[<<Содержание] [Архив]       ЛЕХАИМ  ДЕКАБРЬ 2010 ХЕШВАН 5771 – 12(224)

 

Исаак Левитан и сергей морозов: две судьбы на фоне эпохи

к 150-летию художника и мецената

Леонид Юниверг, Григорий Бокман

Они родились в один год и даже в один месяц, однако ничто тогда не говорило о том, что их жизненные пути когда-нибудь не только пересекутся, но и близко соприкоснутся. Одним из них был Исаак Левитан, родившийся 30 августа 1860 года на западной окраине империи, в местечке Кибарты Ковенской губернии, – еврейский мальчик из религиозной семьи, сын мелкого железно­дорожного служащего, подрабатывавшего частными уроками иностранных языков. Другим был Сергей Морозов, родившийся 8 августа 1860 года в Москве в семье ста­ро­об­ряд­ца-поповца Тимофея Сав­вича Морозова – купца 1‑й гильдии, потомственного почет­ного гражданина, руководителя, а затем и главы крупнейшей Никольской мануфактуры «Савва Морозов, сын и К°».

Исаак Левитан. Автопортрет.
Первая половина 1880-х годов. ГТГ

 

К сожалению, в литературе, посвященной жизни и творчеству художника, его дружбе с Морозовым и роли, которую тот сыграл в жизни Левитана, отведено чрезвычайно мало места[1]. Попытаемся восполнить этот пробел, но прежде напомним об основных вехах жизненного пути выдающегося российского пейзажиста.

Отец художника, Илья Абрамович Левитан, был сыном раввина и одно время учился в ешиве, но затем, под влиянием просветительских и ассимиляционных течений, характерных для еврейского населения тех мест в эпоху Хаскалы, отказался от пути религиозного служения. В конце 1860‑х годов он перевез всю семью на постоянное место жительства в Москву, полагая, что этим поправит свои финансовые дела и даст четырем своим детям возможность получить светское образование. О семье Исаака, о его детских годах сведения очень скудны – никто не знает сегодня даже имени матери, мало что известно и о двух его сестрах – Терезе и Эмме, с которыми он был особенно близок. Об этом периоде не любил говорить ни сам Исаак, ни его старший брат Авель (Адольф, как он называл себя).

После переезда в Москву семья жила очень бедно. Источником заработка были частные уроки французского, которые давал отец. Но, несмотря на скудность средств, в доме сложилась атмосфера, благоприятная для духовного развития детей, причем отец сам вел их обучение.

Тринадцати лет Исаак, вслед за старшим братом, поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (МУЖВЗ). Его преподавателем первоначально был В. Г. Перов, к тому времени уже известный мастер. Испытывая постоянную нужду, голод, часто оставаясь без крова, Левитан упорно учился и в сентябре 1876 года попал в пейзажную мастерскую А. К. Саврасова, общение с которым стало определяющим в выборе дальнейшего пути живописца. Саврасова сменил В. Д. Поленов, закончивший формирование Исаака как художника-пейзажиста. Среди его соучеников по пейзажной мастерской были К. А. Коровин, М. В. Нестеров, Н. А. Касаткин, В. В. Переплетчиков.

Позже, вспоминая о юношеских годах своего однокашника и друга, Нестеров писал:

 

Красивый мальчик-еврей, более похожий на мальчиков, которые с цветком в кудрявых волосах так часто встречаются на площадях Неаполя и Венеции, Левитан обращал на себя внимание и тем, что тогда уже слыл в школе за талант. <…> Про него ходило в школе много рассказов, с одной стороны, о его даровании, а с другой – о его великой нужде. Говорили, что он не имеет иногда и ночлега[2].

 

После смерти родителей – мать умерла в 1875 году, отец – в 1877‑м – дети остались без материальной поддержки, без крыши над головой. Вскоре Исаака исключили из училища за неуплату очередного взноса. Но друзья-студенты внесли в канцелярию необходимую сумму, и Левитан возвратился к занятиям. А вскоре Совет преподавателей училища постановил освободить от платы воспитанника Левитана за «большие успехи в искусстве» и даже назначить ему небольшую стипендию.

Но нищие и бездомные ученические годы стали также временем, когда у Левитана сложились дружеские отношения с его соучениками, происхождение и общественное положение которых априори не предполагало дружбы с евреем, особенно во времена открытого имперского антисемитизма. В числе его близких друзей был сын уфимского купца Михаил Нестеров, сын разорившегося таганрогского купца Николай Чехов, сын московского купца Василий Переплетчиков, сын петербургского инженера Федор (Франц) Шехтель, внук купца-старообрядца, создавшего на Рогожской улице в Москве ямщицкий извоз, Константин Коровин. После перехода в пейзажную мастерскую Саврасова Исаак и Константин несколько лет подряд бродили по окрестностям Москвы, снимали комнаты в Останкино, в Медведково. Под влиянием Коровина Исаак приобщился к охоте и даже на один из редких своих преподавательских заработков купил ружье. Но больше всего он увлекался поэзией камерных уголков леса или ночного освещения деревенских окраин. В конце 1870‑х годов у Левитана уже возникает свое, особое ощущение пейзажа как «пейзажа настроения», в котором облик природы одухотворяется и становится отражением состояния человеческой души.

Первой его работой, привлекшей к себе внимание, стал экспонировавшийся на ученической выставке 1877 года пейзаж «Вид Симонова монастыря». За эту работу Левитану была присвоена премия ге­не­рал-гу­бер­на­тора Москвы кн. В. А. Долгорукова – сумма небольшая (100 рублей), но для Исаака существенная: он был по-прежнему нищ и бездомен. На эту нищету в 1879 году наложилось и бесправие московских евреев. После покушения народовольца А. К. Соловьева на императора Александра II евреев принудительно выселяли из Москвы. Исаак вместе с сестрой, ее мужем и братом Авелем оказался в дачном поселке Салтыковка, в нескольких десятках километров от Москвы.

Друзья добились для него удостоверения МУЖВЗ, которое помогло получить разрешение на жительство в Москве. Исаак вернулся к учебе. На вырученные от продажи картины 40 рублей снял комнату. И хотя денег оставалось немного, Левитан был полон самых светлых надежд и вдохновенно работал, готовя к ученической выставке 1880 года картину «Осенний день. Сокольники» (1879, ГТГ). Картина была замечена зрителями и получила, пожалуй, высшую из возможных в то время оценок – была приобретена Павлом Третьяковым для его знаменитой галереи. Впоследствии он уже не выпускал Левитана из поля зрения и в редкий год не приобретал у него новых работ для своего собрания.

Еще один друг и соученик Левитана, Николай Чехов был одним из первых таганрогских Чеховых, появившихся в Москве. Одно время Николай жил вместе с Исааком в меблированных комнатах на Садово-Спасской улице. В этих номерах и состоялось в 1880 году знакомство Левитана с Антоном Чеховым. Эта встреча стала прологом их двадцатилетней близкой дружбы. Левитан буквально вошел в семью Антона Павловича, общение с которой стало существенной частью его жизни.

23 февраля 1884 года произошло важное для Левитана событие: общее собрание Товарищества передвижных художественных выставок (ТПХВ) приняло его в число своих экспонентов. С этого момента Левитан, уже сложившийся живописец, увлеченный творческой работой, полностью прекратил посещение классов училища, за что вскоре был оттуда отчислен, даже не получив звания «классного художника» – ему дали лишь диплом учителя рисования. (Только через 13 лет, уже будучи академиком Академии художеств, он вернется в училище и возглавит его пейзажный класс.)

Лето 1884 года Левитан традиционно провел в Подмосковье в поисках притягательных пейзажей. На этот раз он вместе с другом-пейзажистом Василием Переплетчиковым был в Саввинской слободе под Звенигородом. Сделанные им в то лето пейзажи, такие, как «Мостик. Саввинская слобода» или «Саввинская слобода» (обе – в ГТГ), вой­дут в перечень его лучших работ.

В 1885–1886 годах Исаак принял предложение В. Д. Поленова поработать вместе с К. Коровиным декораторами в Частной опере Саввы Мамонтова – железнодорожного магната, мецената, человека большого размаха и прекрасного художественного чутья. Корифеем русской сценографии, как Коровин, Левитан не стал: для него театр был лишь эпизодом. Но это было и время его вхождения в мамонтовский круг художников, с некоторыми – В. Серовым и И. Остроуховым – он дружил до конца своих дней.

В 1886–1889 годах Левитан жил в Москве, в номерах гостиницы «Англия» на Тверской. Он прижился здесь, стал оставлять комнату за собой на лето, хотя временами голодал и расплачивался за жилье этюдами. По вечерам в этом номере частенько собирались его друзья, в том числе Антон и Михаил Чеховы. Они ввели своего друга Исаака в дом четы Кувшинниковых: хозяин, Дмитрий Павлович, был полицейским врачом, а его жена Софья – светской дамой, державшей модный салон в своей небольшой казенной квартире под пожарной каланчой. Три лета подряд провел Левитан близ Чеховых, в имении Бабкино, и рядом с ним уже была Софья Кувшинникова – его ученица и подруга.

В эти же годы состоялись и поездки Левитана на Волгу. Среди работ волжского цикла, представленных на XVII выставке ТПХВ в Москве, были ныне широко известные: «Золотая осень. Слободка» (1889, ГРМ), «Вечер. Золотой Плес» (1889, ГТГ), «После дождя. Плес» (1889, ГТГ). К этому времени Левитан становится первым пейзажистом России и регулярным участником выставок пере­движников, а с 1891 года – полноправным членом ТПХВ. О впечатлении, которое производили картины Левитана на современников, написал академик И. Э. Грабарь, в те годы начинающий художник и искусствовед:

 

…Мы с нетерпением ждали некогда открытия Передвижной выставки и жадно искали уголка с его новыми картинами. Каждая из них была для нас новым откровением, ни с чем не сравнимым наслаждением и радостью. Они вселяли бодрость и веру в нас, они заражали и поднимали. Хотелось жить и работать[3].

Исаак Левитан. Портрет А. П. Чехова. 1885–1886 годы. Этюд. ГТГ

 

Примерно к 1887 году относится знакомство Левитана с Сергеем Морозовым (1860–1944), сыгравшим в дальнейшем важную роль в судьбе художника. В 1864 году мать Сергея, Мария Федоровна Морозова, дочь состоятельного московского купца-старообрядца Ф. И. Симонова, приобрела в Белом городе бывшую дворянскую усадьбу с остатками обширного старинного сада (Большой Трехсвятительский пер., д. 1). В перестроенном ею 20‑комнатном доме, в окружении нянек и гувернеров, прошли детские годы Сергея, ученика престижной 4‑й московской гимназии.

Ко времени знакомства с Левитаном он окончил юридический факультет Московского университета со степенью кандидата прав; стал потомственным почетным гражданином, коллежским асессором, пайщиком Товарищества Никольской мануфактуры «Савва Морозов, сын и К°». Но ни руководство семейными предприятиями, ни коммерция его не привлекали. Сергей, в отличие от младшего брата Саввы, бизнесом никогда не занимался. Он был холост, жил отдельно от матери в собственном особняке на Садово-Кудринской улице, 13 (дом не сохранился). По воспоминаниям современников, Сергей был утончен, печален, замкнут, любил природу и искусство.

Филантропия и меценатство, традиционно близкие Морозовым, были в полной мере присущи и Сергею Тимофеевичу, откликавшемуся на различные начинания и события своего времени, благо его материальное положение позволяло многое. Его главным увлечением стали русские народные художественные промыслы. Еще будучи студентом, он в 1885 году основал в Мос­кве Музей кустарных изделий. Поклонник изобразительного искусства, сам увлекавшийся пейзажной живописью, он был большим почитателем Левитана, которому стремился подражать.

К концу 1880-х Исаак Левитан и Сергей Морозов были уже близкими друзьями. Об этом свидетельствует, в частности, их приветственная телеграмма В. А. Серову в связи с его женитьбой в январе 1889 года: «Поздравляем и желаем счастья. Морозов и Левитан»[4].

Во дворе городской усадьбы Марии Федоровны Морозовой уже существовал жилой флигель, в котором Сергей оборудовал художественную мастерскую. Видимо, разуве­рившись в себе как в пейзажисте, он передал мастерскую в безвозмездное пользование все еще бездомному Левитану, своему другу и кумиру. Вначале только мас­терскую, а позже и весь флигель, что дало возможность художнику до конца жизни не заботиться более ни о жилье, ни о мастерской. По воспоминаниям современников, возле флигеля росли большие кусты сирени, внизу находились жилые комнаты, пол в которых был затянут серым сукном, а весь второй этаж, куда вела витая лестница, занимала просторная, с верхним светом и окнами на север, мастерская. Среди мольбертов и картин стояло несколько кресел, пианино, фисгармония.

В сентябре 1892 года в судьбу российского еврея, осмелившегося покинуть черту оседлости, вновь вторгается государство: по велению императора Александра III все мос­ковские евреи должны были покинуть город. Вернувшись из летней поездки с Софьей Кувшинниковой в Болдино (Владимирская губерния), Левитан, даже не переночевав, вынужден был буквально в течение нескольких часов уехать из Москвы. Кувшинниковы и другие друзья художника задействовали все возможные связи – дом Кувшинникова был хорошо известен и популярен в художественной среде Москвы, отличался гостеприимством и демократичностью.

В Москве подключился Николай Михайлович Нагорнов, родственник Л. Н. Толстого. Будучи членом Московской городской управы, Нагорнов принял на себя хлопоты о получении разрешения для Левитана жить и работать в Москве. Хлопотал и П. М. Третьяков. В Петербурге эти заботы взял на себя Павел Александрович Брюллов – племянник «великого» Карла. «Не знаю, как и благодарить Вас, – писал ему тронутый вниманием Левитан. – От какого громадного количества неприятностей избавило меня Ваше содействие»[5]. В начале декабря Левитану все же было разрешено временно вернуться в Москву. Морозовская мастерская по-прежнему ждала его, а в ней и незавершенные полотна, которым предстояло превратиться в шедевры русской пейзажной живописи.

Исаак Левитан. Портрет художницы
Софьи Петровны Кувшинниковой. 1888 год.
Музей-квартира И. И. Бродского, Петербург

 

В поездке 1892 года случайный выход Левитана на пустынную Владимирскую дорогу привел к созданию знаменитой «Владимирки» (1892, ГТГ). В поездках этого года рождаются у него и замыслы двух других полотен: «У омута» (1892, ГТГ) и «Над вечным покоем» (1894, ГТГ). Это время и первого его выхода на зарубежный вернисаж – в русском отделе Всемирной Колумбовой выставки в Чикаго была выставлена его картина «Вечерний звон» (1892, ГТГ).

И все же разрешение на проживание в Москве было временным и понадобилось еще больше года усилий друзей; среди прочего, на выставке 1893 года в Петербурге был демонстративно выставлен замечательный портрет живописца, исполненный в том же году В. Серовым. Мало того, понадобился еще и визит великого князя С. А. Романова в мастерскую художника. Лишь после этого царское правительство разрешило широко известному, европейски признанному художнику Исааку Левитану жить и работать в Москве.

Лета 1893–1895 годов Левитан провел в усадьбе Ушаковых Островно, что близ Выш­него Волочка, вместе с Софьей Кувшинниковой, привлекавшей всеобщее внимание своими талантами. Написанные ею цветы покупал сам Третьяков, а ее игрой на фортепьяно заслушивались профессиональные московские пианисты. Знакомство с владельцами соседнего имения Горка привело к роману Левитана с хозяйкой имения Анной Николаевной Турчаниновой – петербургской светской дамой, женой высокопоставленного чиновника, сенатора И. Н. Турчанинова. А вскоре последовал разрыв с Кувшинниковой: Софья уехала в Москву, а Исаак переселился в Горку, к Турчаниновой, роман с которой продолжался до самой его смерти.

1894–1895 годы были периодом максимального творческого взлета Левитана, временем появления работ, ставших непревзойденными шедеврами русской пейзажной живописи, в числе которых такие, как «Март» (1895, ГТГ), «Свежий ветер. Волга» (1895, ГТГ), «Золотая осень» (1895, ГТГ).

Годы, прожитые Левитаном во флигеле Сергея Морозова, были самым плодотворным и благополучным периодом его жизни. В этом скромном домике им были написаны почти все лучшие картины, здесь он превратился в великого мастера пейзажа, стал академиком, познал радость преподавания и переживаний за успехи учеников, став руководителем пейзажного класса. Его мастерская стала местом встреч не только с много­численными дру­зь­я­ми-ху­дож­ни­ка­ми и учениками, но и с почитателями его таланта, с выдающимися деятелями культуры, в числе которых Ф. Шаляпин и К. Тимирязев.

Сергей Тимофеевич Морозов

Но в 1896 году подкралась беда: после вторично перенесенного тифа усилились симптомы и прежде дававшей о себе знать болезни сердца. Несмотря на помощь лучших врачей, стало ясно, что болезнь неизлечима. В его работах доминирующими становятся мотивы вечера, угасающего дня: «Последние лучи солнца. Осиновый лес» (1897, част. собрание), «Сумерки. Стога» (1899, ГТГ), «Летний вечер» (1900, ГТГ), но в это же время он создает и такое полотно, как «Весна. Большая вода» (1897, ГТГ).

За границей Левитан был несколько раз, особенно – по настоянию докторов – в последний период своей жизни. Во Франции, Италии, Германии, Швейцарии и Финляндии он не только лечился, но и много работал: писал и зеленые альпийские луга, и Альпы, и Средиземное море, и маленькие деревушки на склонах гор. Но стоило ему немного пожить в чужой стране, как его тотчас же тянуло домой. В письмах из-за границы Левитан постоянно жаловался на то, что «тоскует до одури», скучает «до отвращения», «смертельно» хочет домой. Вот характерный фрагмент из письма 1897 года, адресованного другу-художнику Н. А. Касаткину из Нерви:

 

Какая тоска тут, дорогой мой Николай Алексеевич! Зачем ссылают сюда людей русских, любящих так сильно свою родину, свою природу, как я, например?! Неужели воздух юга может в самом деле восстановить организм, тело, которое так неразрывно связано с нашим духом, с нашей сущностью?! А наша сущность, наш дух, может быть только покоен у себя, на своей земле, среди своих, которые, допускаю, могут быть минутами неприятны, тяжелы, но без которых еще хуже. С каким бы восторгом я перенесся в Москву! А надо сидеть здесь, по словам докторов (съешь их волки!). Хотя, если я буду и дальше тосковать, я возьму и возвращусь, пусть хоть околею![6]

 

Летом 1899 года Левитан жил в имении Сергея Морозова в Звенигородском уезде. Навестивший его художник В. В. Переплетчиков вспоминал:

 

Смертельный недуг – болезнь сердца – подтачивала остатки его хрупкого организма. Иногда внезапно пробуждалась надежда на жизнь, и тогда он весь преображался и становился неузнаваем. Но надежда вскоре исчезала – снова вставала мысль о смерти, и минутная радость сменялась долгими днями уныния, тоски и отчаяния[7].

 

Последний год своей жизни, 1900‑й, Левитан встретил у Чехова в его новом доме – в декабре 1899‑го Чехов по совету врачей уехал­ в Ялту. А в апреле Левитан со своими учениками побывал на этюдах в подмосковных Химках и сильно простудился. Антон Павлович навестил его в мае, но, нездоровый сам, вскоре возвратился в Крым. Встревоженная, приехала из Петербурга Анна Николаевна Турчанинова и уже не оставляла Исаака до последней минуты его жизни. Левитан умер 4 августа 1900 года (кстати, в том году этот день выпал на 9 ава, самый скорбный день еврейского календаря, годовщину разрушения обоих Иерусалимских храмов).

Похороны состоялись 6 августа на еврейском кладбище, открытом в 30‑х годах XIX века за Дорогомиловской заставой Ка­мер-Кол­леж­ского вала. В последний путь Левитана провожали его друзья: В. Серов, А. Васнецов, К. Коровин, И. Остроухов, Н. Касаткин, Л. Пастернак, В. Переплетчиков, К. Юон, В. Бя­­лы­­ниц­­кий-Би­ру­ля. Но не было трех самых близких к нему людей[8]: Михаила Нестерова, узнавшего о смерти Исаака Левитана из-за черного крепа на полотнах его картин, выставленных в русском отделе Всемирной выставки 1900 года в Париже; Антона Чехова – он был болен и пребывал на своей новой даче в Гурзуфе; Сергея Морозова – предположительно, он тоже, как и Нестеров, находился в то время в Париже, на Всемирной выставке, где в отдельном павильоне были представлены российские кустарные изделия и рукоделия.

Через два года Авель Левитан установил на его могиле каменную массивную стелу из черного полированного гранита с двухсторонней надписью: с лицевой стороны – на русском языке, с обратной – на иврите. Старинный еврейский некрополь давно не существует: уже в середине 1930‑х годов захоронения были прекращены, а в 1941‑м, еще до начала войны, Дорогомиловское кладбище было полностью ликвидировано. В апреле того же года прах Исаака Левитана и надгробный камень, дошедший до наших дней, были перенесены с Дорогомиловского на Новодевичье кладбище, где могила Левитана соседствует с могилой А. П. Чехова.

В мастерской Левитана осталось около 40 неоконченных картин и около 300 этюдов. Среди них незавершенная картина «Озеро. Русь» (1900, ГРМ). В 1901 году в Петербурге и в Москве прошли две посмертные выставки Левитана, на которых были собраны многие его произведения – от первых этюдов до неоконченной картины «Перед грозой». Посмертную выставку Левитана в залах Императорской академии художеств удосужился посетить даже Николай II.

Одним из первых искусствоведов, задумавшихся над вопросом: «Что же отличало картины Левитана от произведений его сверстников?», был его современник и биограф Сергей Глаголь (С. С. Голоушев). В своей монографии о художнике, вышедшей 13 лет спустя после его смерти в издательстве И. Н. Кне­беля, он так ответил на этот вопрос:

Прежде всего, это была глубокая поэзия его картин, без малейшего оттенка той слащавости, к которой так быстро свелись поэтичные мотивы у передвижников <…> Левитан точно сдергивал со всей русской природы пелену, скрывавшую от нас ее красоту, и, отраженная в магическом зеркале его творчества, эта природа вставала перед нами, как что-то новое и, вместе с тем, очень близкое нам, дорогое и родное <…> Эту поэзию, эту красоту простого деревенского пейзажа Левитан чувствовал удивительно, и, несмотря на еврейское происхождение Левитана, его по праву можно назвать одним из самых настоящих русских художников, настоящим поэтом русского пейзажа[9].

Дом-мастерская Левитана в Большом Трехсвятительском переулке. 1890-е годы

 

В той же книге, полемизируя с первым биографом Левитана Соломоном Вермелем, автором небольшой книги «И. И. Левитан и его творчество» (СПб., 1902), утверждавшим, что художник был до мозга костей еврей, любил свой народ, болел его горем и радовался его радостям, Сергей Глаголь выражает осторожное сомнение:

 

Едва ли это так, Левитан никогда не скрывал своего еврейства, но относился равнодушно к национальному вопросу. <…> Единственное, чего нельзя отрицать, – это влияния национальной угнетенности и созданной ею грусти на творчество художника. Возможно, что в этом очень определенно сказалось еврейство Левитана, но и этот минорный аккорд всех картин Левитана оказался в очень близком родстве с заунывностью русской песни и с грустью самого русского пейзажа. Не вина евреев, что им часто приходится вспоминать свою национальность, но, выросшие среди русской природы и русской жизни, они часто совершенно такие же настоящие русские люди, как самые коренные великороссы. В Левитане это именно и чувствовалось[10].

Исаак Левитан в мастерской.1895 год

Думается, что это мнение разделяли многие русские друзья художника, в том числе и Сергей Морозов.

О дальнейшей жизни Сергея Морозова известно немного. Кустарный музей и кустарная промышленность оставались в центре его внимания. Он вкладывал немалые средства в организацию земских учебных мастерских, расширял и преобразовывал Музей. Впоследствии экспонаты этого музея лягут в основу Всероссийского музея декоративно-прикладного и народного искусства. В 1898 году С. Т. Морозов, вместе с братом Саввой и другими московскими купцами-меценатами, учредил Общедоступный театр, будущий Московский художественный театр. Тогда же он состоял членом-учредителем Комитета для устройства Музея изящных искусств при Московском университете. После самоубийства брата Саввы в 1906 году в Каннах Сергей Тимофеевич становится директором-распорядителем Товарищества Никольской мануфактуры. В память Саввы Сергей и его мать пожертвовали крупную сумму на постройку психиатрического корпуса Старо­екатерининской больницы, а в 1916‑м на его средства В. Д. Поленов построил свой знаменитый Народный дом. В декабре 1914 года Москва отметила 25‑летний юбилей деятельности Сергея Морозова на поприще содействия кустарной промышленности.

Никогда не имевший семьи, Сергей вдруг после революции, на старости лет, решил все-таки жениться – на О. В. Кривошеиной, родной сестре бывшего царского министра А. В. Кривошеина. Морозов обосновал свой неожиданный шаг тем, что теперь-то выходят замуж за него, а не за его миллионы. Лишенный в 1918 году всего состояния, выселенный из особняка на Кудринской, из усадьбы в Трехсвятительском переулке, он некоторое время жил у своей родственницы, продолжая бесплатно трудиться в Кустарном музее. В середине 1920‑х он официально получил разрешение на выезд и уехал с женой в Париж, где и скончался в 1944 году. Похоронен на старом участке кладбища Сент-Женевьев-де-Буа, близ Парижа[11].

Флигель во дворе дома Морозовых, где находилась мастерская Левитана, длительное время был в ведении Академии художеств – там размещались скульптурные мастерские аспирантов Суриковского и Строгановского институтов. Внешне он выглядит весьма неприглядно: на стенах многочисленные трещины, осыпавшаяся штукатурка. Как напоминание о том, что это была мастерская И. Левитана, на одной из стен помещена мемориальная доска с профилем Левитана. Вот, казалось бы, место, предназначенное для создания московского Музея Левитана. Но в России это не так-то просто. Вот что по этому поводу писал Е. В. Кончин, известный московский искусствовед и журналист:

Новодевичье кладбище. Памятник И. Левитану

 

Однако все рекорды ожидания своего музея, конечно, побил Исаак Ильич Левитан. <…> Очевидно, ни одно устройство музея художника не обросло таким множеством официальных решений и постановлений. О нем пылко ратовали и Совет Министров РСФСР, и Министерства культуры СССР и России, Моссовет и Мосгорисполком. Конкретные работы возложили на Третьяковскую галерею. Что же из всего бумажного изобилия получилось? А то, что до сих пор такого музея в Москве нет. А ведь для этого, казалось, были все реальные предпосылки. Левитану сгодилась бы единственная в его жизни собственная мастерская, подаренная ему фабрикантом Морозовым, расположенная во дворе дома № 1 по Большому Вузовскому (Трехсвятительскому) переулку. В скромном уютном флигельке он написал последние свои картины, в нем он и умер в июле (август по новому стилю) 1900 года[12].

 

Со времени этой публикации прошло 12 лет, а воз и ныне там.

И все же небольшой музей Левитана существует в России уже около 40 лет. Это Мемориальный дом-музей И. И. Левитана в Плесе, на Волге. Он открылся в 1972 году в бывшем доме купца П. Солодовникова, где художник жил и работал летом 1888 и 1889 годов вместе с С. Кувшинниковой. Там представлено лишь несколько подлинников Левитана и его современников. Увы, это более чем скромный музей, никак не соразмерный с вкладом художника в русское изобразительное искусство.

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

 

 


[1]     См.: Вермель С. И. И. Левитан и его творчество. СПб., 1902; Глаголь С., Грабарь И. Исаак Ильич Левитан: Жизнь и творчество. М., [1913]; Паустовский К. Исаак Левитан: Повесть о художнике. М., 1937; Пророкова С. Левитан. М., 1960; Турков А. Исаак Ильич Левитан. М., 1974; Федоров-Да­вы­дов А. И. И. Левитан: Жизнь и творчество. 1860–1900. М., 1976; и др.

 

[2]     Цит. по: Глаголь С., Грабарь И.  С. 17, 18.

 

[3]     Глаголь С., Грабарь И. С. 10–11.

 

[4]     Цит. по: Валентин Серов в воспоминаниях, дневниках и переписке современников. Л., 1971. Т. 1. С. 177. (Оригинал хранится в Отделе рукописей.)

 

[5]     Цит. по: Турков А. С. 78.

 

[6]     Письмо И. Левитана Н. А. Касаткину от 13 апр. 1897 г. // Сайт «Художник Исаак Левитан». Письма Левитана (http://isaak-levitan.ru/letters15.php).

 

[7]     Цит. по: Глаголь С., Грабарь И. С. 71.

 

[8]     См. письмо С. П. Дягилева И. С. Остроухову в: Турков А. С. 156.

 

[9]     Глаголь С., Грабарь И. С. 79–81.

 

[10]    Там же. С. 82–83.

 

[11]    См.: Морозовы: Опыт родословия / Сост. Н. А. Филаткина. Ногинск, 1995.

 

[12]    Кончин Е. Музей-квартира М. Нестерова или коммерческая контора? // Культура. 8 апр. 1998 г.