализация представляется совершенно невозможной: ну размышляет человек, произносит свой бесконечный, горестный и противоречивый монолог — что с этим делать? Театр — это же жест, движение, драматургия.
У меня, пока я размышлял по пути в театр, возникла идея: разбиваем текст на смысловые линии, каждая внутренне непротиворечива, остро полемична по отношению к прочим, персонифицируем, устраиваем на сцене живую, напряженную дискуссию, драма идей, устраиваем хэппенинг, вытаскиваем на сцену зрителей, пусть честно скажут, завидуют они судьбе выкидыша или нет, чего они на самом деле хотят: уклоняться от объятий или разбрасывать камни, если выбирают интифаду, вручаем оружие пролетариата, пусть бросят в зрительный зал. Все-таки интересно, как у Розовского, смелый человек — взяться за Экклезиаста, надо же.
Розовский увидел все совершенно по-другому.
Вот одинокий человек, может быть один во Вселенной, все позади, у разбитого корыта, последний человек на последнем берегу, проговаривает прожитую жизнь, пытается осмыслить, уловить в слове, в едином потоке, не смущаясь противоречиями, вот сейчас он думает так, а сейчас так, что с того, драма не интеллектуальная, а экзистенциальная, сердечная боль, с неимоверной страстностью, повышает градус страдания, срывается в крик, в истерику, под знаком Достоевского, кружится в безумном танце, человек из подполья, Иов и Гамлет вместе, какие-то обломки цивилизации, обломки жизни, тряпки, кукла с оторванной ножкой, странные, не связанные друг с другом предметы, вот он отправляет бессмысленное послание в никуда, набирая на неподключенной клавиатуре, наши письма не нужны природе, единственно, что целостно в этом разбитом мире, Книга, раскрывает, читает, да ведь в ней то же, что он выкрикивает, могила дымится, стены шатаются, всё, конец, во всех смыслах конец, призыв к соблюдению заповедей заглушен рушащимися небесами, ужас.
Зал ошеломлен. Тишина перед овацией затягивается.
Медитативная музыка Гии Канчелия. С шофарами. Сценография Станислава Морозова. Минималистская точность. Единственная роль — Валерий Шейман. Проживает на сцене жизнь. Жизнь одного как всемирная драма. Трагичен. Величествен. Античен. Капли пота на крупном лице. Полной гибели всерьез. Огромен. Я его видел потом: человек вполне себе среднего роста.
«Экклезиаст» — транслитерация греческого слова (Εκκλησιαστής), калька с древнееврейского — «Коелет» (תלהק). Естественнее всего перевести как «Говорящий в собрании». Переводят еще «Проповедующий в собрании», или попросту «Проповедник», так Лютер перевел. Какое собрание?! Какая проповедь?! Пустая сцена.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.