[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2010 ХЕШВАН 5771 – 11(223)
Кто он такой, Леонард Коэн?
Михаил Эдельштейн
Человеческий язык не приспособлен для описания совершенства, встречаясь с чудом, он начинает метаться между молчанием и лепетом восклицаний. И всякий раз, сталкиваясь с необходимостью перевести ощущение чуда в слова, начинаешь завидовать девочке, пишущей в твиттер: «Б-же, он охренителен», или юноше, впечатывающему в ЖЖ: «Я до сих пор не могу понять – кто он такой, Леонард Коэн, и рожден ли он на планете Земля».
Леонард Коэн. Кремлевский дворец съездов. Москва. 7 октября 2010 года
Куда проще и привычнее говорить об обстоятельствах места и времени. Традиционно считается, что в Государственном Кремлевском дворце дурная акустика, совершенно несусветные для площадки с таким звуком цены на билеты и публика, для которой любой гастролер – не более чем повод «потрясти бриллиантами», как нахамил некогда Джон Леннон ее величеству королеве английской. При ближайшем рассмотрении два из трех пунктов обвинения – про акустику и публику – оказались несостоятельны. А вот про цены – чистая правда. Человеку, выложившему за билет на московский концерт Леонарда Коэна несколько сот долларов (при том что vip-места зашкаливали за тысячу), сложно понять, отчего билеты на то же действо в Варшаве стоят от 150 до 800 злотых (приблизительно 1500–8000 рублей), а в Любляне цены в vip-партер и вовсе не превышают 80 евро.
Польша и Словения – две следующие за Россией цели коэновского мирового турне, продолжающегося вот уже третий год. Непосредственным поводом к началу тура, как известно, стала банальная необходимость подзаработать – пока мэтр лечил депрессию в дзэн-буддистском монастыре, его помощница Келли Линч увела все его сбережения и была такова. Но затем 76-летний Коэн, никогда особо не любивший концертировать, вошел во вкус и теперь, кажется, не собирается останавливаться, даже обеспечив себе безбедную старость. С мая 2008 года он дал больше 220 концертов, месяцами живя в режиме один концерт в два дня, а то и чаще.
Первоначально приезд Коэна в Москву был запланирован на март, однако его пришлось передвинуть на полгода: сообщалось, что певец травмировал спину (см. статью Бориса Барабанова в: Лехаим. 2010. № 3). Тут же поползли слухи, что травма спины – эвфемизм, на самом деле все обстоит куда как хуже и о продолжении турне можно забыть. Но в июле тур возобновился, и до приезда в Россию Коэн успел отыграть три с лишним десятка концертов в 15 европейских странах. В конце концов он прибыл и в Москву, честно отработал два с половиной часа, продемонстрировал седой ежик под неизменной черной шляпой и вприпрыжку удалился со сцены в направлении Варшавы. Ближе к ноябрю он должен переместиться в Австралию, затем спеть в Пномпене (!), а завершится турне (если Коэн не решит его в очередной раз продлить) в декабре двумя концертами в Лас-Вегасе.
Еще несколько слов об организации московского концерта – чтобы уравновесить то доброе, что было сказано выше о публике и акустике. Если за полтора часа до начала в Кремлевский дворец можно было пройти практически свободно, то где-то с шести Александровский сад стал стремительно заполняться людьми. В итоге несколько тысяч человек час с лишним топтались в районе Вечного огня и ждали, пока впередистоящие пройдут все этапы контроля и досмотра. Погода, впрочем, была вполне приемлемая, и можно было коротать время, разглядывая населяющих Неглинку зверюшек Церетели – а то вдруг скоро и их перенесут куда-нибудь к Колумбу. Но те обладатели дешевых билетов, кто пришел заранее, все же оказались в выигрыше. За несколько минут до начала действа стало ясно, что в vip-зоне остаются свободные места, и началось более или менее массовое переселение заднескамеечников. Кого-то в итоге согнали обратно, но большинство благополучно прижилось на новых местах.
Концерт начался даже чуть раньше запланированных 19.30. Хвост очереди еще тащился по Александровскому саду, а Коэн уже пел «Dance Me to the End of Love» и «The Future». Сетлист был практически тот же, что и на всех европейских концертах, разве что в Москве Коэн почему-то не стал исполнять «Ain’t No Cure for Love», которая обычно идет как раз после «The Future». А так все то же самое: два отделения по десять песен в каждом плюс два биса.
С последними, впрочем, произошла-таки досадная накладка: везде Коэн, выходя на бис второй раз, пел «Famous Blue Raincoat», а потом заканчивал идеально подходящей для занавеса «Closing Time». В Москве отчего-то обошлось без синего плаща, что, конечно, очень и очень печально: вещь, безусловно, из лучших у Коэна. Что послужило причиной такого секвестра – не вполне понятно. Сам певец вроде бы намекнул, что Кремль – предприятие режимное, так что пора сворачиваться. Если так – дополнительное спасибо организаторам. Как было замечено кем-то из блогеров, «обрезать конец концерта по причине того, что пол в кремлине моют по расписанию, – это просто из фильма “Афоня”». Дорогой слушатель, поспеши забрать пальто из гардероба, ровно в 22.30 твоя карета превратится в тыкву…
Из прочих потерь, в коих принимающая сторона уже не виновата, – не приехала в Москву Шерон Робинсон, многолетний бэк-вокалист и соавтор Коэна. Ее, впрочем, не было и на последних сентябрьских концертах: подхваченный на гастролях грипп привел к проблемам с ушами, и Робинсон уехала лечиться, пообещав присоединиться к группе в Новой Зеландии. Зато в качестве бонуса Коэн прочитал два хрестоматийных стихотворения английских поэтов: «Invictus» Уильяма Хенли и последнюю строфу «Дуврского берега» Мэтью Арнольда (на европейских концертах он иногда читал Йитса). Если еще вспомнить, что завершавший второе отделение «Take This Waltz» представляет собой вариацию на тему «Маленького венского вальса» Гарсиа Лорки (кстати, Лоркой Коэн назвал свою дочь), то остается только поблагодарить мэтра за краткий курс поэтического ликбеза.
Наконец, прозвучали три новые коэновские вещи: жесткие блюзы «Darkness» и «Feels So Good» и совсем свежий госпел на тему исхода из Египта «Born in Chains». Удивительно, но, постарев внешне, Коэн, кажется, помолодел эмоционально. Достаточно сравнить иронично-сентиментальную «I’m your man», от которой четверть века тают сердца женщин всех возрастов и национальностей, и «Darkness» – скорее дилановскую, чем привычно-коэновскую, разборку с женщиной, поящей героя тьмой из своей красной чашечки. Или послушать «Feels So Good», местами кажущуюся переводом вертинского «Как хорошо проснуться одному в своем уютном холостяцком флэте», разве что вместо простого шотландского виски у Коэна – чашка черного кофе.
В молодости Коэн напоминал Аль Пачино, но с годами, как и положено стареющему еврею, стал похож на Дастина Хоффмана. Впечатление сходства усиливается, когда видишь, как он изображает на сцене танцевальные па с грацией аутиста Рэймонда – хоффмановского героя из «Человека дождя». Или просто стоит, ссутулившись, на полусогнутых и густит хриплым баритоном, практически не изменившимся со времен первых альбомов, свои шаманские заклинания в зажатый между ладонями микрофон.
Вот, кстати, главная загадка «живого Коэна»: почему так получается, что какие-то вещи, вроде бы смешные и нелепые, выглядят у него абсолютно естественными и даже единственно возможными? Начать хотя бы с одежды: старомодный костюм, мятая шляпа, стилизация какая-то. Но сразу же понимаешь: именно так он и должен выглядеть, только так – церемонным гангстером из старого доброго нуара, вот хоть Голландцем Шульцем, которого изобразил в «Билли Батгейте» тот же Хоффман. Или, к примеру, в «Tower of Song» он наиграл двумя пальцами простенькое соло на клавишах, зал зааплодировал, а Коэн раскланялся: спасибо, мол, но, право, вы слишком добры ко мне. В пересказе выглядит невозможным кокетством, но когда это видишь, то ни о чем таком и мысли не возникает, наоборот, испытываешь прилив нежности и благодарности. А когда в наиболее торжественных местах певец встает на колени – начиная с «Сhelsea Hotel» (пронзительной элегии, сюжетная основа которой – мимолетный роман Коэна с Дженис Джоплин) и далее везде? Кому бы еще такое простили? Но дело в том, что у него это отчего-то смотрится не театральщиной, а правильным рыцарским жестом.
И с сопровождающими Коэна музыкантами та же история. Главное в них – не техническая изощренность, хотя они, безусловно, виртуозы – и саксофонист Дино Сольдо, и бэк-вокалистки сестры Уэбб, не говоря уже о Хавьере Масе, лютнисте и гитаристе. Но вдобавок они еще наделены даром абсолютного интонационного попадания, идеальным чувством границы между пережимом и тем, что в самый раз. Возможно, что партия контрабаса в «Who By Fire» введена просто для того, чтобы дать Коэну немного передохнуть, – но отчего-то в исполнении Роско Бека она звучит так, будто была там с момента появления песни и без нее этот парафраз старинной молитвы на Йом Кипур просто вообразить нельзя.
И из-за этой интонационной точности, из-за нездешнего благородства и достоинства, сквозящего в каждом жесте пожилого сутулого человека и его свиты, самые мрачные коэновские вещи вдруг начинают звучать светло. И «Everybody Knows» уже не давит набором чернушных истин – каждый знает, что корабль дал течь, каждый знает, что капитан врет, – и «Who By Fire» не кажется простым каталогом различных видов смерти. Трагическая мудрость коэновских песен неожиданно рождает ощущение теплоты и уюта. И потому, может быть, самое точное впечатление от этого концерта – чье-то жежешное восклицание: «Хотелось бы мне, чтобы Б-г был похож на Леонарда Коэна!»
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.