[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 2011 НИСАН 5771 – 4(228)
ОДИННАДЦАТОЕ НИСАНА: «Б-ГА ПОЧеТ – СОКРЫТИЕ ДЕЛА»
Йеуда Векслер
Отец рабби Шнеура-Залмана, основоположника хасидского движения Хабад, автора Таньи и Шульхан аруха, реб Борух, был хасидом Бааль-Шем-Това, которому открыли с небес, что на землю будет послана «новая душа» — то есть такая, которая еще никогда не была в этом мире, что является исключением в последних поколениях перед приходом Машиаха, в которых подавляющее большинство душ — реинкарнации уже когда-то здесь побывавших[1]. Он приложил много усилий, чтобы дознаться, где же родится ребенок, обладающий «новой душой». И какова же была его радость, когда ему стало известно: это будет сын его хасида Боруха.
Когда ребенок родился, Бааль-Шем-Тов предостерег отца и мать новорожденного, чтобы они не показывали малыша никому из посторонних и не рассказывали о его поведении и достоинствах. Почему? Только ли чтобы предохранить от «сглаза»?
Да и сам Бааль-Шем-Тов целых десять лет учился у своего «известного учителя» в глубочайшей тайне, а когда тот стал побуждать его открыться людям, медлил до тех пор, пока ему не передали строжайшее предупреждение, что, если он не откроется, — погубит весь мир[2].
И будущий третий глава Хабада, рабби Менахем-Мендл, известный как Цемах Цедек, не хотел принять на себя руководство хасидами после кончины своего тестя, рабби Дова-Бера (сына основателя Хабада), до тех пор, пока его двоюродный дед, Хаим-Авроом (брат Алтер Ребе), не принудил его к этому, напомнив о виденном им когда-то вещем сне и о намеке, который дал ему в связи с этим рабби Шнеур-Залман.
Только ли в скромности дело?
Очень многозначительный и глубокий ответ на этот вопрос дал реб Шмуэль-Бер Борисовер, один из выдающихся представителей Хабада, тем хасидам, которые после кончины рабби Цемаха Цедека обратились к нему с вопросом, кого теперь избрать своим Ребе. «Все сыновья Ребе, — ответил Шмуэль-Бер, — великие праведники и ученые, выбирайте любого». «А Вы сами к кому теперь будете ездить?» — спросили его. «Я буду ездить в Любавичи, к ребе Шмуэлю», — ответил Шмуэль-Бер. «А почему?» И вот что он рассказал.
Как-то Ребе Цемах Цедек произнес настолько сложный маамар, урок по учению хасидизма, что некоторые положения в нем остались для рабби Шмуэля-Бера не вполне ясными, и он обратился к Ребе с просьбой дать дополнительные разъяснения. «Иди к моему младшему, — ответил Цемах Цедек, — он тебе все объяснит». Хотя уже была ночь, Шмуэль-Бер немедленно пошел к флигелю, в котором жил младший сын Цемаха Цедека, Шмуэль. Однако он пошел не к двери, а неслышно подошел к окну и заглянул в него. И увидел: тот сидит за столом и вдохновенно учит каббалистическую книгу «Эц хаим»... Тогда реб Шмуэль-Бер так же неслышно отошел от окна и постучал в дверь. «Минутку!» — послышалось изнутри, и почти сразу же: «Заходите!» А войдя, увидел такую картину: младший сын Цемаха Цедека небрежно развалился на диване, покуривает папироску и читает русскую газету.
Когда же Шмуэль-Бер попросил его объяснить последний маамар Ребе, тот очень удивился такой просьбе и стал отказываться, ссылаясь на слабое знание учения хасидизма. Лишь когда рабби Шмуэль-Бер намекнул на увиденное в окно и «пригрозил», что расскажет об этом кое-кому из хасидов, рабби Шмуэль сбросил маску и дал исчерпывающие ответы на все вопросы. «Вот почему я буду ездить в Любавичи», — закончил рабби Шмуэль-Бер Борисовер, и хасиды поняли, что он имеет в виду.
Такой образ поведения — не из-за боязни «дурного глаза», не только из скромности (хотя и она, безусловно, имеет значение) и уж конечно не для того, чтобы предохранить себя от излишнего любопытства окружающих и проистекающих отсюда помех. Нет, это особый вид служения Всевышнему, причем столь возвышенный, что доступен лишь весьма редким личностям.
На этой фотографии
Менахему-Мендлу Шнеерсону три года. 1905 год
Аналогичным образом вел себя и рабби Менахем-Мендл Шнеерсон, седьмой глава Хабада. В детстве его наставлял отец, рабби Леви-Ицхак, раввин города Екатеринослава, один из авторитетов в области Торы и выдающийся знаток каббалы. После того как маленький Менахем-Мендл недолгое время проучился в хедере, его учителем стал отец, а в дальнейшем он учился вообще самостоятельно, мало кто даже видел его и тем более общался с ним. Лишь в исключительных случаях он открывался современникам.
Так, во время первой мировой войны, когда Менахему-Мендлу было 12–13 лет, отец представил его одному хасидскому ребе из Польши, оказавшемуся в Екатеринославе в эвакуации. Тот задал мальчику серьезный вопрос, касающийся сказанного в Талмуде. И мальчик не только уверенно и внятно объяснил смысл сложного текста, но и привел несколько цитат из других трактатов Талмуда, где, казалось бы, обсуждаются совсем другие проблемы, раскрыл связь между ними и показал, как в других местах дополняется то, что сказано в обсуждаемой цитате. Гость пришел в восторг и воскликнул: «Да, таких у нас нет!..»
Достойно упоминания, что, хотя рабби Леви-Ицхак был хасидом пятого Любавичского Ребе Шолома-Дов-Бера (Рашаба), он ни разу не привез своего сына в Любавичи — против обычая, принятого у хасидов. Весьма вероятно, что сделал он так по указанию самого ребе Рашаба, знавшего, что душа Менахема-Мендла имеет прямое отношение к следующему Любавичскому Ребе, Йосефу-Ицхаку (Раяцу), сыну Рашаба. По той же причине Бааль-Шем-Тов запретил говорить что бы то ни было о себе маленькому Шнеуру-Залману, зная, что душа его связана с душой следующего главы хасидов, рабби Дова-Бера из Межерича, самого младшего из учеников Бааль-Шем-Това.
А возможно, рабби Леви-Ицхак знал об этом и сам, так как духовно стоял много выше большинства современников. Реб Лейзер Нанес пишет в своих воспоминаниях[3], как во время Гражданской войны Рашаб послал его из Ростова-на-Дону (где находился в эвакуации) в Екатеринослав к рабби Леви-Ицхаку. Он добрался туда после многих опасных приключений и передал то, что поручил ему ребе. Затем рабби Леви-Ицхак внезапно сказал: «Я хочу показать тебе что-то, что поможет тебе». Он приоткрыл дверь в другую комнату, и Лейзер увидел юношу, погруженного в изучение Торы. Через мгновение рабби Леви-Ицхак закрыл дверь и повторил: «Это тебе поможет».
Слова эти обрели смысл лишь в 1950 году, когда реб Лейзер уже шестнадцатый год находился в лагере. Следователь сообщил ему о кончине Любавичского Ребе — с явным намерением тем самым сломить его дух и лишить стойкости. И действительно, в первый момент реб Лейзер ощутил приступ отчаяния. Однако немедленно — он сам не мог объяснить почему — в памяти его возникла картина: юный сын рабби Леви-Ицхака, самозабвенно изучающий Тору. И, словно по наитию свыше, он понял: это тот, кто займет место ушедшего Ребе и станет главой поколения.
Менахем-Мендл Шнеерсон в качестве почетного гостя
на свадебном празднестве. 1950-е годы
Сказанное проливает новый свет на события жизни Ребе между двумя мировыми войнами. Нет никаких сведений о том, что он когда-либо посещал в России ешиву «Томхей тмимим» — главный центр изучения хасидизма и воспитания тех любавичских хасидов, которые непоколебимо стояли против религиозных гонений и продолжали поддерживать и даже распространять еврейство в СССР вплоть до второй половины ХХ века. Известно, что в 1920-х годах рабби Менахем-Мендл некоторое время провел в Кременчуге, где тогда как раз находилась ешива «Томхей тмимим» (до перевода ее в Ростов в 1920 году). В ней учились те, кто со временем стал гордостью Хабада, и, тем не менее, никто из них не видел в Кременчуге будущего Любавичского Ребе. Он сидел... в дальней, «митнагедской» синагоге (то есть именно среди противников хасидизма), где никто его не знал, и изучал Тору.
Точно так же он вел себя и после того, как в 1928 году стал зятем ребе Раяца. Факт обучения рабби Менахема-Мендла сначала в Берлинском университете, а затем в Парижском политехническом университете обычно трактуют в плане приобретения и расширения познаний в светских науках, не обращая внимания на то, что здесь перед нами новое проявление принципа жизни «скрытого праведника». На своих однокурсников Ребе производил впечатление нелюдимого и погруженного в себя человека. Лишь в Берлинском университете Ребе встретил подобного себе: рабби Йосефа-Дова Соловейчика, будущего главу ортодоксального еврейства Америки, и сам проявил инициативу в знакомстве и сближении с ним. И все-таки общение Ребе даже с этим, конгениальным ему, человеком было по типу: «приоткрывает на ширину ладони и скрывает на ширину ладони»[4]. Так что, когда в 1980 году раввин Соловейчик посетил «Севен севенти» и возобновил личное знакомство с Ребе, многое стало для него новостью.
И в Берлине, и в Париже Ребе отыскивал небольшие синагоги, молился в них, учил Тору и даже преподавал ее (обычно для людей старшего возраста), но постоянно держался в тени, стараясь не привлекать к себе внимания. Лишь намного позже стало известно, что все это время он состоял в активной переписке с Рогачевским гаоном[5], с одной стороны, и со своим тестем, Любавичским Ребе — с другой. С первым Ребе обсуждал проблемы Алахи и Талмуда. «Я очень далек от того, чтобы докучать Вам, однако это — Тора, и понять ее я обязан. Так что, пожалуйста, простите за новые вопросы», — в таком духе обычно начинал Ребе свои письма к Рогачевскому гаону. Своему же тестю он задавал массу вопросов, связанных с историей хасидизма и содержанием его учения, и получал исчерпывающие ответы на многих страницах. К великому сожалению, большая часть их пропала — за исключением тех, которые успели опубликовать в журнале «Атамим», который ребе Раяц издавал в 1930-х годах в Польше, и в сборниках его статей. И примечательно, что нигде в этих обнародованных письмах не упоминается имя Менахема-Мендла: сказано лишь, что это — ответы Ребе «одному из его зятьев».
Ребе дает монетки детям для передачи их на благотворительность.
1970-е годы
В первый раз рабби Менахем-Мендл Шнеерсон проявил себя публично в 1931 году, когда ему было 29 лет, — и только по настоянию Ребе Раяца. Во время праздника Суккот, в польском городе Отвоцке, где тогда находилась ешива «Томхей тмимим», Ребе Раяц дал указание своему зятю устроить фарбренген для учащихся ешивы и приехавших на праздник хасидов. В своих воспоминаниях участники того фарбренгена сравнивают его с откровением. Фарбренген длился с восьми часов вечера до семи утра, но прошел на одном дыхании: все были потрясены величием внезапно явившегося им уникального знатока Торы. Алаха и Талмуд, Агада и каббала, учение хасидизма и Мидраш — ничто не представляло трудностей для этого гения, о котором до тех пор никто практически не знал.
Однако то был единичный случай, а бедствия начавшейся вскоре второй мировой войны почти совершенно стерли из памяти это событие. Так что в Соединенных Штатах, куда в 1941 году Рамаш (так его тогда называли по первым буквам слов: рабби Менахем Шнеерсон) приехал вслед за своим тестем, он был практически неизвестен. Он держался исключительно скромно, и многие удивлялись, почему Ребе так приближает к себе этого человека, хоть и назначенного директором хабадского книжного издательства, но внешне не слишком-то и похожего на хасида: рабби Менахем-Мендл, в нарушение хасидских традиций, обычно носил светлый костюм и светлую шляпу, а летом — даже соломенную.
Он так преуспел в искусстве маскировки, что, когда после кончины ребе Раяца встал вопрос, кто будет следующим Любавичским Ребе, вдова покойного, ребецн Нехама-Дина, настойчиво возражала против кандидатуры Рамаша в пользу другого своего зятя, Рашага, реб Шмарьяу Гурарье. Однако в течение года после кончины ребе Раяца, когда рабби Менахем-Мендл стал регулярно руководить фарбренгенами в память об ушедшем тесте, его значимость началась открываться все более и более — вплоть до исторического фарбренгена 10 швата 1951 года, когда в знак принятия главенства над Хабадом он произнес свой первый маамар «Бати легани». В нем новый Любавичский Ребе обрисовал всю программу своей будущей деятельности вплоть до прихода Машиаха.
Говорится в Танье (в конце главы 21), что сотворение Вселенной не произвело ни для Творца, ни в Нем Самом никакого изменения, однако Его созданиям, к которым Б-жественный свет и Б-жественная жизненная энергия доходят посредством многочисленных, разнообразных и мощных трансформаций, кажется, будто этот свет и эта энергия — нечто отдельное от Б-жественной сущности. Нечто, выходящее из источника наружу, подобно тому, как речь человека исходит из его души и достигает слушателя.
Объясняя, что все подобные превращения Б-жественного света имеют целью своей сокрытие от людей Б-жественного в явном виде, известный хасид реб Мендл Футерфас подчеркивал: здесь мы видим потрясающее проявление всемогущества Творца. Он, бесконечный, не ограниченный ничем, сотворил нечто, казалось бы, абсолютно несовместимое со Своей Сущностью: нечто, заслонившее Его и скрывающее от творений.
«Праведники подобны своему Творцу»[6]. Чем более велик праведник, тем более он похож на Творца. Вплоть до того, что, когда он достигает доступного для человека уровня совершенства, он приобретает силу, подобную силе Творца: скрыть свое совершенство для внешнего мира, внутренне не умалив его ни на йоту.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]. И, как я слышал от моего учителя рабби Моше Вышецкого (Вышедского), возможно, «новая душа» — новая в буквальном смысле слова, то есть сотворенная впервые, к которой не имеет отношения грех первых людей, Адама и Хавы.
[2]. Как сам Бааль-Шем-Тов рассказывает в письме своему шурину, каббалисту рабби Гершону Кутеверу, хранящемся в архиве Любавичских Ребе (см. Хатамим, вып. 1, стр. 12–18).
[3]. Изданы сначала в оригинале на идише под псевдонимом «Авроом Нецах» в Америке и Англии в 1972–1973 годах под названием «Мои двадцать лет в советских тюрьмах», затем в переводе на английский под тем же псевдонимом («Суббота». Мои двадцать лет в советских тюрьмах. Бруклин, Нью-Йорк, 1979 и 1984) и, наконец, в переводе на иврит уже под собственным именем (Человек, который не покорился. Реб Лейзер. Иерусалим, 1997).
[4]. Недарим, 20б.
[5]. Рабби Йосеф Розин (1858–1936) — великий авторитет Торы, прославившийся своей уникальной эрудицией. С 1889 года — хасидский раввин г. Двинска (ныне — Даугавпилс, Латвия).
[6]. Зоар, ч. I, 10а; Ялькут Шимони, гл. 6, намек 176. См. также: Берешит раба, 77:1.