[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 2011 НИСАН 5771 – 4(228)
родословная «НОЧНОго ПОРТЬЕ»
Ирина Мак
Ночной портье
Режиссер Лилиана Кавани
Италия, Франция, 1974
Около 40 лет отделяют нас от выхода в прокат фильма «Ночной портье». И 20 лет от момента его показа в России. В 1991-м скандальный шедевр Лилианы Кавани не был воспринят моими согражданами как быль, скорее как притча, корни которой стоит искать в подсознании, но не в истории войны. Узница, влюбившаяся в своего палача, — этот сюжет сам по себе шокировал, тогда нам было не до деталей. Не вдаваясь в подробности, все посчитали героиню еврейкой. Пересматривая фильм сегодня, мы понимаем, что логический ряд нацизм—концлагерь—евреи — не единственно возможный.
В 1974 году был снят фильм, действие которого происходит в 1957-м. Американский дирижер Энтони Атертон приезжает на гастроли в Вену. Его сопровождает жена — красавица Лючия. В ночном портье в «Hotel zur Oper» она узнает Максимилиана Тео Альдорфера, теперь просто Макса, которого помнит офицером СС. Лючию играет Шарлотта Рэмплинг, Макса — Дирк Богард, уже встречавшиеся на съемках «Гибели богов», где все происходило тоже в Третьем рейхе, и режиссером был Лукино Висконти, которого Кавани считает своим учителем. Оба актера, его любимцы, говорят на родном языке — в англоязычном фильме, известном миру под итальянским названием «Il portiere di notte». Эта страсть родилась в неволе: офицер насиловал свою жертву, потом ее любил и дождался ответных чувств, не исчезнувших и после войны. Но кто эта жертва? Как она попала в концлагерь?
В 1965 году Лилиана Кавани сняла документальную картину «Женщины в движении Сопротивления». В нее вошли интервью, взятые у двух партизанок, прошедших концлагеря. Одна из них провела три года в «Дахау», другая пережила «Освенцим». История Лючии списана с одной из них, католички. Разумеется, списана не буквально.
В концлагере мы видим людей с нашитыми на одежду шестиконечными звездами. И неосознанно причисляем к гонимому племени Лючию. Кавани же происхождение своей героини сознательно не конкретизирует. Когда в другой сцене заключенные отвечают на вопросы нациста: «Имя? Вероисповедание?» и очередь доходит до Лючии, камера переносит нас обратно в 1957 год. Она может быть кем угодно: в любви, как и в смерти, все равны.
— «Ночной портье», — говорила Кавани, — не является политическим фильмом в привычном смысле. Я не касаюсь в нем ни известных исторических лиц, ни подлинных исторических событий. Я говорю об условиях существования, о нацизме.
Фильм был задуман совсем другим. По требованию Богарда из сценария изъяли целую сюжетную линию и бесконечные диалоги о политике. Его безупречный вкус в конечном итоге и спас фильм.
«Я перечел сценарий, — пишет Богард в своей книге. — Первая треть была великолепна, середина представляла собой невообразимую мешанину, конец — заурядную мелодраму. Но где-то в сердцевине таилась, как орешек в шоколаде, трогательная и совершенно необычная история. И мне она понравилась».
Остались собственно история и детали, которые говорят нам больше иных диалогов. Несколько бывших нацистов собрались на тайную сходку на венской крыше. На фоне шпиля собора Святого Стефана они вскидывают руки в привычном жесте: «Хайль!» О нет, эти монстры в цивильном платье не мечтают о возвращении прошлых порядков. Они соблюдают ритуал, как кавычки ставят, формулируя резюме. Выискивая уцелевших жертв, они уничтожают свидетелей своих подвигов. Макс — в их ряду. Но уже не с ними.
— Мы все хотим одного, — говорит один из его прошлых подельников-нацистов, — жить как мирные люди. У всех нас есть профессии.
— Если я решил уподобиться церковной мыши, — отвечает Макс, — есть на то причины.
Он спрятался за конторкой ночного портье, потому что не готов смотреть на белый свет. Он носит сюртук слуги как мундир с погонами. Удовлетворяя похотливую графиню — старую постоялицу, которая в курсе прошлого ночного портье, он знает, за что ему это все. Избежав наказания власти, он наказал себя сам. Вместо того чтобы избежать наказания вовсе.
Лилиана Кавани не случайно отправила своих героев в Вену. В Гамбурге или Франкфурте такое случиться не могло. Каждый немец должен был оправдаться за то, что с ним было во время войны. Важные офицеры — а о Максе в его досье прямо сказано, что он «был дружен с высокопоставленными офицерами», — могли отмыться, отсидев свое. С формальной точки зрения в Австрии порядки не отличались. На деле все было иначе. Изображая вполне добровольный аншлюс как вынужденную уступку врагу, после войны наследники Габсбургов представляли себя жертвами, а не палачами. Да, видных офицеров и там сажали, но возможность скрыться от правосудия, весьма близорукого в отношении некоторых из них, тоже была. Сегодня мы видим последствия этой фактической лояльности к палачам: достаточно вспомнить, какой успех в свое время имели в Австрии националистические речи Георга Хайдера.
И в 1970-х ситуация была не многим лучше. Появление Дирка Богарда на улицах Вены в нацистской форме могло бы вызвать вполне объяснимое возмущение жителей. Во всяком случае, актер этого ждал. Каково же было его изумление, когда, выйдя на улицу в мундире со свастикой, он услышал аплодисменты и «Sieg heil!»
Не то было в Риме, где съемки начались. В концлагерь был превращен вышедший из употребления туберкулезный санаторий на Виа Гусколона. И это был точный выбор: атмосфера тоски и отчаяния умиравших там людей была близка лагерю смерти. Это видно в каждом кадре. Первая же снятая сцена вошла в число 100 самых выдающихся сцен в истории кино: Рэмплинг в парике, с обнаженной грудью, поет для лагерных офицеров. С кульминации фильма начался съемочный процесс. Сцена была настолько тяжела, что ее сняли с одного дубля — Кавани была уверена, что ни он, ни она ее не смогут повторить. И даже брак — волос, попавший в кадр, не заставил ее переснять.
— Прохаживаясь или, точнее, шествуя между пустых бараков, — вспоминал актер, — вдоль темных коридоров, мимо мертвого кустарника запущенного сада, в котором располагался санаторий, в своем прекрасно сшитом черном с серебром мундире, в высокой фуражке с эмблемой — мертвой головой, постукивая по голенищу плеткой с серебряной ручкой, я чувствовал себя вовсе не актером, играющим роль. Я был этим человеком. Внушающим страх, обладающим властью, отдающим приказы. Его внутренние борения стали содержанием моей собственной души; и мне гораздо легче было перевоплотиться в него, чем стать беднягой Ашенбахом.
Шарлотта Рэмплинг и Дирк Богард в фильме Лилианы Кавани «Ночной портье». 1974 год
Дирк Богард недаром поминает Ашенбаха из «Смерти в Венеции», сыгранного им у Висконти. Бездна отчаяния и опустошающая, запретная любовь роднит обоих. Только здесь любовники проклинают и истязают сами себя, понимая, что прощения им — нет, и, обреченно идя по мосту в финале, не сомневаются, что смерть близка.
Кавани, которая провела детство в Северной Италии и практически не видела войны, отстраненно рассматривает и препарирует своих героев, как букашек под увеличительным стеклом.
— Все мы жертвы или палачи и выбираем эти роли по собственному желанию, — объясняла она журналистам, — только маркиз де Сад и Достоевский хорошо это поняли.
И добавила: «Наверное, жертв фашизма было бы меньше, если б сами жертвы не испытывали некоего влечения и не извлекали бы определенной сладости из собственных мучений».
Да уж, сладости… Можно себе представить, что бы мы увидели в этом фильме, не вмешайся Дирк Богард в сюжетный ход. Подозревая у Кавани подобные крамольные мысли, во многих странах прокат «Ночного портье» сопровождался скандалами и протестами. В Италии фильм пытались запретить, но скандал в прессе сделал ему рекламу. В итальянском журнале «Vogue» появилась фотосессия с Анжеликой Хьюстон, известной актрисой, а тогда топ-моделью, в нацистской эстетике, в которой узнавались отголоски «Ночного портье». За океаном крупные прокатчики отказались от картины, назвав ее «антиеврейской» и даже мягкой порнушкой. Последнее никого не задело, но обвинения в антисемитизме, которым там, правда, и не пахнет, возмутили Богарда: «Да что там антиеврейского? У нас нет ни одного кадра, в котором бы упоминались или появлялись евреи. Это антифашистский фильм!»
И он был прав — сегодня это понимают все. Теперь вся эта шумиха, к счастью, забыта. И фильм можно смотреть, не отвлекаясь на частности, не имеющие отношения к искусству. И если кадры обнаженного тела, которого там много, больше никого не могут удивить, то откровения обнаженной души все еще в цене.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.