[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2010 ХЕШВАН 5771 – 12(224)
ИЛЬЯ СЕРМАН. ДЛЯ ПОЧИТАНИЯ ДОСТАТОЧНО ПРАВДЫ
22 октября в Иерусалиме скончался замечательный филолог-русист профессор Илья Захарович Серман.
Ему было 97 лет, и он явил собой уникальный среди своих коллег пример не только житейского, но и творческого долголетия. Ведь с ним ушло целое столетие, перенасыщенное катаклизмами. Илья Захарович родился в 1913 году, накануне первой мировой войны, когда по всей России пышно праздновалось 300-летие «державного дома Романовых», когда разъезжали еще на пролетках и воздухоплавание почиталось цирковой экзотикой, – а умер спустя много лет после крушения коммунизма, в эпоху микропроцессоров и генома. Однажды он сказал мне, причем, так, невзначай: «Мы – я и Руфь Александровна – попали в чужое время, и нам в нем нелегко обживаться». Это было всего лишь констатацией, а не жалобой: Илья Захарович вообще никогда не жаловался, кажется, просто не знал этого жанра, как не умел и позировать.
Почти до самых последних дней Илья Захарович сохранял бодрость и научную любознательность, мудрость, остроту, логичность и ясность ума, соединенную с изумительной ясностью изложения, – достоинство, столь же редкое в мире русской филологии, как и его неизменная любезность, словно бы унаследованная от минувших, досоветских времен. Возможно, впрочем, что эти качества, к которым он был внутренне предрасположен, увязывались с его любовью к XVIII веку и культуре Просвещения. Ту же просветительскую внятность и рассудительность Илья Захарович перенес на все другие свои занятия, и здесь стоит напомнить о невообразимой широте его научных интересов. Он исследовал поэтику классицизма, писал образцовые книги о Ломоносове, Державине, Карамзине, Лермонтове, изучал творчество Лескова, Достоевского, Маяковского и многих других авторов. Однако сегодня мне с траурной отчетливостью вспоминается в первую очередь его повседневный, житейский облик, который не нуждается в официальных славословиях, свойственных самому жанру некролога. Он был человеком настолько скромным и далеким от всякой бравады, что ритуальные панегирики такого рода вызвали бы у него только брезгливую иронию. Чтобы почтить его память, достаточно правды.
Мне повезло: в течение нескольких лет он был моим научным руководителем – неизменно лояльным и корректным, но вместе с тем принципиальным и требовательным. При этом Илья Захарович без всяких колебаний мог признать свою некомпетентность в том или ином частном вопросе – такая прямота была еще одним весьма нетривиальным его достоинством. Он не навязывал ученикам собственной методики, а предпочитал поощрять их к упорной, самостоятельной работе, хотя далеко не всегда одобрял ее результаты.
Всю эту свою некрологическую скороговорку позволю себе завершить несколькими цитатами, в которых до какой-то степени высвечивается характер моего покойного наставника – сочетание юмора, парадоксальности и житейской трезвости.
Разговор о книге «Русский классицизм». Я: «А Лотман ее критикует». И. З.: «И правильно делает. Она устарела, и я давно гляжу на нее, как на чужую работу». О Тютчеве: «Николай I прочел его статью и сказал: “Это мои мысли!” Так ведь Тютчев для того ее и писал, чтобы там были его мысли». О православии: «“Меня тут пригласили на конгресс, посвященный 1000-летию крещения Руси. Но я отказался: не могу участвовать в праздновании события, которое так и не случилось. Кстати, вы обратили внимание на то, что никто из великих русских писателей, в сущности, не поддерживал православия? Не зря Толстой, как и Лесков, как, по сути, потом и Солженицын, был протестантом”. – “А как же Достоевский?” – “Это старчество, совсем другое дело”».
На фоне сегодняшнего удушливого благочестия такой скепсис – вот то немногое, что нам осталось от целительного воздуха великой культуры, последним представителем которой был Илья Захарович Серман.
Михаил Вайскопф
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.