[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2011 ШВАТ 5771 – 2(226)
КОГДА БУДЕТ НА ТО ВОЛЯ ТВОРЦА
Александр Иличевский
Двадцать лет назад путь на Святую землю лежал не целиком по воздуху – самолет приземлялся на Кипре, и далее автобус доставлял вас из Ларнаки в Никосию, где вы ночевали в холле отеля, а наутро ехали в Лимасол, откуда за сорок долларов на пароме отправлялись в Хайфу. Я вылетел из Москвы вечером в начале ноября, когда летное поле Шереметьево утопало в снегопаде. Через четыре часа я стоял перед гостиницей в Никосии и наблюдал, как пьяные английские матросы громогласно перемещаются в обнимку с галдящими девушками из ресторана в отель. Небо дышало роем сочных звезд, теплая ночь в городке, наполненном белыми домишками с цветочными вазонами у порога, и впервые услышанная иностранная речь совершенно обезоружили сознание. Рассвет я встретил за чашкой жгучего, с перцем, кофе, с каждым глотком которого сердцебиение поднималось все выше, в горло. Белый городок прояснялся с рассветом, на улицах появились велосипедисты, прохожие, зеленщики с ворохами пахучей мокрой травы на тачках, в мастерских и магазинах стали подниматься жалюзи, и когда я увидел, как к стене дома подошел человек, нажал на каком-то пульте несколько кнопок и забрал из открывшейся щели стопку купюр, – тогда-то я и решил окончательно, что нахожусь сейчас если не в раю, то посреди заветного коммунизма. Я подошел к банкомату и, изучая эти волшебные кнопки, попробовал добиться благосклонности этого чуда техники…
Из Ларнаки паром вышел только вечером, стремительно стемнело, и я пробрался к бушприту, чтобы видеть ползущие вверху созвездия, слышать шелест волн у ватерлинии и вглядываться в морскую рябь, залитую ртутным лунным светом. Утром нас попросили всех выйти и прижаться к борту, чтобы работники службы безопасности, на катере встретившие наш паром у входа в порт, смогли провести процедуру фейс-контроля, обогнув наши борта два раза. На автобусной остановке я уселся в такси – трехдверный невиданный «мерседес», поразился тому, что вокруг меня теперь одни евреи, и уставился на спидометр, стрелка которого жутковато приближалась к отметке 140 км/ч. Я никогда не ездил по земле с такой скоростью, никогда не видел такого шоссе, такого бесконечного ряда пальм, но окончательно сразили меня апельсиновые сады, в которые я попал на следующее утро. С тех пор я уходил в них гулять каждый вечер, поднимался на холм в окрестностях Реховота и минут сорок смотрел на симфонию заката над сизыми холмами. У ног шныряли желтоклювые скворцы, они пронзительно пели и перепархивали от куста к кусту.
На этой вершине холма, пока я разминал в руке комочки рыжеватой земли, подобранной под ногами, мне и пришло в голову, что возвышенное чувство приподнятости над землей, которое меня не покидало, несмотря на все личные и бытовые неурядицы, преследовавшие меня в те времена, объясняется тем, что мне не страшно в эту землю лечь. Именно так: мне не страшно превратиться в этот конкретный набор минеральных веществ, в сок этих растений – травы, олеандров, пальм, апельсиновых деревьев – особенно апельсиновых деревьев, чтобы поместиться в один из этих ярких сочных плодов, родственных восходам и закатам. С тех пор я не раз приезжал в Израиль, с тех пор не раз я брал в руки очень разную землю – и Муганской и Калмыцкой степей, и кубанских и ставропольских полей, и скудной вологодской равнины, разминал в пальцах и тамбовский чернозем, и глинозем Стрелецкой степи под Астраханью, перемеженной косами барханов, и сухой прах каменистого плато Мангышлака, и желтый лесс поймы American River в Калифорнии, полной многотысячелетних секвой, и чернь болотистых зарослей Алабамы, – и везде я мог убедиться, что никакая иная почва не вызывает во мне этих предельно родственных чувств: сгинуть в ней, удобрив, взойти в корни растений и вновь спуститься в перегной и воспарить в парной дымке на рассвете в атмосферу, в облако, двинуться в сторону Атлантики – вот такая необъяснимая тяга посетила молекулы, из которых я состою.
Я был поражен, когда прочитал 13-й принцип Маймонида о вере в воскрешение мертвых: «Я верю полной верой, что будет оживление умерших в то время, когда будет на то воля Творца, Чье имя благословенно, и память Его вознесется навсегда и на веки веков». Я знал это из христианских представлений, но не относился всерьез, а иудаизм мне почему-то интуитивно представлялся научно обоснованным (наверное, благодаря тому, что библейские этапы сотворения мира поразительно совпадали с теорией Георгия Гамова о Big Bang). Вот почему на меня произвело огромное впечатление это почти научное требование о воскрешении всякой плоти: я просто не способен был представить хоть какую-то основу в реальности для этого чуда, когда все жившие раньше люди вновь обретут плоть и кровь и дар речи.
Мысль Николая Федорова о воскрешении мертвых как предельной цели цивилизации мне представляется великолепной, в то время как все ее сопровождающие писания кажутся бессодержательными. Ничего, кроме одной этой огромной мысли и самого упорства в ней, этот философ не представил мирозданию. Как раз на примере Федорова и стоило бы – вместо плачевных попыток выудить из его сочинений здравый смысл – разобрать, как личность, ее упорство и аскетизм способны наполнить сущностью мысль предельно безрассудную, приблизить ее к овеществлению.
Большевики в лице Красина и Богданова, инициировавших научную разработку принципов бессмертия (институт переливания крови, занимавшийся омоложением), приветствовали идею Федорова; была она популярна и среди деятелей искусства, в частности, ею был поглощен Велимир Хлебников со свойственной ему чуткостью к прорыву метафизики в реальность. В самом деле, что человек может придумать более достойного, чем работа, направленная на воскрешение мертвых? Все иные задачи цивилизации едва ли не смехотворны. Воскресить мертвых – вот главная задача. Но как?
И оказывается, что современность нам предлагает если не решение этой задачи, то совершенно реальный к ней подступ. Популяционная генетика как наука о расшифровке всего генетического наследия человечества может скоро поставить себе целью на основе генома конкретного человека расшифровать ДНК всех его предков, и, значит, хоть пока и теоретически, обосновать возможность их воскрешения. Мало ли где чьи кости зарыты, где чей пепел развеян. У Б-га все живы. И задачу эту для Б-га должен исполнить человек. Вот вершина цивилизации. «…Мессия <…> будет знать несколько больше о ядерной физике или микробиологии <…>, – чем мы сегодня», – писал Иосиф Бродский в эссе «Cat’s Meow».
Достаточно ли крови потомка, чтобы воскресить предка? Как будет происходить воскрешение мертвых? Нужны ли для этого кости? Как воскреснут те, чье тело было сожжено? – эти вопросы стоят перед, по крайней мере, евреями уже несколько тысячелетий, и последние научные достижения приблизили нас к ответам на них.
Когда я жил в Сан-Франциско, моим соседом по дому был старик китаец, звали его Чен. Мы любили с Ченом поговорить, встретившись вечером в заросшем жасмином и гранатовыми деревьями заднем дворе; мы сидели на ступеньках террасы и смотрели на пепельные потоки заката, который опускался меж трехэтажных домов викторианской постройки. Обычно Чен расспрашивал меня о России, я его о жизни на берегу Янцзы, о том, как готовят в его родной рыбацкой деревушке рыбу; Чен угощал меня булочками на пару, рассказывал, как вкусней всего замариновать утку. Старик был внимателен к разнице в обычаях, спрашивал, как встречают Новый год, как женятся, как хоронят у нас; сам рассказывал, что на северо-западе Китая есть странный обычай хоронить в ямах, накрытых досками. Однажды между нами произошел такой диалог:
– Иудеи и христиане верят в воскрешение всех мертвых. Без него мир не имеет смысла.
– Воскрешение всех мертвых людей? Зачем их воскрешать? Как же тогда всех прокормить? На всех еды не хватит.
– Хватит. Я считал. Поскольку популяция растет в геометрической прогрессии, оказывается, что основная масса человечества жила на планете в двадцатом веке. Если воскресить всех когда-либо живших на Земле людей, то они легко поместятся на территории Москвы, в пределах Кольцевой автодороги. Если каждому выделить круг диаметром полметра, то все встанут и спокойно будут стоять, не толкаясь, каждому хватит места.
– Москва такая большая?
– Тридцать пять километров в поперечнике. Но все поместятся.
Популяционная генетика привлекает мощнейший современный математический аппарат для построения модели, с помощью которой можно было бы восстановить всю генетическую информацию о предках данного индивида. Дело в том, что соматическую часть содержит только около 4% генома: с ее помощью можно «реконструировать» тело. А остальные 96%, вполне возможно, содержат необходимые данные, которые позволят расшифровать генетическое содержание всех предков конкретного человека, – подобно тому, как аналитическая функция может быть вся целиком восстановлена по значениям в небольшой окрестности своего аргумента. Не исключено, что человечество скоро научится осмысленно читать послание, протянутое нам Творцом через тысячелетия эволюции.
Химик Илья Пригожин получил Нобелевскую премию за ряд выполненных в 1947 году работ, объяснивших существование неравновесных термодинамических систем, которые при определенных условиях, поглощая вещество и энергию из окружающего пространства, могут совершать качественный скачок к усложнению своей структуры; причем такой скачок не может быть предсказан, исходя из классических законов статистики. Работы Пригожина в принципе обосновали возможность диссипативных структур приобретать более сложную организацию и таким образом предъявили научную основу для объяснения возникновения жизни на планете.
В то же время – вне рассуждений о материальном воплощении души – наука задается вопросом о том, что происходит в момент смерти такой сложной с биологической и биохимической точки зрения структуры, как живой организм. Дрозды углерод разнесут по пустырю, по перелетным своим путям. Апельсиновые деревья вознесут его в кроны. Но куда денется энергия, выделяемая при разрушении живой структуры? Куда отправятся эти килоджоули? В ноосферу? Или в закат, как мне казалось тогда, двадцать лет назад, на окраине Реховота? В космос? Поступят в недра какой-нибудь звезды? Черной дыры? В пучину межзвездного газа? Каково именно так – горсткой фотонов – кануть в вечность? Как потом интересно будет воскреснуть!
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.