[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2010 ХЕШВАН 5771 – 11(223)
О потомках российского «чайного короля» и еврейских деньгах
Документальное повествование
Владимир Хазан
Авеню Анри Мартен в Париже, где жил Михаил Цетлин. Открытка.
Около 1900 года
Продолжение. Начало в № 10, 2010
Итак, два подозрительных субъекта: оба евреи, оба дети московских купцов 1-й гильдии, оба хромают – можно понять происхождение головной боли у добросовестных, но, по всему видно, недалеких полицейских служак, которым был доверен порядок и безопасность огромной империи. Плохо или хорошо, скоро или нет, с фотокарточками или без, но задачу с двумя с половиной неизвестными – хромающими сыновьями евреев-купцов и ушедшей к одному из них женой известного революционера Авксентьева – заграничная агентура в конце концов все же осилила. В деле Цетлина имеется следующий документ, составленный на основе агентурных сведений:
СВЕДЕНИЯ О РЕВОЛЮЦИОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
152–1909 г. О<собый> О<тдел>. По сведениям заграничной агентуры за ноябрь 1909 г., в Москве проживает некий Цейтлин, богатый молодой человек, хромой, имеющий торговый дом в Москве[1]. Он оказывает денежное пособие Центральному Комитету.
Сведения эти 10 ноября 1909 г. за № 138675 были сообщены Департаментом Полиции и для разработки <переданы> Начальнику Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в гор. Москве, который 19-го января 1910 г. за № 247530 уведомил, что жертвователем денег на революционные цели в Центральный Комитет партии социалистов-революционеров является несомненно весьма состоятельный человек, сын Московского 1-й гильдии купца Михаил Иоселев-Осипов Цетлин, 27 лет, проживающий ввиду болезни ног «туберкулезом» за границей. Означенный Цетлин, по сведениям вышеназванного Отделения, приходится двоюродным братом известным своей неблагонадежностью супругам Александру Самойлову и Нине Петровой Высоцким, которые были содержателями и соответственными руководителями ликвидированных в Москве в 1906 году книгоиздательств «Новое Товарищество» и «Молодая Россия», с коими Цетлин тогда имел по означенным книгоиздательствам деловые отношения. Кроме того, в 1905 году было установлено наблюдением, что Цетлин имел сношения с известными революционными деятелями: супругами Фундаминскими, Яковом Гавронским, Абрамом Гоц и др. лицами, проходившими по наблюдению по партии социалистов-революционеров.
262–1910 г. О<собый> О<тдел>. По сведениям Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в гор. Москве от 20 октября 1911 года за № 264076, Михаил Осипов Цетлин женат на Эмили<и> Тумаркиной, разведенной жене выдающегося социалиста-революционера Николая Дмитриева Авксентьева.
Справка составлена 8 февраля 1914 года, причем других сведений по делам Департамента Полиции к означенному числу о данном лице не имеется.
<Подпись>
Последний документ происхождением своим был обязан следующему обстоятельству. В начале февраля 1914 года отец Михаила Цетлина Есель (Осип) Цетлин обратился к Николаю II с прошением проявить царскую милость и позволить его сыну беспрепятственно вернуться в Россию, поскольку почти все участники того давнего и шумного дела об издательствах по воле монарха прощены и находятся на свободе и лишь судьба Михаила Цетлина, чей страх перед расплатой за несовершенное преступление поставил его вне закона, остается нерешенной. Письмо Цетлина-старшего было, конечно, хорошо продумано и составлено по всем правилам челобитного искусства. Был ли заранее ознакомлен с текстом Цетлин-младший, неизвестно, но вряд ли прошение могло быть подано царю без его воли и ведома.
Итак, вот его текст:
ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО
АВГУСТЕЙШИЙ МОНАРХ
ГОСУДАРЬ ВСЕМИЛОСТИВЕЙШИЙ
<Cогласно штампам>
4 февраля 1914
Вход. № 352
Милосердие, излитое в Всемилостивейшем Манифесте, даровавшем прощение провинившимся и впавшим в преступление, дает мне надежду, что ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО милостиво выслушаете мою просьбу, старика отца. Над единственным сыном моим, Михаилом Осиповичем Цетлиным, с детства больным, вот уже семь лет тяготеет обвинение, которое разбивает не только его жизнь, но и мою. Обвинение тяжкое. Мой сын привлечен к ответственности по 102-й ст. Уголовн<ого> Улож<ения> как соучастник организаций, занимавшихся издательством книг преступного революционного содержания, по причинам совершенно случайным, и если ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО, снизойдя к моему горю, Всемилостивейше повелите расследовать это дело, невинность его будет установлена.
Много лет тому назад, находясь на излечении в одном из заграничных курортов, мой сын, с детства страдавший туберкулезом в тяжелой форме (коксит), познакомился с неким Л.И. Гомелля, лечившимся вместе с ним, и с тех пор установились между ними личные хорошие отношения. В 1906 г. Гомелля, будучи владельцем книгоиздательства, обратился к моему сыну с просьбой оказать ему материальную помощь на это дело. Из чувства личного расположения к Гомелля мой сын не отказал ему в его просьбе, но сам фактически участия в деле принять не мог уже в силу своего болезненного состояния. В октябре 1906 г. и январе 1907 г. в издательстве Гомелля, по поручению Московского Охранного Отделения, произведены были обыски. Несмотря на то, что Прокурор Московской Судебной Палаты, ознакомленный с результатами этих обысков, категорически высказался в том смысле, что «не усматривает оснований для возбуждения формального дознания или предварительного следствия», Московское Жандармское Управление все <же> приступило к дознанию и привлекло в качестве обвиняемых 18 человек, среди которых находился и мой сын.
<...> Как отец, имевший полную возможность наблюдать за каждым шагом своего единственного больного сына, знающий хорошо его настроение, мысли и отношения к событиям политической и общественной жизни, я позволю себе утверждать, что сын мой не состоял и не состоит в рядах какой бы то ни было политической нелегальной организации.
Фактическим подтверждением верности моего убеждения служит то обстоятельство, что сын, достигший к концу 1906 г. 24-летнего возраста, ни разу не подвергался обыскам и взысканиям в административном порядке и ни разу не привлекался к дознаниям по политическим или иным делам. Это может быть удостоверено справками по Департаменту Полиции, что подтвердит, что никакими компрометирующими моего сына фактическими сведениями Департамент Полиции не располагал и не располагает.
<...> Если бы сын мой был здоров, если бы он мог оспаривать свою вину, я убежден, что он доказал бы свою невинность еще в стадии первоначального следствия и во всяком случае на него распространился бы Всемилостивейший ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА Манифест. Но страшен был не суд, не приговор суда, а ожидание суда и сопряженное с ним тюремное заключение и всякого рода волнения. Зная тяжкую болезнь моего сына, я не мог решиться употребить свое отцовское влияние и советовать ему подвергнуться этому тяжелому испытанию. Для меня, знающего его болезнь, было совершенно ясно, что даже временное заключение в тюрьму превратило бы его на многие годы в совершенного калеку.
Таким образом, как ни тяжело было сыну расстаться с родиной, но после больших колебаний он вынужден был уклониться от первоначального следствия и поэтому не мог дать тех объяснений, которые несомненно изменили бы отношение к нему жандармских властей и сняли бы с него тяжелое обвинение по 102-й статье Уголовного Уложения.
ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО. Семь лет тому назад сын мой был юным, одиноким человеком, и тогда он был вне всяких политических партий, и тогда он не был захвачен революционным движением. Теперь же ему более 30 лет, он женат, у него ребенок и <он> вполне благонадежный человек, единственная забота которого – благополучие его семьи. Глубоко верю, что если бы он сейчас вернулся и отдал себя в руки правосудия, он был бы оправдан. Но он сделать этого не может по тем же причинам, по которым он вынужден был уклониться от следствия. Наличность же обвинения по 102-й ст., особенно в связи с невольным уклонением от следствия, приведет к тому, что его, как только он <попытается> доказать свою невиновность, немедленно заключат под стражу, что при болезни его кокситом окончательно его погубит, что страшнее самого судебного приговора.
Я страдаю в разлуке с сыном, его присутствие прямо для меня необходимо. Мне необходимо посвятить его в мои дела, которые должны к нему перейти и которые без него должны будут прекратиться. Знаю, что и он томится в разлуке с родиной и со мной. Но в то же время у меня не хватает сил советовать ему подвергнуть себя испытанию, за которое он заплатит такой дорогой ценой. Я не могу ему советовать рисковать своею жизнью и притом только для того, чтобы дать ответ за деяния, которых он не совершал, дать ответ за деяния, хотя им и совершенные, но давно Монаршею ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА милостию прощенные.
ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО, в радостные дни юбилея ЦАРСТВЕННОГО ДОМА ВАШЕГО даровали прощение другим, осужденным за неизмеримо более тяжкие вины. Умоляю ВАС, ГОСУДАРЬ, оказать ВАШУ милость моему сыну и мне, его отцу: повелите расследовать его вину путем справок за Департамент Полиции и СВОЕЙ ДЕРЖАВНОЙ волею повелите предать забвению, прекратить дело моего сына, избавив его и меня от тяжелого испытания, ниспосланного нам судьбой.
Из канцелярии его императорского величества прошение Еселя Цетлина было переправлено министру внутренних дел Н.А. Маклакову со следующим сопроводительным письмом:
Канцелярия
Его Императорского Величества
по принятию решений
4 отделение
3 стол
14 февраля 1914 г.
№ 14579
При сем 2 приложения
Господину Министру Внутренних Дел
Потомственный почетный гражданин Есель Цетлин обратился к ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ со всеподданнейшим прошением о прекращении возбужденного в 1906 г. против его сына, Михаила Цетлина, уголовного преследования по 102-й ст. угол<овного> улож<ения> по обвинению в соучастии в организации, занимавшейся издательством книг революционного содержания.
Вследствие сего предварительно дальнейшего направления настоящего прошения имею честь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство сообщить, с возвращением приложений, сведения о том, насколько произведенным по сему делу Московским губернским управлением дознанием установлена виновность Михаила Цетлина в инкриминируемом ему преступлении, а также Ваше, Милостивый Государь, заключение по вопросу об удовлетворении настоящего ходатайства в путях МОНАРШЕГО Милосердия.
Главноуправляющий
Егермейстер <Подпись>[2]
Портрет Михаила Цетлина неизвестного автора (возможно, кисти Иды или Елены Высоцких)
Своим обращением к Государю императору Есель Цетлин, сам того не подозревая, закрутил департаментскую карусель российского сыска. Тогда-то – после команды сверху – и пришли в движение маховики этого огромного монстра: составление сколько-нибудь ясной картины, перейдя в разряд осознанной служебной необходимости, наполнилось оперативным смыслом.
В ответ на запрос царской канцелярии из Министерства внутренних дел последовало следующее письмо:
Милостивый Государь Василий Ильич,
Вследствие отношения Канцелярии ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА от 14 февраля сего года за № 14579 с возвращением всеподданнейшего прошения потомственного почетного гражданина Еселя Цетлина, ходатайствующего о прекращении возбужденного против его сына Михаила Цетлина уголовного преследования по 102-й ст. Уг<оловного> Ул<ожения>, имею честь сообщить Вашему высокопревосходительству, что сын просителя Михаил Еселев Цетлин был привлечен к производившемуся в 1907 году при Московском Губернском Жандармском Управлении формальному дознанию по делу о «Союзе издателей социалистов-революционеров в г. Москве» по обвинению его в преступлении, предусмотренном 102-й ст. Уг<оловного> Ул<ожения>. Основанием для привлечения Михаила Еселева Цетлина к означенному дознанию послужила принадлежность его к редакционной комиссии книгоиздательства «Молодая Россия», входившего в состав «Союза издателей социалистов-революционеров». После допроса по этому делу в качестве обвиняемого Михаил Еселев Цетлин был обязан подпиской о неотлучке с места жительства, но до рассмотрения дела скрылся. Оконченное производством дознание было передано 24 декабря 1909 г. Прокурору Московской Судебной Палаты, по заключению которого, утвержденному 22 апреля 1910 г. определением Московской Судебной Палаты, дело в отношении скрывшегося Михаила Еселева Цетлина выделено и до настоящего времени за нерозыском его Судебной Палатой не рассмотрено.
К изложенному имею честь добавить, что, как видно из дела Департамента Полиции, Михаил Еселев Цетлин, скрывшийся за границу и проживающий там до настоящего времени, в 1909 г. жертвовал деньги на нужды Центрального Комитета партии социалистов-революционеров, почему удовлетворение ходатайства его отца в путях МОНАРШЕГО милосердия полагал бы нежелательным.
Покорнейше прошу Ваше Превосходительство принять уверение в отличном моем уважении и искренней преданности.
« » марта 1914 г.
Исполнитель <подпись>
Второй экземпляр этого письма, находящийся в деле Михаила Цетлина, не подписан, но, судя по всему, он шел от лица товарища министра В.Ф. Джунковского. Как и положено, готовя ответ в царскую канцелярию, товарищ министра распорядился сделать запрос в Департамент полиции, откуда поступил документ за подписью и. о. вице-директора А.Т. Васильева. В нем говорилось:
Вследствие резолюции Вашего Превосходительства на представляемом отношении Канцелярии ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА по принятию прошений от 14 сего Февраля за № 14579 по делу Михаила Еселева Цетлина Департамент Полиции имеет честь доложить Вашему Превосходительству, что в делах Департамента никаких сведений о прежних привлечениях Михаила Еселева (Осипова) Цетлина не имеется, а по делу о «Союзе издателей социалистов-революционеров», на которое указывает в своем прошении Есель Цетлин, был привлечен лишь Михаил Львов Цетлин.
Докладывая об изложенном, Департамент Полиции имеет честь присовокупить, что сего числа по делу Михаила Осипова Цетлина запрошены сведения от прокурора Московской судебной палаты.
За директора
Исп. обяз. Вице-Директора
Неожиданную остроту этой переписке придало подключение к цетлинскому делу влиятельных лиц из числа именитых русских фамилий. Просьбу «помочь несчастному старику отцу» направил В.Ф. Джунковскому барон Г.Г. Врангель, который, как явствует из его письма от 22 февраля 1914 года, был не одинок: до этого с аналогичным устным ходатайством «обратить <…> доброе внимание на всеподданнейшее прошение старика Цетлина о помиловании его сына» к всесильному товарищу министра и командиру Отдельного корпуса жандармов обращалась кузина Врангеля Н. Евреинова:
Фонтанка, 85
Глубокоуважаемый Владимир Федорович,
Моя кузина Нина Евреинова уже просила Вас обратить Ваше доброе внимание на всеподданнейшее прошение старика Цетлина о помиловании его сына. Как я узнал вчера, прошение это препровождено уже в Департамент Полиции для дачи надлежащих сведений и Вашего заключения и должно на этих днях быть доложено Вам. А так как Нина третьего дня уехала за границу, то я беру на себя смелость обеспокоить Вас настоящим письмом, чтобы напомнить Вам об этом деле и ходатайствовать пред Вами помочь несчастному старику отцу в его просьбе.
Искренне Вас уважающий и глубоко преданный
Георгий Врангель
Нина (Антонина) Васильевна Евреинова (урожд. Сабашникова; 1861–1945) действительно была близко знакома с Джунковским. В своих воспоминаниях он называет ее «мой большой друг» и описывает совместные идиллические прогулки в горы во время отдыха осенью 1911 года в Меране:
Мы с ней делали чудесные прогулки, поднимались по воздушной железной дороге на одну из окружающих Меран возвышенностей, где стояла уже полная зима, тогда как внизу, в Меране, в это время было еще много цветов. Впечатление получалось огромное, так как такая перемена проходила в течение каких-нибудь четверти часа[3].
Воспользовавшись трогательной привязанностью, которую жандармский генерал питал к семейству Сабашниковых вообще и к Нине Васильевне в особенности, Врангель был упорен в своих попытках довести дело о заступничестве за Цетлиных до победного конца. Через несколько дней он пишет новое письмо, на сей раз А.Т. Васильеву:
Фонтанка, 85
Тел. 20–11
Понедельник 2/III <1>914
Глубокоуважаемый Алексей Тихонович,
Я вчера слышал, что ввиду предполагаемого вояжа Владимир Федорович уезжает на этой неделе в Крым, и потому беру на себя смелость обеспокоить Вас настоящим письмом, чтобы покорнейше просить Вас, не признаете ли Вы возможным доложить Вл. Фед. Всеподданнейшее прошение Цейтлина до его отъезда, чем премного обяжете искренне преданного Вам и глубоко уважающего Вас
Георгия Врангеля
В результате этих обращений в Париж на rue Grenelle, 79, где располагалось российское посольство, а при нем – чиновник особых поручений при Министерстве внутренних дел (читай: шеф заграничной агентуры) А.А. Красильников, полетело распоряжение ускорить донесение о Михаиле Цетлине. Экстренность ситуации, которую там сразу почувствовали, исключала неряшливость, а тем более бьющую в глаза маразматическую путаницу агентурных сведений. Донесение действительно было подготовлено спешно и с сохранением внешнего правдоподобия, хотя трудно назвать его полностью соответствующим реальности. 13 марта 1914 года А.А. Красильников рапортовал в Департамент полиции:
<На бланке>
ЧИНОВНИК
ОСОБЫХ ПОРУЧЕНИЙ
ПРИ МИНИСТЕРСТВЕ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ
Господину Директору Департамента Полиции
Совершенно секретно
Вследствие предписания от 20 Февраля с. г. за № 167214 и телеграммы от 3 сего Марта за № 163 имею честь доложить Вашему Превосходительству, что по справкам, собранным о Цетлине, оказалось:
Цейтлин, Михаил, родился в Москве 28 июня 1882 года, сын Эсселя (Йоселя) и Приськи, рожденной Высоцкой, женат на Эмили<и> Тумаркиной, рожденной в 1882 году, проживает в Париже в доме 91-93 по avenue Henri Martin.
Эти сведения вполне отвечают сведениям, сообщенным Департаменту Полиции Московским Охранным Отделением в 1910 году и изложенным в предписании за № 167214, вследствие чего отождествлять личность Михаила Цейтлина с Меером Ошеровым Гавронским, который является двоюродным братом Цейтлина: его мать, как и мать последнего, будучи сестрами, урожденными Высоцкими, никакого основания не имеется.
Что же касается доклада за № 229 от 4/17 Февраля с.г., в коем мною сообщалось, что данные, сообщенные Департаментом Полиции о Гавронском в предписании от 31 Октября за №105884 вполне подходят к Цейтлину, то это объясняется тем, что в предписании за № 105884 Департамент Полиции давал о Гавронском те самые сведения, которые были представлены мною о Цейтлине в докладе от 16/29 Сентября 1913 г. за № 1459.
О партийной деятельности Цейтлина за границей в последнее время от агентуры никаких сведений не поступало. Живет он в стороне от партийных кругов, и нет указания даже на то, чтобы он оказывал партии материальную поддержку.
Для большей ясности изложенного имею честь доложить, что три сестры Высоцкие вышли замуж за:
1) Гавронского
2) Готца
и 3) Цейтлина.
У Гавронских было 4 сына и 1 дочь:
1) Гавронский, Дмитрий Осипов, женатый на сестре Минора. Дантист, живет в Москве
2) Гавронский, Яков Осипович, был женат на Шабат, с которой развелся и женился в Июле 1913 года на какой-то медичке. Живет в Лондоне, где имеет кабинет и лабораторию
3) Борис Осипов, Доктор философии, вышел из Гейдельбергского университета в 1903 или 1904 году. Живет в Марбурге
4) имя неизвестно, молодой человек, хулиган, от которого отказались родители
и 5) Гавронская, Амалия Осиповна, замужем за Ильей Фундаминским.
У Готцев было 2 сына и 1 дочь:
Абрам Готц – в ссылке
Матвей Готц – растративший 2 миллиона, ныне проживает в Париже
Вера Готц – замужем за Мартыновым.
Цейтлин, Михаил Осипов, по матери, урожденной Высоцкой, приходится двоюродным братом Гавронским, Фундаминским и Готцам. Женат на Тумаркиной.
Коллежский советник Красильников
Мария Тумаркина (в будущем жена Михаила Цетлина)
В отношении семей Гавронских и Гоцев у Красильникова произрастает та же «развесистая клюква», что и в предыдущих сочинениях на тему о Серафиме Тумаркиной. Философ Дмитрий (Меер), о котором речь шла выше, перепутан с дантистом Ильей, действительно женатым на Елизавете Минор. Кроме того, его место в Марбурге занял другой брат – Борис (Бер; ?–1932), один из руководителей фирмы «Высоцкий и К°», приятель А.Ф. Керенского, известный коллекционер антиквариата[4]. Под безымянным хулиганом, от которого якобы «отказались родители», по всей видимости, имеется в виду Александр Осипович (1888–1958), в будущем режиссер театра и кино, прототип Сашки Бальца в «Спекторском» Бориса Пастернака. Царский полицейский чиновник будто бы унавоживал почву для своих будущих советских коллег-энкавэдэшников: превратившись из просто «хулигана» в «отпетого отщепенца» и «врага народа», Александр Гавронский проведет при новом режиме много лет в лагерях.
Еще более фантастические сведения сообщаются о семействе Гоцев.
«Растратчик» двухмиллионного состояния Матвей Гоц является, скорее всего, плодом обычной полицейской путаницы. Старшим братом Абрама был не Матвей, а Михаил (1866–1906), один из основателей партии эсеров, к тому времени, когда писалось это донесение, уже покойный. Вера Самойловна Гоц (урожд. Гассох; 1861–1938) – вовсе не сестра братьев Гоц, а жена Михаила Рафаиловича. После его смерти она замуж не выходила и оставалась вдовой до последних своих дней, так что Мартынов в качестве ее мужа такое же изобретение российских сыщиков, как и Матвей Гоц. Целиком на их совести, кроме того, остается установление кровнородственных связей между Фондаминским и Цетлиным, которых на самом деле не существовало.
Однако главную цель подготовленное Красильниковым сообщение все-таки достигало: не сообщая ничего принципиально нового, легший на стол Джунковского документ не расходился с давно существовавшим в полицейском ведомстве однозначным отношением к отпрыскам богатых фамилий, прежде всего еврейских, не просто игравшим с революционным огнем, а способным зажечь большой политический пожар. Основная опасность с этой точки зрения исходила не от участников митингов и собраний или издателей-распространителей запрещенной литературы – с этими можно было как-то сладить, но от тех, кто финансировал террор. В глазах Охранного отделения главное зло, подлежащее безжалостному искоренению, представляли деньги «чайного короля», пошедшие не столько на запрещенные книжные издания, сколько на приобретение револьверов и «адских машин». Судя по всему, полиции не был известен эсеровский план создания летательной машины для бомбометания, над которой в Германии трудился инженер С.И. Бухало. Вероятно, провокатор Азеф держал эту «козырную карту» в строгом секрете от полиции, дабы воспользоваться ею в критической ситуации. Из строительства «воздушного бомбометателя», как известно, ничего не вышло, хотя сбор средств на него был осуществлен. Борис Савинков, который вместе с Азефом курировал этот проект, среди имен ведущих жертвователей называет в своих «Воспоминаниях террориста» имена Цетлина (3 тыс. рублей), Бориса Гавронского (1 тыс. рублей) и лично ему неизвестного Доенина[5].
Как можно думать, о самом цетлинском пожертвовании – без уточнения его целей, а лишь о самом факте – Охранному отделению донес тот же Азеф. Поскольку вокруг этой суммы вспыхнул столь шумный скандал, какого эсеровская биография Цетлина не знала ни до ни после, это был его единственный финансовый вклад в русскую революцию.
Повторяю, причина того, что Цетлин в конце концов прощен не был, заключалась, конечно, не в книгоиздательском скандале, завершившемся сравнительно тихо, да и вряд ли из-за него он подвергся бы преследованию. Проблема была куда более серьезной: Цетлин жертвовал деньги непосредственно Центральному Комитету эсеровской партии, а это уже был грех совершенно другого порядка. Повлиять на его отмену, прощение и возвращение провинившегося из добровольного изгнания ни ходатайство богатого папаши, ни вмешательство влиятельных лиц были не в силах. И стало быть, рекомендовать царю пересмотреть дело Цетлина полицейское ведомство, конечно же, никогда себе не позволило бы. В то же время, поскольку прошение о помиловании исходило от «серьезных» лиц – толстосумов и подкреплялось просьбами известных в России фамилий, тертые полицейские чины, полагая «удовлетворение ходатайства нежелательным», вели себя в этой ситуации благоразумно-осторожно, не зная, куда может вырулить дело.
10 апреля 1914 года Джунковский в дополнение к уже отправленному месяц назад в адрес царской канцелярии письму, в котором он давал понять, что «удовлетворение ходатайства его <Михаила Цетлина> отца в путях МОНАРШЕГО милосердия» угрожает государственным интересам, отправляет новую реляцию. Опираясь на донесение Красильникова из Парижа, он перечислял то, что читателю уже хорошо известно, и в заключение вновь резюмировал:
К изложенному имею честь добавить, что, как видно из дел Департамента Полиции, Михаил Еселев Цетлин, скрывшийся за границу и проживающий там до настоящего времени, в 1909 г. жертвовал деньги на нужды Центрального Комитета партии социалистов-революционеров, почему удовлетворение ходатайства его отца в путях МОНАРШЕГО Милосердия полагал бы нежелательным.
Рисунок из письма Марии Цетлиной мужу от 12 мая 1936 года.
Сбоку приписка: «Количество стрел показывает количество персон, выражающих свою любовь»
О том, что «монаршее милосердие» в данном случае нежелательно, проинформировали барона Г.Г. Врангеля:
Глубокоуважаемый Барон Георгий Георгиевич,
Вследствие письма Вашего от 3 сего Марта имею честь уведомить Вас, что по докладу Господину Товарищу Министра Внутренних Дел Свиты ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА Генерал-Майору Джунковскому обстоятельств дела Михаила Еселева Цетлина, отцом коего Еселем Цетлиным возбуждено всеподданнейшее ходатайство о прекращении уголовного преследования против его сына, Его Превосходительство изволил признать нежелательным удовлетворение этого ходатайства.
Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности.
Подп. А. Васильев
18 апреля 1914 г.
Поскольку личность Цетлина наконец-то была выяснена и было установлено, что именно он являлся источником финансирования эсеровского ЦК, Департамент полиции полагал свою задачу выполненной и распоряжением и. о. вице-директора Департамента полиции А. Васильева от 29 апреля 1914 года «учреждение неотступного наблюдения» за ним снималось как теряющее свое значение. Циркуляр об этом был разослан начальникам губернских жандармских управлений, отделений по охранению общественной безопасности и порядка и офицерам-пограничникам Отдельного корпуса жандармов.
На этом данная история кончается, хотя сама тема оказалась далеко не исчерпанной. Из многих, связанных с этой темой эпизодов жизни Цетлина и его братьев я решил остановиться на том, когда – спустя годы – исторические декорации поменялись и продолжение зародившихся в России в начале ХХ века сюжетов приходилось доигрывать на иных подмостках.
Окончание следует
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1] Как было сказано, Цетлин жил в это время в эмиграции в Париже.
[2] Мамантов Василий Ильич (1863–1928), член Государственного совета, егермейстер, главноуправляющий канцелярией его величества по принятию решений.
[3] Джунковский В.Ф. Воспоминания: В 2-х томах / Под общ. ред. А.Л. Паниной. М.: Изд-во Сабашниковых, 1997. Т. 2. С. 245.
[4] Сохранился мандат искусствоведа П.Д. Эттингера, который осенью 1918 года состоял сотрудником-специалистом в Отделе по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Наркомпроса. Мандат был выдан, говорилось в нем, «на право вывоза художественной восточной коллекции Б.О. Гавронского, находящейся на Красносельской улице в складах т<оварищест>ва В. Высоцкого и К°, в палате № 7, и перевоза ее в Музей Восточного искусства у Красных вор<от> в д<ом> б<ывшего> Гиршмана» (цит. по кн.: Эттингер П.Д. Статьи. Из переписки. Воспоминания современников / Сост. А.А. Демская, Н.Ю. Семенова. М.: Советский художник, 1989. С. 162).
[5] Савинков Б. Избранное. Л.: Художественная литература, 1990. С. 242. Это подтверждает в своих воспоминаниях и другой руководитель эсеровской партии – В.М. Чернов, который, однако, вместо Бориса Осиповича говорит о Дмитрии Осиповиче Гавронском, см.: Чернов В.М. В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах. СПб.: Дмитрий Буланин, 2007. С. 342.