[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 2011 НИСАН 5771 – 4(228)
НИКОГДА ИПОГЕШУ
Анна Исакова
У моего давнего приятеля, израильтянина в шестом поколении, есть присловье: «Кмо штей макбилёт ше никогда ипогешу» («Как две параллельные, которые никогда не пересекутся»). Обучил его этой фразе с аллюзией на социальную приложимость евклидовой геометрии школьный учитель математики, родом из России, для которого «никогда» было словом, не требующим перевода. В почти полном соответствии с этой формулировкой и взаимодействовали во время больших волн алии 70-х и 90-х годов прошлого века русскоязычные и ивритоязычные СМИ.
Примерно так они взаимодействуют и сейчас, хотя для многих выходцев из России и их детей иврит стал родным или почти родным языком. А ведь еще недавно считалось, что «никогда ипогешу» отменится в этой сфере само собой, как только журналисты-иммигранты овладеют ивритом. Многие овладели. Почему же хромоногая фраза о свойствах параллелей остается в силе?
Не потому ли, что дело вовсе не в языке, а в праве и способности той или иной общественной группы выразить в общественном разговоре свое особое восприятие окружающей реальности?
Большая часть ивритоязычных до сих пор убеждена, что такого права не существует и не должно существовать. Даже когда речь идет о пятой части населения страны.
Понять такую позицию можно. Большую часть израильского общества составляют иммигранты из самых разных стран. Не существуй общего языка и культурной доминанты, мы бы имели дело с библейской проблематикой Вавилонской башни. С другой стороны, заяви русскоязычность претензию на обеспечение подобной возможности внятно, решительно и последовательно, она бы ее получила, поскольку демократия только тогда демократия, когда у каждого меньшинства есть обеспеченная возможность на равных участвовать в общем социо-политическом дискурсе. Однако по какой-то причине русскоязычные журналисты алии 1970-х, как и представители прессы 1990-х, так и не попытались стать всеизраильскими факторами влияния.
Между тем существует не менее 10–15 популярных интернетных сайтов, говорящих по-русски и рассчитанных на тех, кто родился уже в Израиле или приехал сюда в молодом возрасте. Почему же никто из них так и не проявил острого желания включиться в общеизраильский разговор на паритетных началах? И как получилось, что у ивритоязычности — что тоже странно — не возникло настоятельной потребности досконально выяснить, чем живет каждый пятый израильтянин?
Попробуем поискать ответы на этот вопрос, не обещая, впрочем, что они обнаружатся с бесспорной убедительностью.
Относительно алии 1970-х вряд ли можно говорить об обоюдном нежелании искать точки соприкосновения. Желание как раз было. А вот с точками соприкосновения получилось нехорошо. Их не оказалось.
Шимон Перес в кокпите истребителя «Лави». 1980 год
Из-за железного занавеса тогда вырывалась публика, познавшая социализм в действии и привыкшая мыслить и действовать от противного по отношению к этой идеологии. Кроме того, была она, эта публика, национально возбужденной, заинтересованной во всех видах метафизического опыта, кроме марксистского, и не склонной к меркантилизму. Во всяком случае, в своей элитарной части. А в Израиле ее ждала популяция, зараженная социально-утопической идеологией, конформистская и враждебная любому проявлению идеализма.
Предоставлю слово Рафаилу Нудельману, являвшемуся с 1970-х годов по 1990-е редактором легендарного тогда толстого журнала русскоязычной интеллигенции под названием «22». Предлагаемый текст является отрывком из моей статьи, опубликованной в 2003 году и включавшей это интервью.
<...> Я тогда непрерывно ездил по стране, встречался с израильскими интеллектуалами и политиками, писателями и общественными деятелями, брал интервью, много переводил для журнала. Мы ведь искали единомышленников не только на израильской, но и на европейской улице, отсюда переводы — о либерализме, неоконсерватизме, обо всех новых идеях, обуревающих Запад. Отсюда интерес одновременно к еврейской традиции и к западной философии, к истории Катастрофы, к судьбам идей, к израильской политике и к русской культуре.
<...> Мы берегли свою «русско-еврейскость» как уникальность, но ведь нет северного магнитного полюса без южного, и нет уникальности без сопоставления с «другим». А сопоставления, диалога с израильской «ивритской» стороной не было. Здесь все уходило, как в вату.
<...> Мне представляется, что обе стороны друг друга недооценивали и недопонимали. Не было механизмов понимания. У нас был «еврейский дух», который заменял нам знание израильской действительности, культуры, подспудных процессов, а на другой стороне были Толстой, кем-то переведенный, и «сипурим шель Чехов», по которым нас расшифровать было нельзя.
На мой взгляд, на «другой стороне» были не столько Толстой с Чеховым, сколько дух кнаанизма, интеллектуального течения, вычеркивавшего двухтысячелетний галут из израильского культурного кода и производившего нового еврея, вернее, израильтянина напрямую из жителей Кнаана (Ханаана), доиудейского населения будущей Эрец-Исраэль (Земли Израиля). Сегодня этот вредный дух ослабел почти до состояния гарри-поттеровского Воль-де-Морта, но в 1970-х он был еще очень силен. И не мог, и не хотел этот дух понять, а тем более принять философские терзания русской еврейскости, ее интерес к еврейской культуре и истории, с одной стороны, и к русской культуре — с другой.
Как бы то ни было, придется согласиться с цитируемым автором в том, что между ивритоязычностью и русскоязычностью алии 1970-х так и не произошло ни смычки, ни стыковки. Попробуем сравнить список важнейших событий 1980 года, как их видят составители израильской Википедии, с примерным содержанием журнала «22» за тот же год. Заранее отметим: сравнение некорректное, поскольку Википедия как источник знаний не обладает высоким уровнем достоверности, а «22» являлся не столько информационным, сколько общественно-политическим и литературным журналом. И все же должна была существовать какая-то степень тематического сходства. Было бы странно, если бы люди, жившие в то же время в том же месте, оценивали важность тех или иных событий совершенно по-разному.
Тем не менее так оно и случилось.
Так, израильская Википедия считает, что 1980 год запомнился следующими событиями: превращением Иерусалима в официальную столицу Израиля; установлением полных дипломатических отношений с Египтом; запуском проекта израильского истребителя «Лави»; жестоким терактом палестинцев против жителей Кирьят-Арбы и ответным терактом еврейского подполья против арабских мэров Шхема, Рамаллы и Эль-Бире; гиперинфляцией (131%); созданием в иерусалимском районе Катамоны общественного «движения палаток», изменившего в конечном счете всю социальную ткань страны; призами «Грэмми», полученными тогда еще израильскими музыкантами Перельманом и Цукерманом; созданием знаменитой молодежной рок-группы «Дода» и смертями: первой дамы израильского театра Ханы Ровиной («Габима»), одного из самых популярных военачальников Игаля Алона, одного из последних больших идишских комиков Шимона Джигана, а также Анны Тихо и Нахума Гутмана — израильских художников первого ряда.
Между тем составители «22» уделили большую часть своей полемической площади размышлениям о забастовке репатриантов из СССР (о чем ивритоязычная Википедия забыла начисто); проблемам правой, крайне правой и левой идеологий; неправильно понятому восприемниками наследию Владимира Жаботинского, а также взглядам «почвенников» и либералов на русскую историю и мнению Р. Пайпса о советской глобальной стратегии. Нашлось и место проблеме взаимоотношений между советскими диссидентами и сионистами, корням антисемитизма, драме еврейской самоненависти и публикациям самиздата. Смерть Ханы Ровиной также была отмечена небольшой публикацией на эту тему.
И хотя можно связать логическими ходами забастовку репатриантов с гиперинфляцией (сами они не связывали), а интервью рава Кахане с еврейским террористическим подпольем, не думаю, что подобные усилия по актуализации материала осознанно имелись в виду. Тематика журнала отвечала внутренним потребностям его читателей, живших одной своей частью в новом мире, другой — в старом. Да и публицисты пытались объяснить этот новый мир, используя лексику и понятия мира старого. Между тем думали и писали они хорошо. И столь же хорошо осознавали двойственность своего восприятия, пытаясь при этом всеми силами зацепиться якорем за твердую реальность, положив конец несносной эмоциональной и интеллектуальной качке, коей сопровождается эмиграция. Но ивритоязычности эти потуги были непонятны и казались бессмысленными.
В русскоязычных журналистских кругах тогда любили пересказывать признание некоего высокопоставленного лица о том, что скудное финансирование всей этой русскоязычности государственными или политическими структурами является чем-то вроде погремушек, бросаемых взрослыми в детский манежик. Мол, раз не хотите вырастать из ползунков, забавляйтесь своими игрушками и не мешайте взрослым править страной.
Однако невозможность и даже невероятность пересечения русскоязычной и ивритоязычной журналистской колеи в те годы имеет и другие объяснения. Можно показать одну из таких причин на примере статьи Адама Баруха «Сильва Залмансон», напечатанной 3 января 1975 года в газете «Едиот ахронот».
Справочный материал: Адам Барух был одним из ведущих ивритоязычных журналистов. Более существенно для нашей истории то, что был он одним из основных реформаторов израильской журналистики, а кроме того, входил в управление созданного газетным магнатом Робертом Максвеллом в 90-х годах газетного холдинга «Миррор», являясь в этой ипостаси одним из создателей флагмана русскоязычности девяностых, газеты «Время», позже переименованной в «Вести».
Сильва Залмансон, участница «ленинградского», или «самолетного», дела, была досрочно освобождена из заключения в 1974 году и выпущена в Израиль, где пыталась бороться за освобождение подельников — мужа, Эдуарда Кузнецова, присужденного к расстрелу, замененному на 15 лет тюремного заключения, и своих братьев.
Смысл упомянутой статьи Баруха состоит в разборе двух предложений: «Три месяца назад Сильва Залмансон была национальной героиней» и «Сегодня мы читаем в заголовках о том, что Сильва Залмансон, одинокая и всеми забытая, проводит сидячую забастовку возле Стены Плача». При этом автора не интересует ни проблематика просионистской деятельности российского еврейства, ни отношение Израиля к этой деятельности. Он даже не объясняет, по какой причине Сильва Залмансон объявила забастовку или почему осталась в одиночестве. Речь идет лишь о том, что объявление Сильвы национальной героиней на день и полное невнимание к ее существованию назавтра есть рабочая неизбежность деятельности СМИ, являющихся всего лишь постановщиками театрального по своей сути действа: привлечения внимания читателя к газете как объекту купли-продажи. Сегодня подобное высказывание уже не удивляет, а в 1975 году в ивритоязычности оно обозначало бунт, потрясение основ и начало информационной революции. СМИ все еще считались тогда не столько сторожевым псом демократии, сколько рупором национальных интересов. Согласно существовавшим понятиям, они должны были подчиняться государственным задачам, выражать консенсусную точку зрения, соблюдать строгую самоцензуру и радеть о целостности национального этоса. Иначе говоря, служить конвоем для препровождения граждан к более счастливому будущему, пусть даже за счет журналистской объективности.
А молодой нахал говорил о СМИ как о бесстрастном информаторе и постановщике газетных спектаклей, героями которых мог стать кто угодно. Если, конечно, журналист знал, как этого «кого угодно» правильно подать. В этой интерпретации личность, каким бы ни был ее общественный вес, превращается в объект журналистской манипуляции от эффективности которой, а вовсе не от жизненных действий самой личности зависит ее общественный статус.
Надо сказать, что такой взгляд на вещи тогда еще не был повсеместно принят даже в США, где Барух Адам стажировался. А для традиционной ивритоязычности он и вовсе оказался мулетой. Да и то сказать, спор о подобной журналистике все еще не закончен ни в США, ни в Израиле, ни в Европе, а в последнее время стало даже модным ругать этот манипулятивный, или, как его еще называют, «рейтинговый», подход. Ну а в 1975 году это был и вовсе скандал.
И оставался скандалом даже десятилетием позже, когда тот же Адам Барух в компании единомышленников изменил графический вид одной из ведущих ивритоязычных газет, украсив передовицы огромного размера фотографиями и броскими заголовками. Объем газетного текста при этом значительно сократился, изменив как штатное расписание издания, так и его характер. Старые и знаменитые журналисты скандалили или, ворча, перестраивались, а критики получили моральное право обозвать обновленную газету таблоидом. И те и другие называли Адама Баруха королем желтой прессы и прилюдно подвергали его остракизму, но в конечном счете американский подход победил.
Русскоязычным же СМИ такой подход был совершенно чужд. Не только в 1975-м, но и в 1995-м, а то и в 2005 году. Текст всегда был и все еще остается основой русскоязычности, и не только в Израиле. Борьба между традиционным приоритетом текста над картинкой и содержания над манипулятивной силой графического оформления на этом поле продолжается по сей день. Посему эта дилемма, а с ней и информационная революция обошли в 1980-х годах израильскую русскоязычность стороной.
Да и то сказать, ее угнетали совсем другие заботы. В самой распространенной газете «Наша страна» зарплаты у журналистов были мизерными, рабочий штат неукоснительно сокращался и даже туалетную бумагу хозяин держал под замком. Что уж говорить об остальных изданиях! Не до реформ им было, остаться бы только на плаву. Впрочем, сила русскоязычности была не в журналистике, а в эссеистике, которой обсуждаемая революция не коснулась и коснуться не могла.
Статьи Майи Каганской в переводе на иврит стали пусть экзотической, но все же недосягаемой вершиной этого жанра и для израильтян. Правда, для ивритоязычного читателя лежали они примерно в той же плоскости, что Толстой и Чехов. Иначе говоря, воспринимались не как призыв к взаимодействию с высказанными идеями, а как литературные произведения из иного места и времени, восхищающие красотой стиля и слога. Так что и в данном случае вместо долгожданной стыковки получилось привычное «никогда ипогешу».
Впрочем, к 1990-м годам русскоязычность стала угасать. Не столько из-за ухода из нее пишущих, сколько по причине отпадения читающих. Трудно сказать, переходили ли читательские массы на сторону ивритоязычности или просто научались обходиться без письменной журналистики. Статистики по этому вопросу я не нашла и сомневаюсь, что она существует. Насколько могу судить по личному опыту, состояние было половинчатое. Большинство русскоязычных знакомцев признавалось, что утоляют информационный голод заголовками ивритских газет, радио- и теленовостями, а также сведениями из вторых рук.
Ну, положим, газеты мы и на бывшей родине читать не были привычны. Но хозяева книжных магазинов стали жаловаться на сильное падение спроса. Казалось, что алия 1970-х погружается в интеллектуальную спячку. И тогда случилось невероятное. Казалось бы навсегда утерянное культурное поле само приплыло к бывшим выходцам из СССР с бурным потоком иммигрантов — выходцев из стран СНГ.
Адам Барух
Тогда и я сделала неожиданный для самой себя выбор, решив поменять местами профессиональные приоритеты. Раньше занималась в основном медициной, пописывая в русскоязычные издания, а тут окунулась полностью в процесс создания русскоязычной газеты «Время», которая, по замыслу ее хозяина, газетного магната Роберта Максвелла, должна была стать международной и соответствовать принципам западной журналистики.
Адам Барух стал одним из кураторов этого проекта, поскольку, как сказано выше, являлся членом максвелловского холдинга под названием «Миррор», завладевшего еще и ивритоязычной большой газетой «Маарив», которую тоже предстояло модернизировать. «Время» создавалось при «Маариве» и на его технической базе. А поскольку мне было поручено создать при новой газете пятничное приложение, тогда как Адам Барух был редактором такого же приложения при «Маариве», я и попала к нему в подчинение.
Надо сказать, что, решив создать русскоязычное издание западного типа, Максвелл поручил своим людям подвергнуть свеженабранный штат по возможности неназойливому процессу обучения и — административному прессингу для принятия решений, правильных с точки зрения командования холдинга. Наблюдать за этим процессом, являясь одновременно и исследователем, и исследуемым, было весьма невыгодно с точки зрения целостности моей нервной системы, но чрезвычайно интересно. Подробно описать этот опыт в данной статье я не берусь, да и был он недолгим.
Газетный магнат погиб загадочным образом, холдинг распался, и освободившаяся от тренинга и прессинга новая русскоязычность оказалась предоставленной самой себе. Ее дальнейший путь оказался таким же, как у всей остальной изначально беспризорной русскоязычности: минимализация целей, меркантилизация производства, экономия средств, разрушение внутренней структуры и остаточное существование без излишних запросов и без попыток влиять на окружающую среду. И снова параллельные, которые «мирроровцы» пытались силой сблизить извне, встали на прежние места, так и не скрестившись.
Стоит ли об этом жалеть? Не знаю. При паритетном взаимодействии между ивритоязычностью и русскоязычностью мог возникнуть диалог, способствующий созданию более объемной, представительной и объединяющей национальной культуры. А он не возник. Велика ли потеря, сказать сложно. Считается, что культурное влияние способом сообщающихся сосудов является более действенным, чем капиллярное проникновение одной культуры в другую, от соседа к соседу и от сослуживца к сослуживцу. Исходя из этого русскоязычные СМИ любили и все еще любят говорить об упущенных ивритоязычным обществом возможностях культурного обмена между сторонами. В ивритоязычных СМИ такие сожаления слышны крайне редко, несмотря на почти постоянный рефрен о безуспешности попыток по созданию единого национального этоса.
Тут уж ничего не поделаешь. Культурный осмос требует времени, порой — столетий. Поэтому соприкасайся культурные параллели населяющих страну этносов оптимальным способом, общенациональный этос сложился бы, пожалуй, быстрее. Впрочем, кто сказал, что в этой сфере быстрее — это еще и лучше? У сегодняшней культурологии по этому поводу нет согласованной точки зрения.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.