[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2011 АДАР 5771 – 3(227)
МАРК ЭПШТЕЙН. украинский авангардист с еврейским акцентом
Михаил Гольд
В Национальном художественном музее Украины в январе прошла выставка одного из виднейших мастеров Культур-Лиги Марка Эпштейна.
В одиннадцать лет он изваял из снега Льва Толстого, попав со своим творением на страницы местных газет. В пятнадцать — сблизился с киевской группой маститых (под тридцать!) еврейских литераторов — заблиставшими вскоре Бергельсоном, Дер Нистером и Гофштейном. В восемнадцать стал членом правления Еврейского общества поощрения художеств. В 1919-м его памятник Тарасу Шевченко сносят деникинцы. В двадцать пять он уже мэтр, профессор Киевского художественного института, директор еврейской художественно-промышленной школы (ЕХПШ), один из основоположников национального авангарда. В тридцать пять впадает в безвестность и казенный соцреализм. В пятьдесят умирает.
Марк Эпштейн. Красноармеец-трубач.
Конец 1920-х годов
Еще полвека — и имя Марка Эпштейна, подхваченное волной интереса к Культур-Лиге (см., например, в «Лехаиме»: Леонид Кацис. Экспедиция Ан-ского — Витебск — Культур-Лига. 2008. № 11; Гилель Казовский. Хуцпе идишского авангардного искусства. 2010. № 11), возвращается в художественный контекст. В начале 1920-х общества, клубы и группы с одноименным названием наносили пощечины общественному вкусу в Казани и Чите, Минске и Варшаве, Каунасе и Черновцах, Нью-Йорке и Чикаго, Берлине и Риге — везде, где идея «новой еврейской культуры», культуры идишской диаспоры «от Москвы до Нью-Йорка и от Лондона до Йоханнесбурга» находила своих адептов. Второе (и последнее) дыхание Культур-Лига обрела в 1930-х в Мексике и Аргентине, где развила сеть школ на идише.
А начиналось все в Киеве, где в апреле 1918 года состоялось учредительное собрание Культур-Лиги, главой Исполнительного бюро которой был избран министр по еврейским делам в правительстве Центральной Рады Моше Зильберфарб. В работу художественной секции включились наряду с Эпштейном Борис Аронсон, Соломон Никритин, Александр Тышлер, Абрам Маневич, Иссахар-Бер Рыбак, Иосиф Чайков, Сара Шор, Эль Лисицкий и др. Кстати, среди «и др.», примкнувших позднее к московскому отделению Лиги, такие фигуры, как Роберт Фальк, Марк Шагал, Натан Альтман и Давид Штеренберг. Синтез старого и нового, национального и универсального, превращающий еврейство в «нового члена большого сообщества мировой культуры», стал визитной карточкой организации. После ликвидации Министерства по еврейским делам в 1918 году Культур-Лига фактически оказалась главным и единственным органом еврейской автономии на Украине. Впрочем, продолжалось это недолго, до 1921 года, когда Евсекция положила конец вольнодумству, основательно «коммунизировав» Культур-Лигу и распустив ее Центральный Комитет.
Об этом ярком феномене еврейского искусства XX века заговорили после выхода в свет книги Гилеля Казовского «Художники Культур-Лиги». А в 2007-м, усилиями Центра истории и культуры восточноевропейского еврейства, на родине Культур-Лиги — в Киеве, в Национальном художественном музее Украины прошла выставка, впервые масштабно отразившая поиски еврейских художников той эпохи.
Марк Эпштейн. Столяр за работой. Середина 1920-х годов
На открытие пришли около пятисот гостей, уровень работ, представленных в экспозиции, потряс даже специалистов. Тем не менее дверь в мир полузабытых исканий еврейских художников только слегка приоткрылась, возбудив любопытство знатоков. В Национальном художественном музее Украины обнаружилось 960 работ Эпштейна, и лишь несколько из них находились в постоянной экспозиции. Своим возвращением в Киев лучшие работы обязаны известному искусствоведу, ныне профессору, консультанту аукционных домов «Christies» и «Sotheby’s», а в середине 1960-х главному хранителю Музея украинского искусства Дмитрию Горбачеву.
В 1966-м в Москве он познакомился с сестрой Марка Эпштейна Августой, жившей в квартирке в Сокольниках, где в узенькой прихожей лежала потертая папка с рисунками брата, примерно сотня из которых были высочайшего уровня. Еще несколько лет — и они были бы утеряны безвозвратно, но Августа Эпштейн официально передала наследие брата в Музей украинского искусства.
Впрочем, до истинного возвращения Эпштейна в Киев было еще далеко. Ведь перед Горбачевым встала новая проблема: как «легализовать» этот неожиданный подарок в музее, полном бдительных борцов с «формализмом» — изощренных зоилов левого искусства. И молодой сотрудник просто определил работы в архивный фонд, куда цензоры не совали свой нос.
В 1990-х Эпштейн «участвует» в первых выставках украинского авангарда в Европе, прошедших с огромным триумфом. Правда, вспоминает Горбачев, рецензенты из украинской редакции «Радио Свобода» ворчали: мол, это же украинский авангард, почему так много евреев? На что получали невозмутимый ответ: «Вам еще повезло — во Франции из французов только Брак и Леже…»
В полный голос Эпштейн зазвучал только в 2007-м на выставке художников Культур-Лиги. Тогда директор Парижского музея искусства и истории иудаизма, заприметив две работы мастера, стала упрашивать одолжить их ей для экспозиции в Париже в обмен на любые раритеты из своей коллекции, среди которых и Шагал, и Хаим Сутин, и Хана Орлова.
Так, в полном соответствии с принципом от «общего к частному», после обзорной выставки мастеров Культур-Лиги возникла идея обратиться к Эпштейну.
С 1919 года он преподавал в художественной студии Лиги, а с 1923-го возглавлял созданную на ее базе Киевскую еврейскую художественнопромышленную школу. Времена были еще относительно «травоядные», до разгрома левого искусства было далеко, достаточно сказать, что в 1924-м в США прошла выставка работ учащихся ЕХПШ. По свидетельству (возможно, апокрифическому) одного из учеников, строгий директор наставлял своих воспитанников: «Надо рисовать так, чтобы было видно, что это сделано евреем!»
Третье десятилетие XX века стало для Эпштейна определяющим, хотя большинство членов художественной секции Культур-Лиги покинули Киев еще в 1923-м. Он же держался до последнего, дождавшись-таки клейма «формалиста», и уехал в Москву только в 1932-м, когда постановлением ЦК были ликвидированы все художественные объединения и группировки, а школа, в которой Эпштейн директорствовал, была закрыта.
Ирония судьбы: большая часть сохранившихся в запасниках Национального художественного музея Украины работ Эпштейна — малоинтересные живописные полотна конца 1930-х и 1940-х годов, когда художник уже был надломлен пристальным вниманием к себе «Софьи Власьевны». Именно поэтому на выставке представлено только девять картин этого периода — как наглядное свидетельство того, во что можно превратить талант бунтаря, если системно с ним «работать». Но графика мастера стала откровением для посетителей, то и дело интересовавшихся, откуда, собственно, коллекция. А узнав о местном происхождении шедевров, в недоумении пожимавших плечами: где они раньше были? «Рыбак», «Крестьянка, пьющая воду», «Возвращение с поля» — фигуры сильных во всех смыслах этого слова людей стали результатом «турне» по еврейским колониям Крыма, в которое в 1928 году художника отправил ОЗЕТ. Эти рисунки и выполненные тушью кубистические работы ранних 1920-х — «Семья портного», «Виолончелист», «Женщина с коромыслом» — составили ядро экспозиции. Комментируя эпштейновское «рисовать так, чтобы было видно, что это сделано евреем», Горбачев особо отмечает архетипичность его графических образов: мощные женщины, призванные рождать библейских исполинов, мужчины-богатыри, крепко привязанные к земле. Причем стилистически все эти персонажи решены в барочном духе, а это уже украинский феномен. Недаром Эпштейн вошел в обойму великих как украинский авангардист с еврейским акцентом.
Марк Эпштейн у своей скульптуры. Киев.
Середина 1920-х годов
Отдельный зал посвящен театральным эскизам мастера, в которых чувствуется влияние Александры Экстер, в чьей студии он некоторое время учился. Часть из этих набросков хранится сегодня в Музее театрального, музыкального и киноискусства, в папках с материалами о почти 70 еврейских театрах, работавших в разные периоды на территории Украины. Одна из стен превращена в условную сцену с декорациями реального спектакля. Архаичный «ребе Шлойменю» из «Цвей кунилемлех» и франтоватый «Абрамчик» из «Ристократн», утонченная «мадам Голд» и вульгарная «гостья», неряшливый «меламед» и растерянный «Калман-шадхен» — яркие, экспрессивные, убедительные — характерные штрихи к портрету последнего киевского «культур-лигиста».
Интересен и ряд обложек, созданных Эпштейном для детского журнала «Фрейд» в 1922–1924 годах. «Ничто не проходит мимо журнала: и Конгресс Коминтерна, и землетрясение в Японии, и постройка воздушного флота, и Красная Армия», — отмечала «Пролетарская правда» в ноябре 1924-го.
В третьем зале — живописные работы мастера и, увы, только фотографии его скульптур. Для современников ранний Эпштейн был прежде всего скульптором, и символично, что ни одна из его лучших пластических работ не сохранилась. Имитация афишной тумбы эпохи нэпа с архивными фото «Дамы в шляпке» или «Человека с трубкой» отчасти реконструирует утраченную страницу творческой биографии скульптора, с середины 1930-х зарабатывавшего на жизнь бюстами вождей и мемориальными досками. Потом была война, эвакуация, смерть жены, скитания по коммуналкам, болезнь (порок сердца) и смерть после одного из худсоветов в августе 1949-го. На этом можно было бы поставить точку. Но история, казалось бы, преданного забвению наследия Культур-Лиги свидетельствует, что точки имеют свойство превращаться в запятые и отточия.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.