[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2011 АДАР 5771 – 3(227)
Пролог
Аркадий Ковельман
Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет.
А. Блок. Пляски смерти
Здесь чего-то не хватает. Двадцать с лишним эссе назад я схватил быка за рога, забыв о прологе, оставив читателя в недоумении. Впрочем, пролог вряд ли многое мог объяснить. У него забавное имя — про-логос, преддверие логоса, предисловие. Преддверие логоса нелогично (ведь логоса нет еще). Как узкий коридор, пролог сворачивает, темнит, грозит упереться в тупик и вдруг распахивается в простор парадной залы. Такова и птихта, преддверие к Торе. Она начинается с «далекого стиха» (из Писаний или Пророков), идет от ассоциации к ассоциации и вдруг завершается первым стихом недельной главы Пятикнижия. Например, начинается со слов Премудрости из книги Мишлей (а Премудрость — это Тора): «И была я у Него амон, и была радостью всякий день, играя перед Ним всечасно». А заканчивается первым стихом Торы: «В начале сотворил Б-г небо и землю».
Рабби Ошайя Раба истолковал так: «И была я у Него амон, и была радостью всякий день, играя перед Ним всечасно» (Мишлей, 8:30). Амон — педагог. Амон — укутанный. Амон — сокрытый. А некоторые говорят: «Амон — великая». Почему педагог? Потому что сказано (устами Моше): «Разве я носил в чреве народ этот, или я родил его, что Ты говоришь мне: неси его в лоне своем, как носит пестун (омен) грудного младенца, в землю, которую ты обещал отцам его?» (Бемидбар, 11:12). Почему укутанный? Потому что сказано: «В багряное покрывало укутанные (эмуним)» (Эйха, 4:5). Почему сокрытый? Потому что сказано: «И был он [Мордехай] воспитателем (омен) Хадассы, она же — Эстер <…> Не говорила Эстер ни о народе своем, ни о родстве своем, потому что Мордехай сказал ей, чтобы она не говорила» (Эстер, 2:7–10). Амон — великая. Как сказано: «Разве ты лучше Но-Амона, лежащего между реками, окруженного водою, которого вал было море и море служило ему стеною?» (Нахум, 3:8). На арамейский язык это переводится так: «Разве ты лучше Александрии Великой, лежащей между реками?» Другое толкование: амон — ремесленник (уман). Говорит Тора: «Я была орудием ремесла (уманут) у Святого, Благословен Он. Царь земной, если строит дворец, не сам строит его, но зовет ремесленника, а ремесленник тоже не сам строит, но заглядывает в свитки и вощеные таблички и так узнает, как возвести комнаты, как устроить двери. Так и Святой, благословен Он, заглядывал в Тору и творил мир». И сказала Тора: «В начале сотворил Б-г небо и землю» (Берешит, 1:1). Начало — это Тора. И об этом сказано: «Г-сподь приобрел меня в начале пути своего» (Мишлей, 8:22).
Рабби Ошайя Раба жил в Кесарии Приморской, столице римской провинции Палестина. Он общался с христианскими богословами и знал философские толкования. У Платона в диалоге «Тимей» Бог-творец назван ремесленником. Ремесленник по-гречески — демиург, а по-еврейски — уман. Демиург у Платона творит, глядя на недвижимый первообраз, постигаемый разумом. Здесь вопросам нет числа. Допустим, в толковании рабби Ошайи Тора — это чертеж (свитки и вощеные таблички), первообраз, по которому Ремесленник творил мир. Но кто этот Ремесленник? Если он — Б-г, то кто же Царь, нанявший его? Ведь, по толкованию рабби Ошайи, царь земной, если строит дворец, строит его не сам и не сам глядит в чертеж, но зовет ремесленника.
Для христиан здесь не было сомнения. Их Евангелие начиналось со слов: «В начале было Слово, и Слово было у Б-га, и Слово было Б-г». Слово это — Логос. Если Логос был в начале, то начало Торы надо читать так: «В Логосе [посредством Логоса] сотворил Б-г небо и землю». А рабби Ошайя Раба предлагает читать иначе: «В Торе [посредством Торы] сотворил Б-г небо и землю». Ведь о Торе сказано: «Г-сподь приобрел меня в начале пути своего». Тора была «в начале», а не Логос.
Так и оставались евреи и христиане каждый при своем мнении. Для евреев главным была Тора, а для христиан — Логос. Пока не пришел Жак Деррида и не сказал: «Письмо первично, а устное слово — вторично, и всякий, кто судит иначе, обманывается!» Это вызвало радость научной общественности (особенно еврейской). Алжирский еврей Деррида отомстил христианам за унижения, поставил Тору выше Логоса! Только зря радуется научная общественность. У Деррида все игра, все — перевертыши. Речь — образ письма, письмо — метафора речи. Слова речи, если их запомнить, записаны в душе (так Деррида толкует Платона). Нет конечной и абсолютной истины, нельзя вернуться к простоте, осуществить гегелевское снятие. Нет ни рая позади, ни Грядущего мира впереди. У истории нет телоса — цели, конца. Это далеко от Торы.
Что же нам делать с про-логом, если и Логос, и Тора поставлены под сомнение? Вот Александр Сергеевич начал свой роман «без предисловий, сей же час». К концу седьмой главы вдруг опомнился и написал: «Пою приятеля младого / И множество его причуд». И с облегчением вздохнул: «Довольно. С плеч долой обуза! / Я классицизму отдал честь: / Хоть поздно, а вступленье есть».
Страница из Мишне Тора Рамбама. Манускрипт XIV века. Еврейская национальная библиотека, Иерусалим
И я мог бы вздохнуть с облегчением, ведь вступление я если и не написал, то перевел. Боюсь, это никак не поможет. По-прежнему неясными остаются основные мотивы моих эссе: бегство рабби Меира, его мессианство, поэтическая регулярность истории, уходящая в дурную бесконечность и вызывающая тошноту. Вообще отношение истории к поэзии. Мой коллега из Беркли недавно написал в предисловии к очередной монографии: «Давно уже, во вступлениях ко многим своим книгам, я тревожился и задавал вопрос: “Как назвать науку, которой я занимаюсь?”» В конце концов он нашел определение: «микроистория идей». Я завидую его ясности.
Наступает момент, когда тусклый свет заливает все. Тема исчерпана, и сказать больше нечего. Тут-то и приходит наука. Она прикрывает иссохшие кости понятий светящимся жиром фактов. Прометей именно так обманул Зевса, подсунув ему скудную жертву — кости, прикрытые жиром. Вместо самодвижения сущностей — недвижные схемы, смысл которых давно утерян. Восток и Запад, формации и цивилизации, человек и общество. Гегель называл это формализмом. «Этот формализм <…> покоится на мнении, будто он постиг в понятии и выразил природу и жизнь того или другого образования, если он высказывал о нем в качестве предиката какое-нибудь определение схемы…» Как избавиться от формализма? Следует побороть «свободу от содержания», «освободиться от собственного вмешательства в имманентный ритм понятий, не вторгаться в него по произволу и с прежде приобретенной мудростью». Рабби Йоханан сказал об этом так: «Слова Торы осуществляются в том, кто делает себя как бы несуществующим. Ибо сказано: “А мудрость найдешь в несуществующем” (Иов, 28:12)» (Сота, 21б).
Может быть, так и стоит поступить? И перестать писать эссе. Ведь они все — предисловия, прежде приобретенная мудрость, забота историка о себе. Затянувшийся пролог в антракте.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.