[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 2011 НИСАН 5771 – 4(228)
Эпилог
Аркадий Ковельман
Отрекся я от волшебства.
Как все земные существа,
Своим я предоставлен силам.
На этом острове унылом
Меня оставить и проклясть
Иль взять в Неаполь — ваша власть.
У. Шекспир. Буря.
Перевод М. Донского
Волшебства никакого нет. Эпилог выходит на сцену, сняв маску, и беседует со зрителями. Иногда рассказывает о дальнейшей судьбе героев. О какой судьбе я могу рассказать? О страшной смерти рабби Акивы? О безмятежной старости Мартина Хайдеггера? О чудесах на могиле рабби Меира? Остается один персонаж, который еще не умер и представляет (по крайней мере, для меня) определенный интерес. Этот персонаж — «историк», «автор», от чьего лица я писал свои эссе.
Волшебство историка есть искусство нахождения целого. Мелкие камушки слов, рассыпанных в документах прошлого, слагаются перед историком в мозаику. Это происходит вдруг и мгновенно («быстрый холод вдохновенья власы подъемлет на челе»). Потом мозаика долго пылится в углу мастерской, пока ей не найдут рамку. Тогда она станет медальоном, овальным украшением стен. За пределами выпуклой рамки истории нет. Но по мере того как историк стареет, рамка начинает ему мешать. Ведь стремление к целому не имеет границ. Хочется найти секрет позади и вокруг медальонов, за пределами книг и статей. Обнаружить бытие вообще. Такое желание абсурдно. Сама задача историка лежит во времени, а не в вечности. Нужно распознать границы эпох, увидеть различия, ощутить движение от картины к картине. У вечности истории не бывает.
Вечность — искушение Платона, как и «бытие по правде», «истинное бытие», познаваемое в экстазе и в напряжении разума. Если отрезать от «истинного бытия» платоновский миф (о колеснице и о пещере), то искушение не уйдет и не исчезнет. Изменится только топография. В мифе истинное бытие располагалось в надзвездной сфере. Мы унесем его на землю, объявим себя врагами Платона и друзьями жизни — экстаз и напряжение разума приведут нас к тому же недостижимому пределу, к бытию, которого нет. И что же это за бытие, что за существование? Поэзия, отрада Платона и его враг. «Существовать — высшее самолюбие художника. Он не хочет другого рая, кроме бытия, и когда ему говорят о действительности, он только горько усмехается, потому что знает бесконечно более убедительную действительность искусства». Так пишет Осип Мандельштам в статье «Утро акмеизма». Платон вылезает здесь из каждой щели. Например: «Камень как бы возжаждал иного бытия». Или платоническое выворачивание библейского стиха: «Любите существование вещи больше самой вещи и свое бытие больше самих себя — вот высшая заповедь акмеизма».
«Подведи теленка к Шатру Встречи, и пусть Аарон и его сыновья возложат руки на голову этого теленка. Зарежь теленка пред Г-сподом у входа в Шатер Встречи. Возьми кровь теленка и нанеси ее пальцем на выступы по углам жертвенника» (Шмот, 29:10-12). Фрагмент мозаики из синагоги в Ципори. V векн.э.
Дальнейшая судьба поэта известна. Смерть по дороге на Колыму в грязи и позоре. Рай бытия оказался по ту сторону от жизни. Между бытием и жизнью есть конфликт, который разрешается с помощью цикуты. Цикуту собирают на склонах Гимета, растирают в терке и дают осужденному выпить. Все это — за счет Афинского государства. Если же осужденный выблюет цикуту на землю и останется жив, родственники должны купить следующую порцию за свой счет. Хорошо, что яд рассосался по телу Сократа. Сократ умер достойно и прилично по приговору афинского народного суда, не обременяя друзей и родственников дополнительными расходами.
Не так умер рабби Акива: ему палач сдирал мясо с костей железными крючьями. К казни этой Реш Лакиш применил слова псалма (Теилим, 139:17): «Как драгоценны для меня мысли Твои и как велико их число!» Реш Лакиш прочел вместо рееха («мысли Твои») реаха («ближние Твои»): «Как драгоценны для меня ближние Твои и как велико их число!» Праведники близки Б-гу, и смерть их драгоценна для Б-га. Но в будущем драгоценной станет любая смерть. Ведь души, созданные Б-гом в начале творения, постепенно истреплются и износятся. Когда же кончится запас душ, остановится круг рождений и смертей и придет Мессия, Машиах. Об этом сказал рабби Йосе: «Сын Давида не придет, пока не иссякнут все души, назначенные к рождению. Ведь сказано (Йешаяу, 57:16): “Ибо не вечно Я буду вести тяжбу и гневаться, но обветшают передо Мною дух и души, которые Я сотворил”» (Авода зара, 5а). Платон же считал, что души праведников, достигших высшего знания, не будут более падать в тела. Для праведников время остановится и наступит вечность.
Когда римляне разрушили наш Храм и сожгли наше святилище, не стало возможности приносить жертвы на алтаре, изгонять в пустыню козла отпущения, поить горькой водой соту — жену, заподозренную в разврате. Тогда рабби Ишмаэль говорил: «Поскольку искоренили у нас Тору, то приказано миру прийти в запустение, чтобы жен не брать и детей не рождать и чтобы седьмой день перед обрезанием сына не праздновать, пока не иссякнет семя Авраама». Мудрецы же ответили ему: «Лучше пусть нарушают заповеди ненамеренно, чем умышленно».
Когда Храм был разрушен, умножились фарисеи. Они не ели мяса и не пили вина. Спросил у них рабби Йеошуа: «Почему вы не едите мяса?» Ответили ему: «Как же нам есть мясо, если жертва тамид не возлагается больше на жертвенник?» «Хорошо, не будем есть мяса, — сказал рабби Йеошуа. — А почему вы не пьете вина?» — «Как же нам пить вино, которое в прежние дни возливалось на жертвенник, а теперь не возливается?» — «Хорошо, не будем пить вина, — сказал рабби Йеошуа. — Но уж тогда и хлеб давайте не есть. Ведь раньше были хлебные приношения. И воду давайте не пить. Ведь в праздник Суккот вода проливалась на жертвенник. Виноград и смоквы также давайте не есть. Ведь первинки их приносили в Шмини ацерет». Смолчали фарисеи и не знали, что ответить.
И сказал им рабби Йеошуа: «Дети мои, не следует чересчур предаваться скорби, хотя вовсе не скорбеть тоже нельзя. Но так сказали мудрецы: “Если белит человек свой дом, пусть оставит самую малость небеленой в память об Иерусалиме, и если готовит человек пиршество или женщина делает себе украшения, пусть оставят самую малость недоделанной в память об Иерусалиме”. Ибо сказано (Теилим, 137:5-6): “Если забуду тебя, Иерусалим, пусть забудется моя правая рука. Если не буду помнить, пусть язык мой прилипнет к гортани, если не вознесу Иерусалим во главу веселья моего”. И все скорбящие о нем в этом мире будут веселиться с ним в мире грядущем, ибо сказано (Йешаяу, 66:10): “Веселитесь с Иерусалимом и радуйтесь о нем, все любящие его! Возрадуйтесь с ним радостью, все скорбившие о нем”» (Тосефта, Сота 15:5).
Действие закончено, спектакль продолжается. Эпилог, вышедший было прощаться и уже купивший билет в Неаполь, растерянно поправляет пиджак и начинает читать:
Да прилипнет в жажде к небу
Мой язык и да отсохнут
Руки, если я забуду
Храм твой, Иерусалим!..
Lechzend klebe mir die Zunge
An dem Gaumen, und es welke
Meine rechte Hand, vergäß ich
Jemals dein, Jerusalem.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.