[<<Содержание] [Архив]       ЛЕХАИМ  ФЕВРАЛЬ 2011 ШВАТ 5771 – 2(226)

 

Из Экклесии в Синагогу: казус дьякона Бодо и судьба евреев Европы

Галина Зеленина

В многоактной драме иудео-христианских отношений в Средние века были разные амплуа: христианин-юдофил, изучающий еврейскую Библию, и христианин-погромщик, монарх или понтифик, на словах поносящий евреев, на деле же их привечающий, еврей – мученик за веру и еврей-апостат. Дьякон Бодо играл роль редкую[1] и при этом крайне важную для хода и исхода действия: он был обратным апостатом – из христианства в иудаизм. На пике своей карьеры Бодо покинул лоно победившего католицизма и примкнул к униженному меньшинству, находившемуся к тому же под властью мавров. Как такое могло произойти? Напрашивается ответ cherchez la femme: клирик, скованный обетом безбрачия, поменял веру и образ жизни, дабы жениться на прекрасной еврейке. Однако источники, при всей их скудости, все же намекают на иные причины – менее сентиментальные, но более любопытные.

Профиль Людовика Благочестивого на денарии. 818–823 годы

 

1

 

Страбон дарит тебе,
       возлюбленный отрок Бодо,

Немного слов малых для прочтения.

Пусть недавно с любовью
       посаженный в полях

Побег молодой взрастет
       навстречу сильным южным ветрам.

Пусть чрез усердие
       вздымается чистая любовь,

Пока не достигнет небес и звезд.

Будь добр, поминай в молитвах и обетах,
       обращенных к Громовержцу,

Страбона, как он и сам
       всегда поминает тебя.

Следуй тому, к чему благосклонен Господь,
       что он повелевает;

Уповай на то, что обещает;
       того, что запрещает, беги.

Почитай добродетели, пороки долой:

Верная награда дается благим,
       наказание – негодным.

Бог да направит тебя ко всему лучшему

И да преподносит тебе всегда великие дары.

Прощай, всегда и везде самый любимый,

Отрок белокурый, белокурый отрок[2].

 

Это стихотворение посвятил Бодо Валафрид Страбон (809–849), монах и богослов, агиограф и поэт, один из самых ярких представителей Каролингского возрождения. Младший современник Страбона («возлюбленный отрок»), Бодо родился, вероятно, в середине 810-х годов. Источники единогласно сообщают, что он происходил из знатного алеманнского рода, получил блестящее образование, занимал церковную должность и вращался при ахенском дворе[3]. Будучи дружен со Страбоном, в 829 году ставшим наставником принца Карла (младшего сына императора Людовика Благочестивого от его второй жены алеманнки Юдифи), Бодо, по-видимому, также был близок к принцу, по крайней мере, входил в алеманнский кружок, сложившийся вокруг молодой императрицы.

Одна из основных позднекаролингских хроник, Бертинские анналы под 839 годом, между рассказами об усобице Людовика с сыновьями и о наводнении в Фризии, сообщает:

В то же время произошло событие крайне плачевное, достойное скорби всех сынов католической церкви. Молва возвестила, что дьякон Бодо, алеманн по происхождению, с раннего детства воспитанный в христианской вере и воспринявший от придворных ученых науку божественную и человеческую, тот, кто лишь в прошлом году испросил позволения у императора и императрицы отправиться в паломничество в Рим и получил одобрение и многие дары, – этот человек, совращенный врагом рода человеческого, оставил христианство и обратился в иудаизм[4].

Юдифь Баварская. Миниатюра из Хроники Вельфов. Около 1520 года

 

Слух достиг двора весной 839 года, а само отступничество дьякона произошло в 838-м: в середине августа этого года он уже «был обрезан, отпустил волосы и бороду и принял – или, скорее, узурпировал – имя Элеазар», обратил в иудаизм своего племянника, женился на «дочери еврея» и поселился в Цезараугусте (Сарагосе). Из этого отчета, основанного, по признанию хрониста, на слухах, неясно, побывал ли Бодо в Риме и куда дел предназначавшиеся папе императорские дары, а главное – с какого момента началось его «отпадение в иудаизм»: задумал ли он его давно, иудействовал ли еще при дворе Людовика или разочаровался в католической церкви, только когда узрел апостольский престол в не самом достойном виде.

Нам также неизвестны подробности семейной, профессиональной и религиозной жизни Бодо-Элеазара в Испании – за одним исключением: в 840 году он вступил в эпистолярную полемику с мосарабом[5] из Кордовы по имени Пабло Альваро. Альваро занимал непримиримую позицию относительно сближения с иноверцами и усвоения чужой культуры, жестко критиковал мосарабскую молодежь за ее арабизированность, ассимиляторство и скудные познания в латыни:

 

Я вопрошаю, можно ли найти сегодня ученого человека среди мирян, кто, обладая знанием Священного Писания, изучал бы латинские книги каких-либо богословов? Кто сейчас горит евангельской любовью, любовью такой, как была у пророков, как была у апостолов? Разве не все юные христиане, миловидные, речистые, заботящиеся о своем платье и манерах, известные своим знанием языческой жизни, уважаемые за свою способность говорить по-арабски, – разве не все они с увлечением читают книги халдейские <…> и при этом не ведают красы Церкви и взирают с отвращением на церковные райские реки как на мерзость? Увы! Христиане не знают собственного закона, латиняне забыли собственный язык…[6]

 

Впоследствии, в 850-х годах, Пабло Альваро выразит однозначную поддержку кордовским мученикам, казненным за публичное исповедание христианской веры и оскорбление ислама и пророка Мухаммеда, и станет одним из духовных лидеров мосарабской общины.

Апостат Бодо, с точки зрения Альваро, являл собой крайне вредный пример для местных христиан, живущих в постоянном соблазне перехода в ислам, и Альваро решил если не пере­убедить его, то дискредитировать. Переписка состояла из семи посланий[7] и была посвящена таким традиционным вопросам иудео-христианской полемики, как мессианство Иисуса, «истинный Израиль» и т. п. Мосараб утверждал собственное превосходство, в частности, следующим образом:

 

Кто из нас более заслуживает имени израильтянина? Ты, по твоим собственным словам, отошедший от язычества ради почитания великого Бога, еврей не по крови, но по вере, или же я, еврей и по крови, и по вере? Но я не именуюсь евреем, ибо новое имя было дано мне, и уста Господни его изрекли. Авраам – отец мой, поскольку мои предки происходили из этого рода: ведь, ожидая Мессию, когда тот должен был прийти, и приняв его, когда он пришел, они более истинный Израиль, чем те, кто ждал Мессию, но отверг его, когда тот явился, и до сих пор ждет его, ибо вы по-прежнему ждете того, кого уже отвергли. Язычники, ежедневно обращаемые в веру Израилеву, пополняют народ Божий, вы же упорствуете в заблуждениях евреев[8].

 

Из этих строк вроде бы следует, что перед нами – зеркальный диспут двух апостатов: из христианства в иудаизм и из иудаизма в христианство (хотя в христианство перешел, скорее, не сам Альваро, а его предки – в эпоху массовых крещений в вестготском королевстве). Впрочем, в другом письме, отвечая на нескрываемое презрение оппонента, Пабло находит источник гордости в своем уже не еврейском, но готском происхождении. Бодо-Элеазар, ученик (учеников) корифеев Каролингского возрождения, прославленных библейских комментаторов и богословов Клавдия Туринского и Рабана Мавра, с высоты своей эрудиции, накопленной во франкских классах, смеялся над убогостью и вторичностью аргументов своего пылкого корреспондента, изолированного от христианской латинской учености: «Бешеный пес <…> компилятор, как и те, у кого ты списал все свои слова». Пабло защищался как только мог:

 

Готы презирают смерть и превозносят раны <…> Я тот, кого Александр велел избегать, боялся Пирр и Цезарь страшился[9]. О нас сказал Иероним: У него рог на голове, беги от него. И потому не болтай о бешеных псах и признай себя огрызающейся лисой <…> и не говори, будто я – компилятор древних, ибо это пристало мужам великим[10].

Экклесия и синагога. Миниатюра из служебника аббатства Сен-Пьер.
Гент. XIII век

 

Смешивалась ли в жилах Пабло Альваро еврейская и готская кровь или же декларация одной из двух родословных была чисто риторической, неизвестно, но примечательно, как в традиционную дискуссию о Verus Israel, «истинном Израиле», вмешалось соперничество двух германских народов – вестготов и франков, – хотя их представители, ведущие эту дискуссию, были по разным причинам оторваны от собственной национальной государственности и пребывали под властью ислама в статусе зимми – «покровительствуемых», но дискриминируемых религиозных меньшинств.

Через несколько лет Бодо-Элеазар вновь упоминается в Бертинских анналах, в записи за 847 год, в роли довольно нелицеприятной: он якобы занимался в Андалусии тем, что настраивал мавров против мосарабов и советовал кордовскому эмиру либо принудить последних к переходу в ислам или иудаизм, либо предать их смерти. Хронист ссылается на письмо испанских мосарабов франкскому королю Карлу Лысому, сыну Людовика Благочестивого, в котором те молили о заступничестве. Хотя в целом сюжет о притеснениях мосарабов и их надеждах на франкскую помощь представляется вполне правдоподобным, роль бывшего придворного дьякона в этих событиях, равно как и вообще его связи с мусульманскими властями более ни один источник не подтверждает.

Самое позднее упоминание Бодо (а именно его деятельности еще во франкской церкви) относится к 870-м годам и содержится в послании реймсского архиепископа Гинкмара Карлу Лысому, написанном по поводу перевода Жития Дионисия Ареопагита и монастыря Сен-Дени[11].

 

2

В истории Бодо-Элеазара пробелов больше, чем текста, но исследователи чаще всего стремятся заполнить один пробел, решить одну проблему – реконструировать причину отступничества придворного дьякона. Источники предлагают разные версии. Пабло Альваро вменяет в вину Бодо похоть: стать евреем его якобы принудила «та, что выгнала Адама из рая <…> и Самсона лишила очей» – и в насмешку советует своему оппоненту перейти в ислам и использовать широкие возможности полигамии.

Но вряд ли Альваро угадал. Памятуя о нежностях в стихотворении Страбона, можно предположить, что Бодо был причастен гомосексуальной клерикальной субкультуре. Но, скорее всего, и это не так: нежность Страбона либо риторическая, либо дружеская, а грехи, от которых он предостерегает своего юного друга, – вполне гетеросексуальные. Бодо сам упоминает в письме к Альваро о грехах юности – интимных встречах со «многими женщинами» прямо «в нашем храме» – и вообще критикует нравы франкского двора.

Довольно абсурдно звучит обвинение хрониста, будто знатный придворный клирик отказался от своего блестящего положения и отправился в чужую страну «движимый алчностью»[12], а современная научная гипотеза[13] о том, что на отступничество Бодо повлияли известия об иудейском царстве хазар, добавившие веса иудаизму в глазах европейцев IX века, любопытна, но недостаточно аргументирована[14].

Четыре евангелиста. Миниатюра из Ахенских Евангелий. IX век

 

Воздействие темных сил – в Бертинских анналах («совращенный врагом рода человеческого») и у Амуло («соблазненный дьявольскими уверениями») – если и засчитывается за причину, то слишком общего характера. Впрочем, поскольку орудием дьявола положено быть евреям, в этих цитатах можно углядеть свидетельство еврейской миссионерской деятельности во франкском государстве, но твердых оснований для такого вывода нет.

Сам Бодо исходной причиной своего поступка называет ветхозаветные штудии при ахенском дворе[15]. Как сообщают Бертинские анналы, Бодо «воспринял от придворных ученых науку божественную и человеческую», то есть получил богословское и светское образование, – вполне в духе мэтров Каролингского ренессанса, возрождавших классическую ученость и в то же время жаждавших постичь hebraica veritas – истину древнееврейского текста Библии, называвших себя – по античному образцу – академиками, а своего императора – уже по-библейски – Новым Давидом и его двор – Новым Израилем.

Некоторая шаткость в вере, проистекающая из этих штудий или, напротив, порождающая или просто сопровождающая их, была свойственна не только молодому дьякону. В переписке с Альваро Бодо говорит, что может назвать четырнадцать человек в Ахене, придерживающихся разных религиозных взглядов.

Бодо не был одинок и в своей критике этой ситуации. Сокрушался Валафрид Страбон, сокрушался автор Бертинских анналов, а лионский архиепископ Агобард оплакивал отсутствие единства почти теми же словами, что и Бодо, лишь с иным численным показателем: у пяти мужей, сидящих рядом, – говорил он – не будет общего закона[16]. Тот же Агобард возмущался и юдофилией Людовика, слишком вольготным положением евреев в его империи и дурным влиянием, оказываемым последними на христиан:

 

Мой благочестивый господин, я упомянул лишь некоторые из многих случаев предательства иудеев и ущерба, наносимого христианству их приспешниками <…> Совершенно необходимо, чтобы твое благочестивое попечение коснулось того, как христианская вера во многих случаях страдает от иудеев. Ибо когда они лгут простым христианам и хвастаются, что они дороги тебе в память о патриархах; что они с почестями приходят во дворец и покидают его; что самые достойные мужи жаждут их молитв и благословений и жалеют, что у них не тот же законотворец, что и у иудеев; когда они говорят, что твои советники настроены против нас из-за них, ибо мы запрещаем христианам пить их вино; когда, пытаясь оспорить наш запрет, они хвастаются, будто получили от христиан много фунтов серебра за вино и не могут найти во всех наших канонах причину, почему христиане должны отказываться от их еды и питья; когда они предъявляют эдикты, запечатанные золотыми печатями с твоим именем и содержащие слова, по нашему мнению, не истинные; когда они показывают людям женскую одежду, говоря, что она подарена их женам твоими родичами и дамами двора; когда они долго рассказывают о славе своих предков; когда им вопреки закону дозволяется строить новые синагоги, – когда все это происходит, доходит до того, что наивные христиане говорят, будто иудеи проповедуют им лучше, чем наши священники[17].

Фрагмент Каталонского атласа. Авраам Крескес. 1375 год.
Национальная библиотека, Париж. Предположительно изображен посланец Карла Великого еврей Ицхак, возвращающийся в Ахен со слоном, подарком Гаруна ар-Рашида

 

За эти и подобные антиеврейские инвективы Агобард заслужил славу крупного юдофоба. Но, как показывает история Бодо, его гнев не был проявлением общей теоретической позиции, но имел под собой вполне реальную основу.

(Можно предложить и ровно обратное объяснение: казус апостата Бодо – выдумка церковных деятелей вестготского происхождения [каковыми были Пабло Альваро, Пруденций, автор Бертинских анналов за интересующие нас годы, и архиепископ Амуло, ученик и преемник Агобарда на лионской кафедре, – единственные, кто упоминает о его отступничестве[18]] в пропагандистских целях – осудить излишнюю веротерпимость ахенского двора и побудить Людовика, а затем Карла Лысого действовать так, как подобает наихристианнейшему монарху, – слушаться клириков, держать евреев в ежовых рукавицах и помогать единоверцам в других странах, читай: испанским мосарабам. Можно углядеть в этой истории и козырную карту в игре вестготской партии против партии алеманнской, влиятельной при императрице Юдифи. Дьякон Бодо, вероятно, существовал в действительности[19], он пропал без вести – не вернулся из паломничества в Рим[20], и наши авторы объяснили его исчезновение «отпадением в иудаизм». Испанец Альваро знал об этом и придал своему оппоненту в вымышленном диалоге [самом распространенном подвиде иудео-христианского диалога] имя Элеазар и франкское происхождение. Впрочем, это предположение достаточно бездоказательно, чтобы не выходить за пределы скобок.)

 

3

 

Сколько таких Бодо было в средневековой Европе? Источники с обеих сторон скупы на подобные истории: христианам о своих потерях распространяться не пристало, если не было такого резонанса, как в случае с Бодо (к тому же апостатов помельче могли и не заметить); евреи о своих «приобретениях» также склонны были умалчивать, дабы не вызывать гнев христиан. Упреки в прозелитизме еврейская традиция игнорирует как клеветнические – наряду с кровавым наветом или обвинением в отравлении воды, – ведь активный и успешный прозелитизм нарушает виктимную концепцию истории евреев в диаспоре. Между тем упреки эти были весьма настойчивыми, и именно страх перед прозелитизмом стал причиной (по крайней мере, декларируемой причиной или одной из причин) большинства изгнаний евреев из европейских стран.

Папа Климент IV (автор буллы «Turbato corde»). Фреска из башни Ферранд.
Воклюз, Франция

 

Каноническое право в лице папы Льва VII теоретически легитимировало изгнание евреев в 937 году – через сто лет после отступничества Бодо, после страстных посланий лионских архиепископов, предупреждавших об опасности иудаизации из-за общения с евреями, после целого ряда упоминаний в церковных источниках различных случаев «иудейской ереси». Сами изгнания высокого и позднего Средневековья помимо прочих, более сиюминутных и прагматичных, причин были, вероятно, связаны с возрастающим опасением, что многовековой проект по постепенному, мирному обращению евреев, долженствующий подтвердить истинность христианства и приблизить Второе пришествие Спасителя, не удался, а наоборот, сыны церкви склоняются к иудаизму и христианский мир рушится. Возможно, христиане в большей степени интересовались иудаизмом из-за апокалиптических настроений осени Средневековья, а возможно, и не интересовались вовсе – сложно сказать, что доминировало в тревожных писаниях и резких действиях церковных и светских политиков: риторика, паранойя или трезвая оценка реальной ситуации. Так или иначе, изгнание евреев из Англии в 1290 году последовало за неоднократным (с 1267 года) изданием буллы «Turbato corde» («Со смятенным сердцем»)[21], посвященной проблеме массового и успешного еврейского прозелитизма, и строгим письмом папы архиепископам Йорка и Кентербери на ту же тему (1286 год). Изгнание из Испании (и итальянских земель Короны Арагона) в 1492 году, согласно королевскому эдикту, было вызвано тем, что «в этих наших королевствах есть дурные христиане, которые иудействуют и отступают от нашей святой католической веры, чему основная причина в общении евреев с христианами»[22]. Виток изгнаний евреев из протестантских германских княжеств во второй четверти XVI века объяснялся окончательным разочарованием христиан (в лице Лютера и других реформаторов, тешивших себя новой надеждой) в том, что евреи когда-либо обратятся в их веру. Итальянские изгнания эпохи Контрреформации были мотивированы негативным влиянием евреев на христиан – маранов, беженцев с Пиренейского полуострова, и гуманистов-юдофилов, изучавших – подобно деятелям Каролингского возрождения – hebraica veritas. В то же время в Польше шли процессы по обвинению в отпадении в иудаизм и циркулировали слухи о бегстве многочисленной группы апостатов в Литву. В этих сюжетах принято видеть не реальные случаи, а опасения, причем специфически характерные для польской католической церкви, ослабленной конкуренцией с православными и протестантами[23]. Впрочем, полностью клеветнический характер этих обвинений недоказуем, а, хотя польская специфика и бесспорна, предыдущие примеры демонстрируют, что опасения польских иерархов не были самобытны, а вписались в длительную традицию подобных подозрений на Западе. Казус дьякона Бодо – вымышленный или реальный – стал если не casus expulsionis, то по крайней мере casus turbationis на долгие века.

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

 

 


[1]     Хотя, возможно, не столь уж редкую; мы еще вернемся к этому вопросу, но не разрешим его.

 

[2]     Walafridus Strabo. Ad Bodonem Hypodiaconum // Pa­trologia Latina. Vol. CXIV. Col. 1099–1100.

 

[3]     Например, лионский архиепископ Амуло характеризует Бодо так: «...придворный дьякон, благородного происхождения, благородного воспитания, занятый на церковной службе и находящийся в изрядной близости к монарху» (Amulo Lugdunensis Epi­scopus. Epistola seu liber contra Judaeos // Pat­rolo­gia latina. Vol. CXVI. Col. 171).

 

[4]     Annales Bertiniani. Ed. F. Grat. Paris, 1964. P. 27.

 

[5]     Мосараб (от араб. «мустариб» – «арабизированный») – христианин в мусульманской Испании.

 

[6]     Paulus Alvarus Cordubensis. Indiculus luminosus // Pa­trologia Latina. Vol. CXXI. Col. 555–556. Цит. по: Safran J. M. Identity and Differentitation in Ninth-Century al-Andalus // Speculum. Vol. 76. 2001. P. 597.

 

[7]     Сохранилось четыре письма Альваро и фрагменты (63 строки) из трех писем Бодо-Элеазара.

 

[8]     Gil J. Corpus Scriptorum Mozarabicorum. Vol. 1. Madrid, 1973. P. 249. Цит. по: Riess F. From Aachen to Al-Andalus: the Journey of Deacon Bodo (823–76) // Early Medieval Europe. Vol. 13. 2005. P. 145.

 

[9]     Позаимствовано из 2-й главы «Истории готов» Исидора Севильского.

 

[10]    Gil J. Op. cit. P. 270.

 

[11]    Hincmarus Rhemensis Episcopus. Ad Carolum Im­pe­ra­to­rem (De auctorite Vitae S. Dionysii ab Ana­s­ta­sio translatae) // Patrologia latina. Vol. CXXVI. Col. 153–154.

 

[12]    Annales Bertiniani. Ibid.

 

[13]    Löwe H. Die Apostasie des Pfalzdiakons Bodo (838) und das Judentum der Chasaren // Person und Gemeinschaft im Mittelalter. Festschrift für K. Schmidt. Ed. G. Althoff et al. Sigmaringen, 1988. P. 157–169.

 

[14]    Впервые об иудаизме хазар сообщают арабские и ивритские источники Х века и латинский источник второй половины IX века (Друтмар из Аквитании, 864 год), но нет свидетельств того, что подобные сведения достигли франкского мира еще в 830-х годах, когда они могли бы повлиять на юного Бодо.

 

[15]    См., например: Gorman M. The Commentary on Ge­ne­sis of Claudius of Turin and Biblical Studies under Lou­is the Pious // Speculum. Vol. 72. 1997. P. 279–329.

 

[16]    Agobardus Lugdunensis. Liber adversus legem Gun­do­bar­di // Patrologia latina. Vol. CIV. Col. 116.

 

[17]    Agobardus Lugdunensis. De insolentia Judaeorum // Ibid. Col. 74–76.

 

[18]    О том, что «дьякон двора отпал в иудаизм», под 838 годом сообщают и Анналы Райхенау, но указывают другое имя: Пуато (Annales Augienses // Patrologia latina. Vol. CXLII. Col. 1210).

 

[19]    Чему свидетельством и стихотворение Валафрида Страбона, и упоминание Бодо в письме Гинкмара Реймсского (впрочем, последний, будучи продолжателем Бертинских анналов после Пруденция, мог черпать информацию из сен-бертинской традиции и, соответственно, не должен рассматриваться как независимый источник).

 

[20]    Об исчезновении Бодо упоминает и Луп из Ферье в письме 838 года, но, подозревая за ним «коварство либо пренебрежение», он тем не менее не говорит об отступничестве.

 

[21]    Текст буллы см. в: Synan E. A. The Popes and the Jews in the Middle Ages. New York, 1965. P. 241.

 

[22]    Suárez Fernández L. Documentos acerca de la ex­pul­si­oˆˆn de los judíos. Madrid, 1964. P. 391. Здесь, конечно, под «дурными христианами» имеются в виду прежде всего мараны.

 

[23]    Венгжинек Х. Опасалась ли католическая церковь в Польше XVI века обращения христиан в иудаизм? // Ксенофобия: История. Идеология. Политика. М., 2003. С. 7–16.