[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2011 ТЕВЕТ 5771 – 1(225)
«МАМА ЛЮБАВИЧЕЙ»
Йеуда Векслер
Десятое швата хорошо известно: в этот день скончался шестой Любавичский Ребе, рабби Йосеф-Ицхак (Раяц) Шнеерсон, и хасидское движение Хабад возглавил рабби Менахем-Мендл Шнеерсон. Он стал седьмым Любавичским Ребе[1].
Однако 10 швата имеет еще один аспект, особо отмеченный Ребе Раяцем в заглавии знаменитого маамара «Бати ле-гани». Он написал его и отдал в печать заранее, указав, что учить его нужно 10 швата (то есть в день его смерти). Перед началом маамара написано: «Годовщина смерти моей почитаемой бабушки, праведной ребецн госпожи Ривки, душа которой в Ган Эдене – да защитят нас ее заслуги».
Этой знаменитой женщине – одной из самых выдающихся в династии глав Хабада – мы посвящаем эти строки.
Рабби Йосеф-Ицхак Шнеерсон
Особая связь с бабушкой Ривкой возникла у Ребе Раяца в раннем детстве. В одну из зимних суббот, когда мама его уехала в Витебск, отец, Ребе Рашаб (рабби Шолом-Дов-Бер), сказал ему одеться, сам облачился в субботнюю шубу, взял сына на руки и отнес к бабушке Ривке, которая жила в отдельном флигеле. Велев мальчику сидеть тихо и слушать все, что расскажет бабушка, Ребе Рашаб ушел, а она рассказала внуку замечательную историю о праотце Аврааме, и он впервые узнал о том, как еврей жертвует собой во имя веры в единого Б-га. «Рассказ этот захватил мое сердце, – вспоминал позже Ребе Раяц, – и с тех пор каждую неделю, после зажжения субботних свечей, я приходил к бабушке, и она читала мне из своей большой книги и рассказывала замечательные истории».
Как необыкновенная рассказчица Ривка прославилась еще в юности. По словам Ребе Раяца, все ее повествования были очень последовательны и звучали необычайно живо. Рассказывая, она словно переносилась в то время, когда впервые услышала ту или иную историю, и заново переживала ее, поэтому все звучало очень свежо. Отца своего Ривка не помнила: рабби Мойше Александров из Шклова умер, когда она была совсем маленькой. Но у нее сохранилась книга, написанная им от руки. Она содержала множество достоверных рассказов о Бааль-Шем-Тове и его учениках, о Межеричском Магиде и его учениках, а также о выдающихся хасидах Шклова. Эту книгу Ривке подарила мать, Сара, дочь второго Ребе Хабада, рабби Дов-Бера (Среднего Ребе), на девятый день рождения. Ривка очень дорожила этой книгой и читала ее ежедневно, пока не выучила наизусть.
Затем она сама начала записывать то, что слышала от матери, тетки (сестры матери) и от бабушки Шейны. Так, к тринадцати годам Ривка составила свою рукописную книгу, в которой было точно отмечено, при каких обстоятельствах, когда и от кого услышала она каждую историю. Ривка собирала у себя маленьких девочек из своей семьи и рассказывала им все, что знала, о великих предводителях хасидизма и о цадиках, вышедших из ее семьи. Услышав об этом, дядя Ривки, Ребе Цемах Цедек, позвал ее к себе и спросил, откуда она знает так много. Ответ ее очень обрадовал Ребе, и он попросил, чтобы девочка дала ему почитать книгу своего отца, прибавив: «Рассказы твоего отца нужно изучать».
В 1849 году, перед свадьбой с младшим сыном Любавичского Ребе Цемаха Цедека, рабби Шмуэлем (впоследствии четвертым Любавичским Ребе, известным как Ребе Маараш), Ривка получила от матери еще один драгоценный подарок: две рукописные книги ее отца. Одна из них была посвящена тому, что отец Ривки сам видел и слышал от первого Ребе Хабада, рабби Шнеура-Залмана (Алтер Ребе), и тому, что он слышал о нем от других. Во второй книге он писал о тесте – рабби Дов-Бере, и она содержала много рассказов о нем. Вскоре после этого Цемах Цедек позвал к себе всех своих невесток, живших в Любавичах, и велел им завести такой обычай: на исходе каждой субботы рассказывать истории о Бааль-Шем-Тове.
Традиция эта шла от Алтер Ребе, считавшего хасидский рассказ чрезвычайно важным средством воспитания. По настоянию Алтер Ребе все его сыновья и внуки каждый день, закончив занятия в хедере, должны были находиться среди хасидов и прислушиваться к тому, что те рассказывают. И Раяц вспоминал, что рассказы его бабушки оказали огромное влияние на то, что его воспитали как хасида. «В течение тех часов, когда она описывала различные времена и события, я в известной мере все это переживал в своих ощущениях, что оставляло внутри меня неизгладимый след, а в уме моем возникали живые картины: образы великих личностей и события их жизни». Очень многое, услышанное им от бабушки, Ребе спустя много лет пересказал хасидам, сделав широко известным то, что ранее оставалось внутрисемейным достоянием наших учителей.
А к Ривке каждую субботнюю ночь начали приходить и другие женщины, жительницы Любавичей, чтобы послушать ее рассказы.
Ривка была не только живым источником сведений об истории хасидизма, его главах и выдающихся представителях. Она сама была образцом хасидской женщины – цельной, гармоничной и совершенной. Недаром великий Цемах Цедек, дядя и свекр Ривки, удостоил ее особого внимания и симпатии.
Любавичская школа для девочек «Бейт Ривка» на Балаклава-роуд,
Мельбурн, Австралия
Через два года после замужества с Маарашем Ривка заболела. Врач посоветовал ей принимать пищу сразу после пробуждения ото сна. Однако она не хотела ничего есть перед молитвой, поэтому стала вставать раньше, молиться, а потом завтракать. Узнав об этом, ее свекр Цемах Цедек сказал: «Еврей должен быть здоровым и сильным. Про заповеди сказано: “И будет жив в них” (Ваикра, 18:5); это означает, что нужно вносить в заповеди жизнь. А чтобы вносить в заповеди жизнь, необходимо самому быть сильным и веселым». И Цемах Цедек закончил: «Ты не должна молиться натощак. Лучше есть ради того, чтобы молиться, чем молиться ради того, чтобы есть». И он благословил ее долголетием.
Рассказывая эту историю одному хасиду при личной встрече, Рашаб прибавил: «...И нужно делать это с весельем!»
Муж Ривки, Любавичский Ребе Маараш, прожил только 48 лет – меньше всех других глав Хабада. Известно, что в начале осени 1882 года, накануне Рош а-Шана, еврейского Нового года, он сказал жене несколько слов, из которых она поняла, что конец его жизненного пути очень близок. (И действительно, Маараш скончался ровно через две недели.) На вопрос ее: «А что же будет с детьми?» – он ответил: «Я поднимусь на тридцать две ступени вверху, а ты поднимешься на тридцать две ступени внизу». И Ривка поняла, что ей предстоит прожить еще тридцать два года.
После кончины Маараша она жила в его квартире и, проявляя истинное самопожертвование, творила добро: делала все, что могла, а иногда выходила за пределы своих возможностей. Ни одно празднование бар мицвы или свадьбы в Любавичах не происходило без ее активного участия. С любыми проблемами люди бежали к ней за советом, а зачастую – и за действенной помощью. Стихийно сложился такой обычай: каждую субботу после молитвы хасиды приходили к ней, чтобы совершить кидуш, закусить и посидеть вместе, устроив хасидский фарбренген. А перед праздником Песах именно в доме ребецн Ривки пекли мацу для всего дома Ребе – мацу самой высокой кошерности, с соблюдением всевозможных предосторожностей.
Сын Ривки, пятый Любавичский Ребе Рашаб, очень хотел создать ешиву особого типа: чтобы в ней, наряду с Талмудом и Алахой, важное место занимало изучение хасидизма. Однако средств для этого не было, и изыскать их он тоже не мог. Наконец, в 1897 году, Ребе Рашаб на свой страх и риск собрал учеников и основал ешиву, однако будущее этой ешивы было весьма неопределенно. Ребе поделился своими опасениями с матерью, и она воскликнула: «В чем же дело? Что мы едим, то и они (то есть ученики) будут есть!» Ривка взялась обеспечить учеников питанием, поэтому отчасти ее заслуга в том, что ешива «Томхей тмимим» пережила очень тяжелые времена, выросла, укрепилась и выдержала гонения советской власти. Ныне учебные заведения «Томхей тмимим» есть почти во всех странах мира, и это тоже заслуга ребецн Ривки. Для учеников ешивы, особенно тех, чьи родители жили неблизко, она стала настоящей матерью и, говоря о них, называла их ласково: «дети».
Перед Йом Кипуром ребецн Ривка выпекала огромные пироги на меду – леках – и в канун великого дня раздавала куски: сначала Ребе Рашабу и его семье, потом – ученикам ешивы «Томхей тмимим», а затем – всем, кто просил у нее «а штикл леках»[2]. Однажды Ребе Рашаб попросил у матери «а штикл леках» и при этом извинился за то, что не исполнил ее желания, сосватав сына, Ребе Раяца. «Сын мой, – ответила Ривка, – я расскажу тебе одну историю.
Однажды один ишувник[3] отправился в город на Йом Кипур, договорившись со своими домочадцами, что будет ждать их в известном месте под деревом. Он прибыл туда раньше, а они задержались. Усталый ишувник решил вздремнуть. Тем более что утром, за праздничным столом, он несколько раз произнес “лехаим”. Он уснул, а проснувшись, увидел, что день клонится к вечеру. Очевидно, домочадцы проехали мимо, не заметив его. Что делать? Времени уже не оставалось ни на то, чтобы добраться до города, ни на то, чтобы вернуться домой. Бедняга воздел руки к небу и завопил: “Властелин мира! Дети мои обо мне забыли, но все-таки я им прощаю. Так прости же и Ты Своим детям, которые о Тебе забыли!”»
Ученицы школы «Бейт Ривка» на прогулке. Нью-Йорк
И ребецн Ривка закончила: «Дай Б-г, чтобы Всевышний простил так всем нам, как я тебе прощаю!»
Каждый день, несмотря на свою занятость, Ребе Рашаб – если только был в Любавичах – заходил к матери. Он готовил чай, наливал стакан и подносил ей, а пока она пила, сидел за столом рядом с ней и терпеливо отвечал на все ее вопросы. Даже летом, когда Ребе Рашаб жил на даче на порядочном (по тем временам) расстоянии от Любавичей, он по крайней мере раз в неделю приезжал в Любавичи и заходил к матери, чтобы уважить ее и выразить любовь к ней.
В последние годы жизни ребецн Ривка много и тяжело болела. Она нередко упоминала о том, что умрет, прожив 80 лет. Это следовало из благословения долголетием, полученного ею от дяди и свекра, Цемаха Цедека. «Дней нашей жизни – в них семьдесят лет, а если в силе большой – так восемьдесят», как сказано в «Теилим» (90:10). Значит, семьдесят лет – срок обычной жизни, а восемьдесят – уже «долголетие». И еще, как говорилось выше, муж Ривки, Ребе Маараш, незадолго до своей кончины намекнул ей, что она проживет после него еще 32 года – а они истекали в 1914 году, когда ребецн Ривке должно было исполниться 80 лет.
Незадолго до смерти Ривка упомянула, что у нее хранится простыня, которой осушали после омовения в микве перед погребением тела Старшего Ребе, Среднего Ребе, Ребе Цемаха Цедека и ее мужа, Ребе Маараша. Однако простыня давно затерялась, Ривка искала ее и не могла найти, а теперь вот она вдруг нашлась.
Это означало, что простыня скоро понадобится для погребения ребецн Ривки.
А уже в месяце шват, незадолго до кончины ребецн Ривки, во время молитвы в Большом зале ешивы, когда свиток Торы нужно было после чтения поднять и показать всем присутствующим, он вдруг выпал из рук того, кто держал его. Как предписано Алахой, все, кто видел это, постились весь тот день, чтобы предотвратить беду, однако у всех осталось впечатление, что этот случай предвещает несчастье.
В четверг, 9 швата, когда день клонился к вечеру, ребецн Ривка вдруг заговорила о своем свекре, Ребе Цемахе Цедеке, и о муже, Ребе Маараше, и рассказала очень много историй о них.
Сын ее, Рашаб, тогда был за границей, и около ребецн Ривки постоянно находился ее внук, Ребе Раяц. Всю ночь с четверга на пятницу он провел у кровати бабушки. Утром она попросила молитвенник, прочитала «Шма, Исраэль» и молитву Шмоне эсре, а затем положила обе руки на голову Ребе Раяца и сказала: «Спасибо тебе за заботу». Он взял молитвенник, чтобы положить его на полку, а когда опять повернулся к бабушке, она уже была мертва.
Несмотря на глубокое горе, Ребе Раяц взял на себя все заботы, связанные с погребением: ведь была пятница, и ребецн Ривку предстояло похоронить до наступления субботы. Обсуждался вопрос о выборе места для могилы: похоронить ли ребецн Ривку рядом с женами прежних глав Хабада или рядом с ее мужем, Ребе Маарашем (а, значит, и рядом с Цемахом Цедеком, чья могила была тут же). Снестись с Ребе Рашабом было невозможно, и Раяц решил этот вопрос сам: ребецн Ривку положили рядом с Маарашем и Цемахом Цедеком. Позже Ребе Раяц объяснил свое решение так: «Когда будут приходить к ним, то придут и к ней: она знала их всех». И Рашаб, вернувшись из-за границы, одобрил выбор сына, сказав: «Ты сделал очень хорошо».
Провожать ребецн Ривку пришли все жители Любавичей. Все женщины и очень многие мужчины горько плакали, а Ребе Раяц так рыдал, что не мог идти: его приходилось поддерживать. «Взят у нас венец великолепия всей семьи...» – горестно повторял он. Все время раздавались возгласы: «Умерла мама Любавичей!..»
По окончании семи дней траура Ребе Рашаб писал своей невестке Нехаме-Дине, жене Ребе Раяца: «Нет слов, чтобы выразить наше огромное горе. Взят свет великий и святой из нашего дома. Сердце мое не принимает утешений о нашей огромной потере, и особенно скорблю я о том, что не был около нее, когда она передала душу свою святую и чистую Б-гу живому... Единственное мое утешение – что и сейчас она живет с нами, и где мы находимся – там находится и она с нами. Я надеюсь, что Святой, благословен Он, не даст исчезнуть святой памяти о ней вечно – и у нас, и у потомков наших до конца света».
Всевышний забрал ребецн Ривку из этого мира так, как Он забирает самых великих праведников, чтобы сберечь их покой. Например, Метушелаха – перед самым началом Всемирного потопа, чтобы он не увидел, как Всевышний карает человечество (см. Берешит, 7:4, комм. Раши); Авраама – даже на целых пять лет раньше срока, чтобы он не увидел, как внук его Эсав пойдет по дурной дорожке (см. Берешит, 15:15, комм. Раши). И так же – ребецн Ривку: за полгода до начала первой мировой войны, принесшей евреям множество страданий и открывшей десятилетия нескончаемых и неисчислимых бед.
А в 1942 году, основав сеть любавичских женских школ (распространившуюся потом по всему свету), Ребе Раяц дал ей название «Бейт Ривка» («Дом Ривки») – в честь своей бабушки, ребецн Ривки.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1] См. Йома, 38б: «Прежде чем уходит из мира один цадик, появляется другой цадик, подобный ему».
[2] Кусочек леках (идиш). По обычаю отвечают: «Вот тебе леках, а Всевышний дарует тебе добрый и сладкий год» – и дают кусок этого пирога.
[3] Так называли евреев, живших со своей семьей отдельно – чаще всего, в лесу – и занимавшихся промыслом: они рубили деревья, продавали дрова, обжигали уголь, гнали скипидар и т. п. Лишь на большие еврейские праздники они приезжали в местечко или город, чтобы молиться в миньяне и исполнять с другими евреями заповеди, связанные с праздником.