[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 2011 НИСАН 5771 – 4(228)
звуки цадкина
Лиза Плавинская
В мае галерея «Минотавр» покажет в Москве любопытную выставку Бориса Аронсона. А мы продолжаем сегодня путешествие по коллекции этой парижско-тель-авивской галереи, о хозяине которой, галеристе и антикваре нового поколения Бенуа Сапиро, мы уже писали (см. Лехаим. 2009. № 6). «Минотавр» работает с наследием знаменитейших авангардистов ХХ века, выходцев из еврейских местечек Российской империи и Центральной Европы. Осип Цадкин в этом ряду — фигура особенная. Выдающийся скульптор и художник, он прошел извилистыми путями авангарда так, как будто это была прямая и ясная дорога. Он сыграл огромную роль в жизни своих современников и оказал влияние на язык современной городской скульптуры.
Осип Цадкин. Женщина с веером. 1927 год.
Галерея «Минотавр», Париж
Осип Цадкин — яркий представитель парижской школы кубизма, знаковая фигура «Улья». Именно он дал приют будущей легенде парижского авангарда Хаиму Сутину (см. о нем: Лехаим. 2010. № 7), он вытащил в Париж из Белоруссии другого супергения — Лазаря (Эля) Лисицкого и познакомил итальянского авангардиста Амедео Модильяни со своими друзьями, художниками-евреями. Дружба Сутина и Модильяни стала важной вехой в жизни этих прекрасных художников, представителей столь разных культур.
Как нью-йоркский авангард был бы невозможен без иммиграции художников-евреев в период второй мировой войны, так и парижской школе 1910–1920-х годов в каком-то смысле повезло, что евреям Российской империи не нашлось места на родине.
Первое свое художественное образование Осип Цадкин получил в Витебске у Иегуды Пэна, легендарного учителя многих великих художников, в том числе Марка Шагала. Около 1910 года Цадкин приехал в Париж, по-видимому обладая полной информацией об устройстве тамошней художественной жизни. Уже вскоре мы обнаруживаем его живущим в знаменитом парижском сквоте художников-авангардистов «Улье» и учащимся в единственной в мире частной академии, в которой преподавали кубизм. Образование в «Гранд Шомьер», так называлась академия, не было продолжительным — от нескольких недель до года, — но оказывалось невероятно эффективным. Цадкин поступает на отделение скульптуры, где также училась, например, Вера Мухина. Сам скульптор позднее довольно иронично относился к своему раннему кубистическому периоду, считая опыты этого времени едва ли не мальчишеством. Тем не менее для истории авангарда эти произведения Цадкина можно считать очень показательными.
Спящая женщина. 1920 год.
Музей Цадкина, Париж
Ранняя скульптура, еще витебского периода, хранящаяся сейчас в музее Цадкина в Париже (например, «Героическая голова», 1909), олицетворяет две первоначальные идеи художника в искусстве: природную дикость в образе первобытного воина, сильного, с лукавым прищуром, и целостность скульптурного материала в виде круглой глыбы розового гранита.
Что дали Цадкину кубисты? Небольшая скульптура из собрания галереи «Минотавр» «Дама с веером» демонстрирует сочетание простых и грубых геометрических фигур с объемной спиральной динамикой, имитирующей движение воздуха.
Монумент разрушенному Роттердаму.
(В память о бомбардировках во время второй мировой войны.) Роттердам. 1953 год
Еще одна важная идея в раннем творчестве Цадкина — это идея музыкального звука: множество изображений музыкантов и музыкальных инструментов, аккордеон, виолончель, скрипка, композитор над нотами. Кубисты дружили с музыкантами, и изображения музыкальных инструментов — такая же знаковая черта кубизма, как, собственно, кубы. Но именно у Цадкина музыкальные инструменты не просто фетиш. Тема музыки как звука-чуда и динамики как единства ритма для него основополагающие. Пожалуй, он единственный из художников еврейского происхождения, кто безвозвратно покинул плоскостную, буквенную структуру традиционной еврейской культуры, придав древнему наследию объем. Цадкин никогда не обращался ни к библейским темам, ни к быту родного белорусского местечка, но традиционная еврейская музыкальность и острое трагическое чувство безошибочно идентифицируют его как художника-еврея. В скульптуре Цадкина идея звука — это «вой одиночества» в ранней парижской молодости и крик ужаса — в монументе разрушенного Роттердама (1953).
Многое в скульптуре Цадкина можно понять через его живопись и графику. В скульптуре Цадкин не выносит промежутков между фигурами. Цельность природного материала и единство воздушного пространства, омывающего скульптуру, вылепливаются им как две драгоценности. Это важнейший урок преодоления наследия Родена — великого скульптора предыдущей эпохи. Одиночество и трагизм каждой из фигур Родена у Цадкина выглядят как уникальность, способная, тем не менее, к воссоединению через музыку.
К раннему парижскому периоду относятся и деревянные скульптуры Цадкина. Их часто показывают по отдельности, что неверно, ниже мы объясним почему. Художник говорил, что из-за стесненности обстоятельств и дороговизны процесса литья из бронзы он обратился к дереву и постепенно создал целый «лес» деревянных скульптур. Разные породы дерева он окрасил в природные тона: охру, черный, белый. Идеальная обработка деревянной поверхности сочетается здесь с огромным аскетизмом, связанным со стилистикой древних культур и естественным минимализмом биологической формы дерева.
В результате получились живые столбы, слегка оттененные чертами женского торса. Поражает светоносность и наполненность жизнью этих необычных структур, этого деревянного «леса».
После трагедии второй мировой войны именно осознание живой целостности мира позволило Осипу Цадкину создать самое значительное из произведений и, можно сказать, самую трагическую из европейских скульптур этого периода — памятник разрушенному Роттердаму. То движение, которое было танцем, стало воплем. Та целостность, которая была радостным спокойствием, прорвалась зияющей дырой непостижимой трагедии.
Творчество Цадкина сообщило скульптуре сложившийся пластический язык гуманитарной трагедии, наподобие «Герники» Пабло Пикассо. Но, в отличие от Пикассо, язык Цадкина не остался персональным опытом переживания катастрофы. Этот язык был усвоен, и на нем позже говорили такие гении, как скульптор Эрнст Неизвестный и художник Михаил Шварцман.
Портрет Поля Браша. 1917 год.
Галерея «Минотавр», Париж
Творчество второй половины жизни Осипа Цадкина «сыграно» в совсем другой тональности. Оно более графично и проникнуто почти литературным лиризмом. Этот период начался в Нью-Йорке, где Цадкин оказался в годы второй мировой войны. Полуутопленная в земле, разобранная на отдельные пластические элементы парковая скульптура на первый взгляд выглядит непозволительным эстетизмом для трагических времен. Однако это обманчивый эстетизм. Элементы, напоминающие европейскую классическую архитектуру, — это на самом деле страшная свалка некогда прекрасных культурных ценностей. Цадкин, познавший целостность мира, познал и его разрушение и воплотил это в бронзе.
Позднее творчество Цадкина хорошо представлено в коллекции его бельгийских друзей — художников и арт-дилеров Вигерсма — и в собрании брюссельского фонда Осипа Цадкина. В двойном портрете Хендрика и Нела Вигерсма мы видим продолжающийся диалог с наследием Родена. Идеальность форм, трактованная у позднего Родена как прямой эротизм, выводится Цадкиным, вслед за Аристидом Майолем, в сферу идеального. Теперь посмотрим, что происходит с тактильностью, всегда важной для Цадкина.
Две фигуры. 1964 год. Dorsky Galleries,
Нью-Йорк
Если в ранних деревянных скульптурах тактильность идентична идеальной поверхности и прикосновение возможно только визуальное, то в средний период в бронзовых скульптурах музыкантов это прикосновение «вызывает» звук, но не влияет на качество поверхности. Зрелый Цадкин делает прикосновение физическим — мы видим объятия любящих и соприкосновение фигур в танце.
Сила природной целостности и вера в очищающее влияние древних энергий у Цадкина давно в прошлом. Он говорит теперь о человеческом душевном тепле, о ценности соприкосновения, дающегося долгой совместной жизнью, о понимании. Человек мыслящий, пройдя через страшные трагедии вместе со всем миром, он сохранил веру в возможность взаимопонимания. В этом смысле Цадкин — самый «добрый» и «человеческий» гений авангарда ХХ века. Его интонации необычны и не свойственны искусству авангардистов, может быть, они позволяют по-другому взглянуть на позднее творчество Пикассо и Матисса.
Цветочек. 1927 год. Галерея «Минотавр», Париж
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.