[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2011 ШВАТ 5771 – 2(226)
михаил жванецкий в «БОМОНДе»
Беседу ведет Матвей Ганапольский
Не зря говорят: «Хочешь быть замеченным – прыгай!» Не успела открыться радиостанция «Эхо Москвы», а я уже предстал перед главным – тогда им был Сергей Корзун – и заявил, что мечтаю оказаться среди «эховцев»: «Готов делать что угодно». Корзун ответил, что на «Эхе» нет развлекательной программы. Не давая Сергею опомниться, а себе помереть от скромности, я сообщил, что сидящий перед ним Матвей Ганапольский и есть та самая развлекательная программа, вон, гляньте, какой он веселый, – тогда я почему-то был самонадеянно уверен, что умею радовать людей. А поскольку у меня много знакомых среди писателей, актеров, поэтов, музыкантов и эстрадных артистов, то обязуюсь раз в неделю приводить их сюда и развлекать радиослушателей. Сергей хоть и посмотрел на меня с тревогою, все же согласился. Вышло, как я и обещал: под моим бешеным натиском и волевым напором потянулись гуськом на «Эхо» актеры, писатели – все, кого я упоминал в своем «расстрельном» списке. Мы размахивали руками, кричали, проливали чай, уплетали пироги моей тещи, пели без фонограмм любимые песни, принимали телефонные звонки и «философствовали о жизни». А потом к нам на программу заглянули руководители телекомпании «АТВ» Анатолий Малкин и Кира Прошутинская. Посмотрев на все это «эхобезобразие», они убедили «кого-то» из руководства Первого канала, что «Бомонд» можно показывать на всю страну. Даже в сокращенном виде (12 минут) «Бомонд», открытый всем ветрам, для всех жанров и национальностей, еврейской в том числе – ходили слухи, будто среди евреев немало талантливых людей, – стал тогда сенсацией: сидел какой-то дядька в кепке и наушниках и свободно толковал с гостями. И во всем ощущалась свобода. Свобода 1990-х. Специально для «Лехаима» я поднял архивы, чтобы вновь встретиться со своими собеседниками. «Переговорить» хотя бы с несколькими из них, хотя на бумаге не передать атмосферы 1990-х.
Он единственный, кому я говорю в лицо: гений, и, наверное, он единственный, кто при этом ничуть не смущается. Знает, видно, что в моем понимании он тот, кого Б-г поцеловал, и вот теперь, из-за этого поцелуя… несчастен: видит, чувствует, понимает больше, много больше других. Этот поцелуй – двойного свойства, двойного несчастья: он давно уже рассказал всем, как должна быть устроена жизнь, причем рассказал доходчиво и даже смешно, а жизнь тем не менее не спешит меняться… С Михаилом Жванецким я люблю говорить не столько о творчестве, сколько «просто о жизни». Что может быть сложнее той простоты, особенно если о жизни говорит Жванецкий с его непередаваемой интонацией.
– В Одессе прекрасный климат. Там есть зима, чего нет в Израиле, и есть жара, что есть в Израиле; то бишь мы наблюдаем разные породы таких, скажем, евреев: есть зимняя порода – пушистые «зимние» евреи, есть летняя – голые «летние». В Одессе есть и те и те, потому что климат такой. Там даже есть еще «осенние», мокнущие под дождем. К сожалению, сейчас населения немного в этих квартирах поселилось, я имею в виду те квартиры, которые освободили евреи, те евреи, которые эмигрировали. Почему-то именно милиция заняла эти квартиры. Видимо, они были среди первых, кто знал, что освобождаются эти квартиры. Евреи двигаются в поисках заработка. У меня было наблюдение такое: когда все сидели в Одессе, они считали, что в Одессе надо вкалывать, а где-то деньги сами текут. Но когда приехали туда, оказалось, что там надо вкалывать, а в Одессе деньги текут! И поэтому эмиграция вечно смотрит в другую сторону. Как я говорил в последней передаче, евреев давить не надо, они, как тесто, начинают вылезать в промежутках, любые промежутки использовать. (Не надо давить – и не будем их видеть.) Евреев в населении всегда меньше, но в каждой отдельной отрасли – больше. Такое вот парадоксальное существование. Именно потому, что давят, и получается заметное появление.
– В Одессе хорошо! А как в Москве?
– Неохота отвечать на этот вопрос. Не имею права, понятия не имею, что сейчас представляет собой россиянин. Могу только сказать, что это забитое информацией существо. Что произошло с людьми? Вал информации, иногда честной, иногда нет, чаще нечестной, которую потом человеку надо внутри себя перепроверять. А он не привык. Он привык к тому, что либо получает лживую – жизнь от государства, либо в виде фельетонов – нечто правильное, правдивое, что уже не надо проверять: есть органы, которые проверят, а он прочтет проверенные факты, и кого-то накажут… Раньше человек был удовлетворен, была возможность получить непосредственно факт наказания, факт опубликования и наказания. После того как это все исчезло, – море информации. А как я должен реагировать на вопрос о парламенте? Мой замечательный знакомый Алеша Баталов сказал: «Будет другая власть – будем мельче резать картошку».
– То есть наступила другая жизнь? На что она толкает нас, эта другая жизнь?
– Нет у нас сил уже. Граждане все-таки перевозбуждены, «перегружены» добычей денег. (Сейчас нужны ведь только деньги.) Граждане видят жизнь, которая «вот уже». Сейчас страшный соблазн… «Товарищ мой живет другой жизнью, а я еще нет». Мысли эти толкают на все. На убийства, на воровство, на все что угодно. Гражданин видит, что другой гражданин уже разъезжает на машине, видит, что его мечта уже стоит в витрине, тогда как раньше ее не было. Вернее, она была, но только в газетах. Вот будет коммунизм – непонятно как выглядящий, должно быть, как рай. До сих пор люди не могут объяснить, что такое рай. Ад – понятно, ну, поджаривают, ну, мы сидим, ну, что-то вроде нашей жизни сегодня. А рай – что-то такое непонятное; самый лучший писатель, Данте, ад описал, а на рай… не хватило у него…
– Мутирует понятие счастья – из-за этого?
– И я не могу рай описать. Что это такое – рай? Что такое коммунизм? Компартия не могла описать, церковь не может. Мы только знаем, что такое ад. Поэтому мы не видели той жизни, которая могла быть при коммунизме, видим ту, которая сейчас. И спрашивать у замороченных слушателей, как вы сейчас, что вы сейчас? Тяжело. Они слышат эти бесконечные опросы населения – ну, сейчас действительно мы все имеем возможность высказаться. Легче стало нам жить? Нет. Сейчас мы все можем в «Культурную революцию» попасть, в «Домино», в «Большую стирку». Легче стало жить? Нет! Большие экраны сделали нашу жизнь счастливой? Нет. Хорошие автомобили? Нет. Сейчас что-то другое.
– Ну должно же быть что-то положительное во всем случившемся с нами.
– Главная заслуга новой России – появление разных людей. Все мы тогда не были разными. Разными были только самые талантливые, те, кто мог говорить. Остальные «мы» эшелонами оправлялись на стройку, возвращались эшелонами. Оправлялись эшелонами на фронт, эшелонами в тюрьму. У нас была в основном «эшелонная жизнь», жизнь в грузовых эшелонах. Это была наша жизнь. Доезжали до места – встречал конвой. В любом случае это был конвой. Даже если это был руководитель райкома комсомола, главный концлагеря, командир батальона – всегда встречал конвой. Вы прибывали на место, а вас уже встречал конвой, даже если вы шли на работу, в казармы, на войну… Вы были одинаковыми по чину. И по мыслям. Сейчас вы разные. Это главная заслуга новой жизни. От разных людей требовать чего-то, по-моему, трудно. Они и будут по-разному жить.
– Но этого же немало?
– Немало. Но все жалуются. Жалуются все. Они сегодня все говорят: «Мы плохо живем», они поют: «Мы плохо живем», кричат, выставляют лозунги, они всеми возможными способами говорят: «Мы плохо живем». Я хочу, чтобы таких людей было как можно меньше, пусть количество обеспеченных будет все больше и больше и меньше тех, кто кричит: «Мы плохо живем». Это единственное, что я могу пожелать.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.