[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2010 ХЕШВАН 5771 – 12(224)
Сумерки семьи
Алексей Мокроусов
Ханох Левин
«Трудное дело» (Une laborieuse entreprise)
Лозанна, театр «Види»
Режиссер Венсен Гетал
Сцены из спектакля по пьесе Ханоха Левина «Трудное дело».
Постановка Венсена Гетала. Театр «Види». Лозанна. 2010 год
© Mario Del Curto
Входя в полутемный зал и выбирая себе места (в зале «Passerelle» они не нумерованы), зрители не догадываются, что все актеры уже на сцене. Немолодые уже супруги (Валери Крузе и Доминик Парен) лежат в постели, их сосед (Бенжамен Риттер) сидит на раздвижной лестнице. Когда гаснет свет, зажигается лампа у кровати, отражающейся в нависающем зеркале. За полтора часа действия кровать совершит почти полный круг вокруг своей оси, хотя для героев время ведет скорее обратный отсчет.
Диалоги глубокой ночью, джазовые мелодии флейты и неожиданное вторжение гостя, краткое, но запоминающееся – вот и все содержание пьесы Ханоха Левина, исследующей аномальную логику семейной жизни. Логика не спасает от последних вопросов бытия, звучащих со сцены то скрыто, то откровенно. Они могли бы показаться пафосными и нарочитыми, если бы не насмешливый взгляд автора на героев, всю жизнь тонущих в болоте быта, постоянная ирония, провоцирующая зрителя то псевдоинтеллектуальными шарадами и аллюзиями (когда в диалоги вдруг вплетаются короткие споры о четырех, а затем и семи сестрах у Чехова), то трогательными жестами и сценами. Йона Попок после тридцати лет брака все еще ревнует жену Левиву к ее снам, а детство не оставляет героев: «Я тоже был молодым. Я постарел, но внутри я все тот же. Позовите маму и папу!» – этот монолог мог бы произнести любой сидящий в зале, даром что он не облачен в пижаму или ночнушку.
Французский режиссер Венсен Гетал хорошо чувствует ритм, меланхолия и сатира чередуются в пропорциях, не дающих возможности заскучать. Главным в спектакле остается интонация, не только вербальная, но и музыкальная: играющий соседа Риттер еще и отличный кларнетист, его мелодии определяют интонации диалогов.
Лозаннский театр «Види» известен не только качеством постановок, но и особой репертуарной политикой: современность здесь понимается не только как живая интерпретация классических текстов, но и как постоянная работа с новой драматургией. Но даже «Види» только в этом сезоне впервые поставил пьесу Ханоха Левина (1943–1999), самого значительного, наверное, еврейского драматурга второй половины столетия. И это в ситуации, когда на французском вышли уже пять томов его пьес, по три произведения в каждом, на подходе шестой. В России нет еще ни одного.
Сцены из спектакля по пьесе Ханоха Левина «Трудное дело».
Постановка Венсена Гетала. Театр «Види». Лозанна. 2010 год
© Mario Del Curto
Сцены из спектакля по пьесе Ханоха Левина «Трудное дело».
Постановка Венсена Гетала. Театр «Види». Лозанна. 2010 год
© Mario Del Curto
Драматург Ханох Левин
Всего наследие Левина насчитывает больше полусотни театральных произведений, его театр 1980-х – это уже не только история еврейского мифа (вершиной которого у Левина можно считать «Крума», в свое время блистательно поставленного Кшиштофом Варликовским), но и человеческого мифа вообще. От «Страстей по Иову» и «Женщин Трои» до «Большой вавилонской шлюхи» – таков был диапазон не знавших никаких границ вторжений в историю.
Сын эмигрантов из Лодзи, уехавших в Палестину в 1935 году, Левин изучал философию и литературу в Университете Иерусалима. Помимо поэзии, он стал заниматься театром. Первая же пьеса, написанная в ходе Шестидневной войны для политического кабаре «Ты, я и следующая война», спровоцировала настоящий скандал, приведший к досрочному снятию спектакля с афиши. Независимый мыслитель, Левин не оставил политику, и его «Патриот» (1982), а следом и «Убийство» (1997) после премьер тоже вынуждены были досрочно покинуть сцену. Скандалы не помешали (а может, даже и помогли) последующему признанию автора, получившего все важнейшие театральные награды у себя на родине, а с начала 1970-х ставшего известным и в мире. Это случилось прежде всего благодаря комедиям, – хотя и на примере «Трудного дела» видно, насколько силен в них трагический элемент и как при этом все внутри противится определению «трагикомедия». Тексты Левина слишком напоминают жизнь, чтобы давать им жанровые дефиниции. Это сплав надежды, печали, отчаяния и новой надежды – все как в действительности, лишь изредка позволяющей делить судьбу на главы и не дающей постоянных ориентиров ни для движения, ни тем более для покоя. Не зря посвященная Левину монография, опубликованная в Германии, называется «Драматургия угрозы»[1]: эту непонятно откуда идущую угрозу, которую при всем желании невозможно локализовать, ощущают многие персонажи Левина (как и многие зрители в зале). Персонажи, которые, по точному замечанию французского переводчика пьесы Лоренса Сендровича, «исходят потом и кровью, задыхаясь, бегут марафон на месте, не сознавая, что на ногах свинцовые башмаки…».
Драматург Ханох Левин
© Mario Del Curto
Напоминает позднюю инверсию Чехова? В диалоге с ним написаны лучшие тексты Левина. Они даже оба умерли от главных болезней своих эпох: Чехов от туберкулеза, Левин от рака (да и политическое свойственно Чехову, только оно понимается им скорее не как общественная, но моральная, христианская проблема). Левин был любимым автором не театра «Габима», но противостоявшего ему эстетически Камерного театра, которому, кстати, достались и все права на творческое наследие драматурга.
Может, в этом и есть настоящая жизнь: не принадлежать одному, но всем. Как и Чехов свои лучшие интерпретации обрел в постановках не-последователей Станиславского, так и Левин стал в итоге автором «Габимы», лишний раз доказав, что пространство объединяет язык, а не сюжеты. Что автор, воспринимаемый поначалу неконвенциональным, в итоге меняет оптику целого поколения.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.