[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮНЬ 2011 СИВАН 5771 – 6(230)
Ида Кар, фотограф богемы
Лондон, Национальная портретная галерея, до 19.06.2011
Ида Кар. Автопортрет. Конец 1950-х годов. Частная коллекция
©National Portrait Gallery, London
Творчество Иды Кар (1908–1974) мало известно современному зрителю. Нынешняя выставка — первая музейная экспозиция Кар за полвека. При этом ее снимки художников и мыслителей 1950–1960-х годов можно назвать хрестоматийными. Уроженка России (она родилась в Тамбове в армянской семье), Кар снимала многих звезд, от Ле Корбюзье и Жан-Поля Сартра до Ива Кляйна и Жоржа Брака. Особое место в ее творчестве занимают портреты лондонцев, таких, как Генри Мур и Айрис Мердок, а также Густав Метцгер. Собственно, лондонцем Метцгер (р. 1926) был не всегда, он считается также немецким художником. Уроженец Нюрнберга, Метцгер покинул родину в рамках программы «Refugee Children Movement», позволившей спасти с ноября 1938-го до начала второй мировой войны тысячи еврейских детей (его родителям спастись не удалось). Метцгер учился в Кембриджской школе искусств в Лондоне, занимался акционизмом и «кинетическими картинами», создал новые направления в искусстве, «Auto Creative Art» и «Auto Destructive Art» и был необычайно политически активен — боролся за ядерное разоружение и против капитализма. Ида Кар же снимала революционных кубинцев — портрет Фиделя Кастро показывают сейчас на выставке. Многие из сотни представленных в Лондоне снимков выставляются впервые: Национальная портретная галерея хранит архив Кар, состоящей из 800 отпечатанных ею фотографий, 10 тыс. негативов и множества писем.
Бегство и преображение. Нелли Закс, Берлин / Стокгольм
Франкфурт, Еврейский музей, до 30.07.2011
С этим чемоданом Нелли Закс и ее мать эмигрировали из нацистской Германии в Швецию
В 1965 году Нобелевскую премию по литературе поделили между двумя авторами. Вместе с Нелли Закс (1891—1970) ее вручили и Шмуэлю-Йосефу Агнону. Это решение Нобелевского комитета выглядит скорее желанием присудить премию как можно большему количеству достойных литераторов, нежели осознанным соединением двух совершенно разных писателей. В речи по случаю вручения премии Закс двусмысленно заметила: «Агнон представляет Государство Израиль, а я — трагедию еврейского народа». Об этой трагедии — ее стихи и драмы послевоенного времени. Впрочем, в начале литературной карьеры Закс никто и предположить не мог, каких высот достигнет творчество писательницы, начинавшей с символизма сентиментально-романтического извода и по-настоящему дебютировавшей как поэт в возрасте 55 (!) лет.
Во Франкфурте рассказывают о годах после бегства из Берлина в 1940 году в Швецию, страну, далеко не случайную в ее биографии. В 15 лет она начала переписываться с Сельмой Лагерлеф, эти отношения в письмах продолжались 35 лет (в итоге королевская семья была задействована в процессе выдачи визы). Выставка, названная по знаменитому поэтическому сборнику Закс 1959 года, реконструирует ее жизнь буквально — жизнь в еврейской общине на окраине Стокгольма, где у нее была комнатка, заставленная чужой мебелью, и рабочий стол на кухне, прозванной «каютой», воссоздана через интерьер. Из рассказа исключены нервные клиники, где она проводила много времени. Впрочем, если твои собеседники по переписке Поль Целан и Ханс-Магнус Энценсбергер, обстоятельства жизни кажутся не столь существенными, как диалог, длящийся годами.
Появления русской Закс ждали четверть века. Сборник ее переводов, сделанный в конце 1960-х Владимиром Микушевичем, издали только в 1993 году.
Художники русского зарубежья
Москва, галерея «Школа», до 28.07.2011
Мария Васильева. Карусель. 1915. Холст, масло. Галерея «Школа»
Очередной проект цикла, посвященного художникам начала ХХ века, невелик размерами, но хорош составом. Здесь представлены работы классиков — например Алексея Явленского, и авторов, публике менее известных, таких, как Мария Васильева, создатель замечательных картин и кукол. Чтобы выжить в Париже, та вынуждена была открыть на Монпарнасе, посреди мастерских художников, столовую для эмигрантов (пообедать к Васильевой, кстати, и Ленин с Троцким захаживали).
Представлены на Крымском валу и работы Давида Штеренберга (1881–1948). Он приехал в Париж задолго до революции, жил в знаменитом «Улье», где работали Пикассо и Шагал, Сутин и Модильяни. Парижские годы оказали решающее влияние на его манеру, ставшую самобытной лишь в 1920-х. На свою беду, Штеренберг вернулся в советскую Россию, самые плодотворные годы потратил не на творчество, а на заведывание отделом ИЗО Наркомпроса (что не помешало, впрочем, созданию ряда шедевров). Вскоре выяснилось, что какая бы художественная система ни выстраивалась энтузиастами, какими бы обаятельными ни были их утопии, государство лишнего не допустит. Уже к середине 1930-х Штеренберг с точки зрения официальных кругов превратился в аутсайдера арт-сцены. Зато сегодня он выглядит одной из ключевых фигур русского авангарда.
Собрано для Зальцбурга. Новые поступления 2000–2010
Зальцбург, музей в Новой Резиденции, до 16.10.2011
Ирма Рафаэла Толедо (Ирма Фридман). Прорасти-распуститься-плодоносить-умереть. 1974 год. Музей в Новой Резиденции, Зальцбург
Выставки новых поступлений редко сулят что-то сверхъестественное: большинство музеев составляют коллекции десятилетиями, иногда и веками. Экономический кризис последних лет сказался на закупочной политике европейских собраний — те стали скромнее в возможностях и строже в отборе (что, впрочем, не отменяет даров и завещаний – лучших способов пополнить коллекцию).
Кризис не помешал зальцбургскому музею обогатиться в последнее десятилетие несколькими выдающимися экспонатами — от картин и ювелирных украшений до игрушек и даже пивных бутылок, найденных в замке на горе над городом. Есть вещи уникальные, вроде собрания из 70 исторических клавиров, подаренных музею Карлом Вашеком. Есть документально важные, как недатированная картина Фрица Бена «Макс Рейнхардт на репетиции». А есть и просто красивые, как полотно Ирмы Рафаэлы Толедо (псевдоним Ирмы Фридман; 1910–2002). К сожалению, музею не удалось приобрести картины из самого знаменитого цикла Толедо «Генезис». Этот цикл, показанный в рамках проекта «Евреи в Зальцбурге», был вдохновлен не только теориями о происхождении Вселенной. Воображение Толедо поразили и виды пустыни Негев, и поэтические переложения Библии Бубером и Розенцвейгом.
Джулиус Шнабель
Венеция, музей Коррер, до 27.11.2011
Джулиус Шнабель. Портрет Анх в комнате цвета фиолетового марса. Фрагмент. 1988 год. Коллекция Анх Дуонг
Прошедшее десятилетие можно назвать ренессансом фигуративной живописи в целом и Джулиуса Шнабеля в частности. После недавней ретроспективы американского художника во франкфуртском выставочном зале Ширн-Кунстхалле у многих зародились сомнения в том, будто абстракция окончательно вытеснила всякую другую живопись, да и та скоро исчезнет под напором новых технологий.
Хотя 60-летний Шнабель как кинорежиссер не чужд технологий. Его последний фильм, «Скафандр и бабочка», о судьбе парализованного после инсульта 43-летнего журналиста, получил множество наград, от «Золотых глобусов» и «Сезаров» (каждого по два) до приза Каннского фестиваля лучшему режиссеру. Шнабеля зачаровывают пассионарные персонажи — он снял ленту и об умершем от СПИДа нью-йоркском живописце, друге Уорхола Жан-Мишеле Баскья. Пассионарность у него у самого в крови: Шнабель рос в религиозной семье, его мать руководила в Бруклине ячейкой американской сионистской организации «Хадасса». Первая персональная выставка Шнабеля, составленная из работ на холсте с вкраплениями осколков стекла и фарфора, прошла на берегах Гудзона в 1979 году, а уже в следующем году он участвовал в венецианском биеннале. На нынешней выставке в Венеции, подготовленной известным куратором Норманом Розенталем, представлено более сорока работ, выполненных с начала 1970-х до наших дней, в том числе шестиметровой длины «Картина для Малик Жуайо и Бернардо» (2006): в новом тысячелетии Шнабель полюбил большие форматы, что не уменьшило интереса к нему со стороны коллекционеров.
Алексей Мокроусов
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.