[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АВГУСТ 2010 АВ 5770 – 8(220)
ИСПАНСКИЙ ЖЕНИХ
Рена Яловецкая
Во всем был виноват летчик-орденоносец, прилетевший в отпуск. Ребята со всей улицы сбегались посмотреть на знаменитость. Каждого он угостил конфетами и подержал на коленях. Славка тоже заявилась. Получила порцию сладостей и обняла героя за шею. Тот погладил ее по голове, но вдруг отдернул руку и сбросил с колен.
Славка заплакала и заковыляла к двери.
– Не реви! Ты ведь взрослая, – вернул ее летчик, не зная, как исправить оплошность и утешить странное существо ростом чуть более метра.
Он придумал. Но лучше бы этого не затевал...
Издали она казалась девочкой лет десяти: короткая косица с голубой лентой, юбка в клетку, высокие ботинки на шнурках.
Никто точно не помнил, откуда взялась Славка. Рассказывали, что ее ребенком нашли на базарной свалке, в корзине. Другие уверяли, что сверток с грудным младенцем подбросили в крестьянскую подводу цыгане. Но на смуглых таборных цыганок девочка не походила – была белокожа, голубоглаза, с непомерно высоким лбом. Вспоминали, что найденыша взяли в дом Малкины – скорняк Янкель и портниха Этл. Ходили слухи, что принятая девочка вовсе не подкидыш, а дочь их дальней родственницы. Она-де согрешила в городе, подбросила несчастное дитя и исчезла. Но кое-кто утверждал, что непутевая мать махнула в Америку с каким-то авантюристом.
Славка росла с другими детьми Малкиных, но не вырастала. Ее сестры повыходили замуж и родили детей, а она в свои двадцать пять осталась похожей на ребенка.
– Наказанье Г‑сподне! – шушукались соседи. – Дитя греха.
– Чадо-то нежеланное, мать, видно, истребляла его в чреве и повредила. Родила черт-те что, – строили догадки.
– Тайну уродства и ученые еще не разгадали, – вздыхали сердобольные.
Славка не была в доме обузой. Помогала по хозяйству, нянчила детей, ходила на рынок. Но с трудом могла угнаться за расшалившимся малышом, дотянуться до чугунка на печи.
У портнихи Этл в комнате стояло большое зеркало. Когда примерки кончались, Славка забиралась на табурет и разглядывала себя с пристрастием.
– Я не горбунья! Не хромая. Все на месте: руки, ноги, голова. Лицо хорошее. А волосы всем на зависть: вьются и пушистые, как золотая кудель.
И все-таки ее точила обида: я не такая, как все.
– Ошибка Б‑га! – услышала она однажды за собой сочувственный шепот.
Может, и впрямь небесный Ваятель просчитался. Свалял дурака. Или просто поскупился на материал и сотворил дитя не по канонам. Поспешил и забыл про законы соразмерности: получилась голова взрослого, а туловище как у ребенка – короткое. Понебрежничал Творец, и живи теперь на белом свете, Г‑сподня аномалия, мучайся!
В детстве она не сознавала своей ущербности, пока сестра Аня случайно не сказала:
– Славка похожа на куклу! – И бросила на пол сшитое неумелыми руками тряпичное чучело, набитое соломой. Мать дала Аньке шлепка, а Славка затаилась.
Соседи и вся улица маленького белорусского городка к девочке-карлице привыкли. Зазывали в гости, выносили пряники и яблоки. Но едва та оказывалась на чужой улице, мальчишки бросали в нее камни и улюлюкали: «Уродка! Недомерок!» А однажды натравили на нее собак. Славка прибежала, запыхавшись, домой, вытащила ржавый серп, которым на ночь закрывалась калитка, и проковыляла в глубь двора. Там она решила, когда стемнеет, убить себя. Вечером в темноте зловеще квакали лягушки и в траве что-то шелестело. Девочка испугалась и оружие – серп – бросила в пруд.
Мало что сознавая, Славка боялась смерти. Узнав, что родная мать ее, вероятно, умерла, она убегала на кладбище и бродила среди могил. Если на улице случались похороны, она выскальзывала из дому и пристраивалась к похоронной процессии. Всякий раз ей казалось, что она идет за материнским гробом! В отличие от людей с врожденным изъяном, Славка не была замкнутой или злопамятной. Напротив – улыбчивой и простодушной. Завидит знакомого, просияет и идет навстречу, раскрыв объятия.
– Побудь с моим ребеночком, подшей сарафан, – просили ее соседки. Славка была безотказна. Часто сидела с малышней, рассказывая сказки и бесхитростные истории. Дети, особенно девочки, считали ее равной себе, подругой.
В доме ей поручалось принимать бедных. Те обычно являлись по пятницам после захода солнца: Юдка Шлепер[1] – костлявый, босой, две сумки через плечо. Всегда сплетничал:
– Ваш хозяин с девками гуляет!
Голох Питкес[2] шаркал ногами, гудел, ухал и свистел, изображая паровоз.
Полуслепая Сореле приводила с собой лохматых золотушных девочек и молча подставляла корзину.
Нищие рассаживались по табуретам, а Славка раздавала гостинцы: халы с маком, рулеты с корицей, груши и остатки ужина.
В школу девочка не ходила, но выучилась читать и считать на счетах.
– Занятие бы ей какое найти! – скреб в затылке Янкель. – Скорняжное дело – не женское. Да и времена какие... Раньше выделывал и шил лисьи горжетки, муфты или пелерины из куницы. Благородный мех. А сейчас «ушанки» да тюбетейки для комсомолии... Какой тут интерес. Может, шитью обучить ее...
Но Славка хмурилась: «Не стану портнихой. Хочу в Польшу. На шляпницу учиться».
– Варшава далеко, а мадам Гершензон – рядом, – нашла компромисс Этл.
В шляпной мастерской поначалу Славка выметала мусор: клочки меха, обрезки шелка, нитки. Перетаскивала «болванки», подносила мастерицам влажный фетр. Те постепенно обучили новую работницу ремеслу. По вечерам, когда никто не видел, она примеряла перед зеркалом шляпы заказчиц. Но ни бархатные тюрбаны, ни каракулевые береты, ни кокетливые шляпки с вуалетками на Славкину голову не надевались.
– Вот вам! – сбрасывала она на пол шляпы и топтала их ногами.
Мишурное царство атласных лент, булавок, сверкающих бусин не покорялось. Женское счастье карлице было не по размеру. Короткие пальцы, державшие иголки, оказались недостаточно проворны, тяжелые ножницы выскальзывали из рук. К тому же однажды Славка свалилась с высокого кресла и разбила лицо.
– Забери своего шлимазла[3], – с грустью привела мадам Гершензон Славку к матери, всю в следах от зеленки и йода.
– Не буду нахлебницей, – обиделась изгнанная из шляпного рая.
– Я пошла бы в кассирши или в аптекарши: сидишь на стуле – в окошке только голову видно... Или на чулочную фабрику. Там весело. Вечером клуб открыт. Кино показывают. Хороших работниц путевками награждают в Сочи или в Москву.
Славка никогда не видела ни моря, ни столицы. Но это несбыточная мечта: ведь ей не дотянуться до станка...
– Давайте отдадим сестрицу в цирк! – удумала Анна.
Но Этл разозлилась на дочь:
– В цирк берут лилипутов, а карликов – редко.
– Что опять за спор? – вмешался Янкель. – Девушке нужен заработок, живая копейка! Найдите ей занятие по силам. Думайте! Или зачем вам головы?
«Какой еврей без перины? Какая невеста без приданого – пухового ложа любви? И пары подушек?» – так подумало семейство Малкиных, и страдалицу отдали в артель.
Она бродила по берегу озера и ждала, пока, наплававшись, выйдут из воды гуси. Выйдут переваливаясь, стряхнут с себя влагу, и вместе с брызгами полетят в песок и прибрежную траву перья и пух. Славка собирала пуховый мусор в мешок и сдавала швеям. А те вскоре научили делать ее перины и подушки. Теперь, когда на малкинской улице намечалась свадьба, матери невест радостно оповещали:
– Идем к Славке! Перину заказывать.
Почему-то считалось, что у маленькой мастерицы легкая рука. Поэтому Славку приглашали и на свадебные праздники, отводя особую роль. Пока женихи и невесты проходили под хупой[4], а гости поедали праздничные блюда, Славка важно восседала во главе другого большого стола на высоком стуле. Она принимала подарки: складывала коробки, свертки, узлы и букеты. Ничто не ускользало от бдительного взгляда хранительницы: ни столовое серебро, ни подстаканники с гравировкой, ни миниатюрные ложечки для мороженого. Отдельно возвышались чайные и обеденные сервизы. Белели стопки скатертей и пододеяльников. В эти краткие часы Славка ощущала себя важной персоной – владелицей сокровищ. Она сидела за большим столом в белой матроске с голубой лентой в короткой косице, похожая на малолетнюю принцессу. Девочка-талисман.
Бывало, гости, разгоряченные угощением и танцами, спускались к Славке просто поболтать. А как-то мороженщик Арон Шуберт, не остывший от фрейлехса[5] и краковяка, подлетел к ней:
– Фейгеле[6], танцен, танцен!
И не успела Славка отмахнуться, как кавалер сгреб ее в охапку и закружил. Она обхватила руками его шею, боясь упасть.
– Спусти на землю! – завизжала растерявшаяся Славка. Но страх вдруг улетучился, а осталась непонятная радость.
Она любила праздники.
Перед Пейсахом улица пахнет жареными шкварками. Все еврейские дома готовятся к праздничной трапезе. А Славка первая мастерица откармливать гусей. Сидит хозяйка в кухне, крепко прижав к себе птицу, а Славка-помощница раскрывает гусыне клюв и проталкивает мучные катыши.
– Глотай, гуска, жирной будешь! – приговаривает, нежно массируя гусиную шею. – Скоро гости!
Праздники Славка любила с детской безоглядностью, и взрослые не лишали ее иллюзий. Она получала в подарок ханука-гелт[7], орехи, засахаренные фрукты. В Пурим ее вместе с детьми сажали в пролетку и катали по городу. Грива и хвост у лошади разукрашены цветами и бантами, бубенцы звенят. Сидит Славка барыней, а отец спрашивает:
– Мороженое хочешь? А ситро? Может, мармелад? Ландрин?
Праздники кончаются, а Славка, навсегда застрявшая в детстве, ждет следующих. Она наденет новое платье... Платьев у нее полно. Из посылок. На ее имя приходят ящики – из Америки. Кто таинственный благотворитель, точно неизвестно. Говорят, дядя-миллионер или бездетная дальняя родственница. Но по самым упорным слухам, благодетель этот – беспутная мать Славки, бросившая когда-то родное чадо на произвол судьбы. В посылках обычно была одежда и деньги. Заграничные платья кое-как скрывали изъяны Славкиной фигуры, а доллары она отдавала Этл. Та складывала их в сундучок: на приданое Славки. Однако женихи не толпились, и сосватать ее могли только разве вдовцу с оравой ребятишек. Претенденты были малочисленны и незавидны.
Извозчик Мейлах всегда с хлыстом. Пахнет от него лошадьми и водкой.
Кузнец Борух угрюм, груб, и уши торчат как у волка.
Но оба воротили носы: невеста – чертова кукла. Какая из недоделанной жена?
Да и Славке такие партии ни к чему.
Вот мороженщика Арона Шуберта она бы не отвергла. Еще девчонкой бегала к нему за вожделенным лакомством. Тогда он казался веселым фокусником: погружал в банки-цилиндры длинную ложку, извлекал белую прохладную массу, и формочки сами выталкивали мороженое-тюбик.
– Держи, детвора, чудо в вафлях!
Славка думала, что жизнь с таким человеком – сплошной праздник.
Ей снился сон: жаркий летний день. Арон Шуберт катит по улице голубой ящик на колесах. А за ним шествует важная Славка, держа за руки его деток: Мулика и Блюмку. И все вместе они выкрикивают:
– Кому мороженое? Ванильное, шоколадное, земляничное!
Но сон не сбылся. Коварный мороженщик Шуберт не доехал до невесты, а привез себе из города жену ростом с водонапорную башню. Потом продал голубую повозку и укатил в Оршу. Славка погоревала и перестала мечтать. И в этот миг нелегкая принесла летчика Моисея Рубинчика, который заморочил ей голову, лишив покоя.
Позже он корил себя за грубость, за то, что не смог отличить карлицу от ребенка, и причинил боль беззащитной. В сердце отважного героя жило сострадание: если нельзя исправить ошибку природы, то надо дать надежду...
Славка стояла перед обидчиком и вытирала слезы рукавом матроски.
– Не реви! Сядь! – заговорил он. – Каждому человеку полагается счастье, твое еще не пришло.
Славка придвинула скамейку и села рядом.
– Когда я воевал в Испании, у нас в эскадрилье был один борт-штурман...
Славка рассеянно слушала рассказ про чужую удачу. От летчика пахло кожей, одеколоном и табачным дымом, а Славке казалось, что это запах счастья. Она протянула руку и погладила ремни портупеи. Рубинчик улыбнулся и осторожно снял ее ладонь. Его осенило. Он вспомнил, как в Мадриде, во время передышки между боями, переводчица повела его экипаж в музей. На полотнах старых художников он увидел рядом с королями карликов и карлиц, облаченных в золото и бархат. В них не чувствовалось ущербности. Напротив, лица их были исполнены достоинства и благородства.
– Послушай! – он обнял Славку за плечи. – Я расскажу тебе об Испании.
Славка слушала про старинные замки, про бой быков и бесстрашных тореадоров. И про прекрасных испанок с веерами и кастаньетами.
«Зачем мне это летчик рассказывает? – недоумевала она. – Лучше бы разрешил потрогать орден на гимнастерке».
Но тут Рубинчик поведал главное, от чего Славка задохнулась.
Оказывается, в стране Испании часто рождаются маленькие люди, подобные Славке. Особенные. Мужчины и женщины. Их никто не смеет оскорбить. Никто вслед не крикнет: «Уроды, головастики!» А в старые времена короли назначали их советниками. А маленькие женщины считались наперсницами инфант – испанских принцесс.
– Я не верю тебе! – мотала головой Славка, потрясенная услышанным.
– Клянусь мамой! – приложил руку к сердцу рассказчик. – Приходи завтра! – Он выпроводил девушку и на следующий день предъявил ей доказательство.
– Покажи картинку! – вырвала она из рук летчика журнал с цветной репродукцией.
– Смотри! – Рубинчик поднес иллюстрацию близко к Славкиному лицу.
Она глядела во все глаза: рядом с королем и королевой стоял маленький человек, похожий на Славку. Но она не замечала ни его коротконогости, ни непомерно крупной головы. Человек был прекрасен, горделив, статен и по праву приближен к коронованным особам.
– Вот какой мне послан Б‑гом жених! – Славка почувствовала укол прямо в сердце.
Давно уж улетел из городка летчик Рубинчик, а Славка только и думала о предназначенном суженом.
Однажды она созвала девчонок из соседних домов и торжественно объявила:
– У меня есть жених!
– Врешь! Где же он? – не поверили подружки.
– Он живет далеко. В Испании. В горах. Там целые города, где живут маленькие люди. Особая порода.
– Такого не бывает! – засомневались девочки.
– Клянусь мамой! – Славка скрестила на груди руки и вытащила из кармана помятую репродукцию. – Гляньте! – ткнула пальцем в изображение: с бумажного листа смотрели карлики и карлицы, сверкающие золотом и драгоценностями. Неотличимые от королевских особ, величественные и загадочные.
– Дурочка ты, Славка! – пожалели наивную не по годам разумные подружки. – Эта картинка из старинной жизни...
– Дослушайте! – Славка от досады сжала кулаки. – Мой жених точь-в-точь как тот, с королем. У него сейчас, конечно, другой костюм. Но зато золотая цепь и часы.
– На чем же он к тебе из Испании явится? – откровенно хихикали девчонки.
– На эроплане! – с вызовом ответила невеста.
Ей хотелось, чтобы любимый походил на летчика Моисея Рубинчика, заронившего в сердце сладостную мечту. Поэтому, когда насмешницы спросили, как зовут испанского жениха, она ответила:
– Его зовут Мойше-Хуан! Имя у него двойное. С подкладочкой...
Славке теперь не нужен был ни один вдовец, ни даже мороженщик Арон Шуберт.
Взрослые отмахивались от ее рассказов об объявившемся женихе:
– Балаболка. Совсем рехнулась дурья башка!
А малолетние подружки, веря и не веря, обступали Славку:
– Скажи, отчего только в Испании твое племя?
– Особая земля. И небо.
– А какие у этих жителей города? – не унимались ехидны.
– Небольшие. Дома невысокие. Без всяких лестниц. А собаки там добрые...
– А дети у маленьких людей рождаются?
– Да!
– Когда же твой Мойше-Хуан наконец прибудет? – не верившие поначалу, теперь они ожидали пришествия мифического суженого.
А у Славки сердце настороже:
– Не пропустить бы! Встретить!
Она идет на окраину, вскарабкивается на высокий холм с развалинами старинного ливонского замка и долго смотрит вдаль. Потом разводит руки в стороны и обнимает небо.
Ей приснился аэродром. Самолеты взлетали и садились. Из кабины вышел летчик, статный, в шлеме, куртке и кожаных перчатках. Он лихо раскрутил пропеллер и скомандовал:
– Взлет!
Самолет был легкий, небольшой, под стать пилоту. И Славка узнала героя. Проснувшись, она вздрогнула:
– Сон-подсказка. Заморский суженый вот-вот нагрянет.
Одевшись, кое-как зашнуровав ботинки, она почти побежала на базар и в лавках купила медный гребень, веер из розового целлулоида и шелковую шаль. Потом спешно перебрала перину – пушинка к пушинке – и у мадам Шапиро заказала наволочки из батиста с прошвами и кружевом.
Каждое утро она отправлялась в ближний лес и приносила корзинку ранней земляники. В лихорадочном ожидании испанского жениха Славка не расслышала раскатов канонады.
– Очнись! Война! Немцы войдут в город. Надо уходить! – трясли за плечи зачарованную невесту домочадцы.
Она собрала узел. Кинула его на повозку. С нею рядом в толпе шли мать Этл и сестра Анна. Лошадь еле тянула скарб. Едва беженцы миновали лес, началась бомбежка. Люди в панике бросались на землю. Но Славка не понимала людского страха: в небе парили невиданной красоты стальные птицы.
Славка стояла как вкопанная, зачарованная их мощью и величием. Штурмовики шли низко, так что Славка видела тень крыла, кабину и приближающееся лицо летчика.
Она почти задохнулась от счастья: знала, что дождалась, но не произносила заветного имени. Просто в немом восторге раскрыла руки для объятий, словно хотела сказать: «Я здесь! Не ошибись!»
Штурмовик шел совсем низко, на бреющем полете, девушка не успела даже вскрикнуть.
Все люди вокруг нее гибли, испытывая предсмертный страх и ужас. Только карлица Славка, так ничего и не поняв, приняла свою смерть с восхищением.
