[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮНЬ 2011 СИВАН 5771 – 6(230)
ТЮРЬМА, РОЖДЕННАЯ ТЮРЬМОЙ
Ричард Рашке
Побег из Собибора
Пер.
с англ. А. Свердлова
М.: Полимед, 2010. — 288 с.
В фильме Романа Поланского «Пианист» есть такая сцена. Вокзал. 1942 год. Евреев гонят к товарняку. Они не знают, что их отправляют в лагерь смерти. Один из погонщиков-полицейских, знакомый героя, отшвыривает того в сторону. Герой рвется назад, к близким. «Что ты делаешь? — шепчет ему полицейский яростно. — Я же спасаю тебе жизнь!..» Осознав эти слова, герой поворачивается и убегает. Даже не оглянувшись на поезд, в котором его семья. И это настолько героя унижает… и одновременно это такая правда… которую лучше бы не знать о себе ни герою, ни зрителям. Сразу чувствуется, что Поланский через все это прошел: гетто, нацистов, животный ужас. И что он не верит в героизм. Узники, которые давали Рашке интервью (на них и основана книга), тоже не верили в героизм. Они постоянно подчеркивали: да, мы убивали нацистов, но гордиться тут нечем. Так было надо. В «Побеге» одно из самых сильных мест — даже не то, как офицеров СС поодиночке рубили топорами, а то, как Том Блатт, бывший беглец, а ныне благополучный гражданин Бразилии, никак не может начать рассказ. Никак не может найти слов, чтобы объяснить Рашке, что это такое — быть в Собиборе. Каким деформациям это тебя подвергало. Встречи поездов с обреченными (музыка, номерки взамен вещей — и в газовую камеру). Стыд за роль статиста на этом страшном спектакле. Сочувствие. Горе. И одновременно: пища, которую ешь, одежда, которая на тебе, все это — убитых людей. Перебои с поездами означали голод для евреев, отобранных для работ. То есть они не могли не ждать этих составов, не думать о них.
Первое, что можно сказать про книгу «Побег из Собибора», — что в ней ощущается то самое тошнотворное «знание» из первых рук, как в вышеупомянутом «Пианисте». Это сквозь литературную обработку пробиваются голоса самих узников. Голосов много, и эта полифоничность усугубляет эффект… Если сравнить книгу Рашке с одноименным фильмом 1987 года, то замечаешь фактические расхождения. Например, в сцене поимки 13 человек после первого побега (с лесоповала). По фильму в лагере каждого из них заставили выбрать себе пару «для смерти». В фильме казнили 26 человек. В книге — только 13. Когда натыкаешься на такое несовпадение, то веришь Рашке, не киношникам. Потому что степень ответственности автора документальной книги и создателей фильма разная. Точнее, она в разных областях лежит. Рашке отвечает перед бывшими узниками, которые доверились ему и открылись. А режиссер и продюсер — перед инвесторами. Разные задачи — разная достоверность.
Узники в фильме выглядят более однозначными. Они тут именно «герои», без достоевской мути. Это понятно. Посыл на расширение аудитории, забота о том, чтобы всем все было понятно, закономерно приводит и к искажениям фактов, и к превращению реальных, болезненно изломанных Собибором людей в носителей той или иной сценарной функции. Рутгер Хауэр в роли Александра Печерского, лидера восстания, как будто сошел с плаката, причем нацистского. Бравый ариец с горящим взором и римским профилем. Не человек, а военная машина, вроде танка… А реальный Печерский уже в пожилом возрасте плакал перед камерой, вспоминая Люку, девушку, которая погибла во время восстания. А реальный Печерский после побега бросил узников в лесах. Попросту говоря, обманул. Сказал, что пошел разведать дорогу, — и сбежал с горсткой боеспособных, бросив старых и слабых, как балласт. Осуждать за это нельзя, ситуация была — каждый за себя, но киношный Печерский так бы не поступил.
Фильм «Побег из Собибора», он, как девушка, поставлен перед необходимостью нравиться всем, возбуждать сплошь возвышенные и поверхностные эмоции; поднимать рейтинг, короче. Отсюда — политкорректность. О роли поляков (крестьян и партизан) в уничтожении части сбежавших узников в фильме почти ни слова, зато в книге про это очень подробно. Вообще, то время, те люди — их эмоции и мотивации — труднопостигаемы сейчас. Поляки ненавидели немцев. Казалось бы, почему им не объединиться с евреями. Враг общий, сильный. Объединившись, больше шансов нанести ему урон. Но, оказывается, евреев поляки ненавидели даже сильнее, чем немцев. Не все, но большая часть…
Все герои этой книги (кроме одного) покинули Польшу после войны. Но потом приезжали. Кто-то даже ежегодно — на то место, где был лагерь. Они признавались Рашке, что не могут освободиться от Собибора. Собибор продолжал их держать.
Юрий Солодов
Озорно о серьезном
Александр Окунь, Игорь Губерман
Книга о вкусной и здоровой жизни. 4-е изд., испр. и доп.
М.: Эксмо, 2008. — 464 с.
Александр Окунь, Игорь Губерман
Путеводитель по стране сионских мудрецов
М.: Эксмо, 2011. — 512 с.
Название кулинарной книги Игоря Губермана и Александра Окуня образовано сдвигом одного слова в заглавии советского пропагандистского издания. Замысел авторов, конечно, философско-глобальный: тотальная целостность человека, «синтез верха и низа», свобода и раскрепощенность. «Еда ничуть не менее духовна, / Чем пьянство, вдохновенье и любовь»; «Я есть то, что я ем». Элементарная замена слова «пища» на «жизнь» призвана служить этой идеологии.
Интернет-поисковики сообщают, что читатель использовал книгу по-разному: кто-то для академического исследования «Мотив пиршества в литературе “третьей волны” эмиграции», а кто-то, не мудрствуя, — как сборник рецептов. Оно и понятно: противоречива сама структура книги. С одной стороны, в ней много сведений о «высоком кулинарном искусстве», об истории гурманства, о национальных кухнях и о связанных с едой ритуалах. С другой — авторский имидж освобождающихся от культурных условностей мужчин потребовал введения иных приемов, и чем причудливее, тем лучше. Кухня семантизируется, рецепты поднимаются до идеологем. Попутно успешно вышучиваются и травестируются еврейская история и мифология: суфле из манной крупы «Сорок лет в пустыне», фаршированная рыба «Иона», даже яйца «Самсон». Причем карнавал деидеологизации всякий раз уступает место прагматике — за ерническим названием следуют инструкции по приготовлению блюда.
А в последней части — «Кулинарная икебана» — преобладает полухудожественная эссеистика: тонкие рассказы о встречах с колоритными людьми, описание израильских тусовок. Происходит неминуемое разделение жизни и еды, тема входит в естественное русло, не теряя при этом в значимости. И интонация здесь уже не стебная, а элегически-мягкая, самоироничная. Авторы «довольствуются» литературным языком: «Когда я вспоминаю Питер…»
Беда в том, что лозунг «Еда является пищей духовной и интеллектуальной не в меньшей степени, чем физической» так лозунгом и остается. При всей изобретательности и остроумии авторов, сопровождающие продукты ассоциации (суп — «тема воды», лимон — «кислая история», рассольник — «история, трогательная до слез») — не более чем игра слов.
Для сравнения: на одном из израильских телеканалов священнодействует повар Эяль Шани. Он бродит по полям, растирая в ладонях колосья пшеницы, стоит рядом с хлебопеками, наблюдает за изготовлением вин, буквально ныряет в каждый помидор, переживая его божественность, и одновременно — готовит. Страстность его преклонения перед плодами земли кажется чрезмерной, но все равно заражает. Вот пример подлинного превращения пищи и всего с ней связанного в жизненную философию.
Как и «Книга о вкусной и здоровой жизни», «Путеводитель по стране сионских мудрецов» имеет на «внешнем плане» конкретную цель — повести туриста за собой в историю Страны. Идентичность авторов многослойна: израильтяне, русские евреи, правые, но аполитичные, патриоты, но космополиты, светские люди, выпивохи. Но равноправны ли эти составляющие авторского «мы»?
Самое ценное здесь — исторический материал и неповторимая манера его подачи. Это касается и обобщающих блоков: историй о «романах» еврейского народа с Испанией, Россией и Германией, которые, по словам одного из рецензентов, «переворачивают душу», и авторских реплик вроде: «Сказать Изабелле и Фердинанду, что евреи не только живы, но имеют уже собственное государство». Врезается в память характеристика Иерусалима, который «пропитан святостью, как лестница доходного дома — запахом котлет, капусты и мочи», или рассказ о Тель-Авиве, с историей «проклятого дома на улице Яффо, 86, где 217 чайников с двойным дном болтаются на велосипеде одессита Гилеля Казарновского». Но демонстрация непременной вольности — до эпатажа — в отношении исторических событий нередко напоминает «Историю Государства Российского» А.К. Толстого: «Тем временем ассирийцам надоело играть с евреями в кошки-мышки, и они покончили с Израильским царством»; «После разрушения Первого храма был построен Второй. Так себе. Не чета первому. Но все-таки Храм».
Конечно, такая манера помогает снять традиционный глянец, да и с юмором у авторов все в порядке («Моисей искренне признался, что с этими людьми ему стыдно появляться на улицах Тель-Авива»), но раскованность не отменяет доказательности, иначе как не впасть в новое мифотворчество? «Пару слов о “великих вождях Меа Шеарим”. Только днем такие? Но спустится ночь… Проступят на них мудрость, понимание и доброта».
Многое прояснится, если сравнить этот фрагмент с фильмом Губермана о Меа Шеарим, выложенным в Интернете. Прохаживаясь — не скованно, но сдержанно — по улочкам этого музея под открытым небом, старается он найти ответ на вопрос: в чем секрет этой странной жизни? Решение загадки, взвешенное и точное, приходит из бесед с этими чудаками. Спонтанность не освобождает от культурной памяти, но обостряет мысль: я другой, я русский еврей, воспитан сомневающимся, а они во всем уверены. В книге же байки и сленг, выпивки-шутки вступают в противоречие с изначальной серьезностью авторского задания.
Губерман и Окунь неоднократно подчеркивают, что неповторимость Страны требует не поездки-путешествия, а проживания. Но, как написал по прочтении один из читателей-рецензентов, «ехать-то все-таки для чего?» Авторам скучно внутри жанровой прагматики, они то и дело норовят сбежать на вольные луга. Впрочем, из-за спин гуляющих или сидящих за выпивкой друзей время от времени все же «выглядывает» гид-зануда, призывающий: надо посмотреть «Яд ва-Шем», нужно побывать здесь, не упустите, разглядите — разглядели? Так знайте: это случилось вот тут. Оно и понятно: без гения места нет путевых заметок, тем более когда речь идет об Израиле.
Нелли Портнова
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.