Пир

Аркадий Ковельман

…и поняли мы,

Что мы на пиру в вековом прототипе –

На пире Платона во время чумы.

Откуда же эта печаль, Диотима?

Борис Пастернак. Лето

 

Мы на пиру в Неардее, в городе на реке Евфрат, в стране, которую называют Вавилон, хотя Вавилон давно захирел и лежит в развалинах. Рав Нахман здесь дома, а рабби Ицхак пришел из Земли Израиля. Когда там случилась чума, здесь объявили пост. Но сейчас – ни чумы, ни поста, и мудрецы пируют. Спросил рав Нахман: «Не произнесет ли господин мой слово?» Ответил ему рабби Ицхак: «Не беседуют во время еды, чтобы пища не попала в дыхательное горло вместо пищевода». Так мы учим из трактата, имя которому – Таанит, что значит «Пост» (5б).

Пять мудрецов на седере в Бней-Браке. Иллюстрация из Пасхальных агадот 1927–1930 годов. Справа налево сидят: Рамбам, Раши, р. Яаков бен Ашер, р. Йосеф Каро и р. Ицхак
Альфаси (спиной к зрителю). Из Библиотеки Института Шехтера

 

Вот и на пире Платона Аристофан, сочинитель комедий, переел, и на него напала икота. Он сказал врачу Эриксимаху: «Либо прекрати мою икоту, Эриксимах, либо говори вместо меня, пока я не перестану икать». В ту ночь говорили, справа по кругу, похвальные речи Эроту, богу любви. Сократ, когда очередь дошла до него, вспомнил Диотиму, жрицу Зевса, что прибыла в Афины из Аркадии и на десять лет отодвинула приход чумы. И вот что она рассказала Сократу. Когда родилась Афродита, боги собрались на пир. Пришел и Пор, бог изобилия, опьянел от нектара и заснул. Спящим в саду нашла его Пения, богиня бедности, и зачала от него сына. Имя же сыну – Эрот. Потому что отец его богат, а мать – нищенка, он вечно домогается и стремится. К чему стремится? К прекрасному. Ведь зачали его в день, когда рождена Афродита. Поскольку же мудрость – самое прекрасное, то Эрот – философ. По-гречески философ – «возлюбленный мудрости», а вовсе не мудрец. Томление его бесконечно, как бесконечно познание.

На трапезе в Неардее речь также шла о любви. Сказал рабби Ицхак: «Стоит кому-то произнести “Рахав, Рахав”, как сразу происходит у него семяизвержение». Ответил ему рав Нахман: «Я произношу, и хоть бы что!» Рабби Ицхак разъяснил: «Это я сказал о том человеке, который сошелся с Рахав, познал ее и упоминает ее имя». Рахав же была блудница, в доме которой спрятались еврейские шпионы, а она их не выдала своим, жителям Иерихона. Когда затрубили трубы и пали стены города, евреи оставили Рахав и ее родню в живых. И не только это – в Сифрей сказано, что восемь священников и восемь пророков были ее потомками. А в Евангелии от Матфея (1:5) Рахав названа матерью Вооза, того самого, что выкупил Руфь и женился на ней, и от него пошел род царя Давида.

Если кого-то удивляет, что блуднице выпала такая честь, то вот другая женщина, которая оделась, как блудница, и села у дороги, как блудница, а от нее произошло колено Иудино. Из этого колена вышел царь Давид и выйдет мессия, помазанник. Звали ее Тамар, и свекром ее был сам патриарх Иуда. Когда его первый сын умер, Иуда по обычаю ибума отдал Тамар своего второго сына, но умер и второй. Третьего же сына он не хотел отдавать. Вот тут-то Тамар оделась блудницей и села у дороги, чтобы соблазнить собственного свекра. Рабби Йоханан учил, что Иуда хотел пройти мимо, но Святой, благословен Он, послал к Иуде ангела вожделения, и тот сказал: «Иуда, куда ты идешь? Не туда ли, откуда выйдут цари и избавители?» Так в Берешит раба, 85:8.

Через три месяца, когда увидели, что Тамар беременна, хотели ее сжечь. Но она показала три знака, которые Иуда оставил ей. Что за знаки? Печать, шнур и жезл. Шнур – это мудрецы Синедриона, ведь они удлиняют бахрому на одежде своей. Жезл – царь-помазанник, мессия. Ведь сказано в псалме (110:2): «Жезл силы твоей пошлет Г-сподь из Сиона!» А о печати сказано в Песни Песней (8:6): «Положи меня печатью на сердце твое, печатью на руку твою, ибо сильна, как смерть, любовь…»

Историю Тамар и Иуды мидраш толкует как историю любви, а плод этой любви – царь-помазанник, мессия. И не только это – всю историю Израиля мидраш делает историей любви. Для этого он переводит «Песню моря» в Шир а-ширим («Песнь Песней»). «Песню моря» пел Моше, когда Г-сподь потопил колесницы фараона и войско его, а Шир а-ширим сложил царь Шломо на радость Шуламит. И в Шир а-ширим (5:9) мы читаем слова, обращенные к Шуламит: «Чем возлюб­ленный твой лучше других возлюбленных, прекраснейшая из женщин?» Истолковал рабби Акива словами из «Песни моря»: «Это Б‑г мой, и воспою красу его». Народы мира спрашивают Израиль: «Чем возлюбленный твой лучше других возлюбленных? Ведь вас убивают за Него, ибо сказано “За Тебя убивают нас всякий день” (Теилим, 44:22)? Ведь вы красивы и сильны, придите и смешайтесь с нами!» И Израиль отвечает им: «Знаете ли вы Его? Мы расскажем вам. “Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других: голова его – чистое золото; кудри его волнистые, черные, как ворон…” (Шир а-ширим, 5:10-11)». Когда слышат это народы мира, говорят Израилю: «Мы пойдем с вами, как сказано: “Куда пошел возлюбленный твой, прекраснейшая из женщин? Куда обратился возлюбленный твой? Мы поищем его с тобою” (Шир а-ширим, 6:1)». Израиль же говорит им: «Нет вам доли в Нем, как сказано: “Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему” (Шир а-ширим, 2:16, 6:3)». Так в Мехильте.

И вот чему Диотима учила Сократа: любовь есть стремление к прекрасному, сначала – к прекрасным телам, а потом – к истинно сущему. И для платоников любовь к Б-гу есть любовь к прекрасному, и для них «возлюбленный мой бел и румян». Но нет в мидраше платонического «потом» и «сначала». Нет лифта, подъема от плотской любви к духовной, но все дано смертельно и сразу: любовь Израиля к Б‑гу и любовь девушки к юноше. Потому и сказано: «Положи меня печатью на сердце твое, печатью на руку твою, ибо сильна, как смерть, любовь…»

«Откуда же эта печаль, Диотима?» – спрашивает поэт, подозревая происки Мэри-арфистки, поющей «уныло и протяжно». Или он имеет в виду флейтистку, которую Алкивиад привел на пир? Эти пиры всегда в соседстве с чумою, всегда двоятся. То ли чума в Афинах при Перикле, то ли чума в Римской империи в правление Марка Аврелия. Платоновский пир, прототип всех пиров, завершился странной мыслью Сократа: один и тот же человек должен быть и комическим поэтом, и трагическим. И на пире богов, по словам Диотимы, был зачат странный демон – сын богача и нищенки, не мудрец и не глупец, вечно ищущий того, чего нельзя достичь.

И таков же был пир Авуи в честь обрезания его сына Элиши, того самого, что сначала стал знаменитым мудрецом, а потом сложил с себя иго Торы, и за это был прозван Ахер – «Другой». И он был учителем рабби Меира. Как-то раз Ахер ехал на лошади в субботу. Пришли и сказали рабби Меиру: «Там – твой учитель». Вышел рабби Меир, и Ахер спросил его: «Какие слова Торы ты толковал сегодня?» Ответил рабби Меир: «Конец дела лучше его начала» (Кое­лет, 7:8). Сказал Ахер: «Конец дела хорош, когда начало было хорошим. А вот что случилось со мной. Мой отец Авуя был знатен в Иерусалиме. Когда настал день моего обрезания, он позвал всех знатных людей Иеру­салима и посадил их отдельно, и позвал рабби Эли­эзера и рабби Йео­шуа и посадил их отдельно. Только знатные гости наелись и напились, они начали плясать и топать ногами. Увидел это рабби Элиэзер и сказал рабби Йеошуа: “Пока эти заняты своим делом, мы займемся своим”. Сели и занялись словами Торы – от Пяти­книжия к Пророкам и от Пророков к Писаниям, и сошел огонь с небес и окружил мудрецов. Спросил их Авуя: “Господа, вы пришли сжечь мой дом?” “Б‑же упаси, – ответили те. – Мы сидели и занимались словами Торы – от Пятикнижия к Пророкам и от Пророков к Писаниям, и слова веселились, словно только что даны на Синае, и огонь пылал вокруг нас, как пылал на Синае, а на Синае – разве не в огне они даны? Ведь сказано: „А гора пылала огнем до сердца небес“ (Дварим, 4:11)”. Мой отец, Авуя, сказал им: “Господа, раз такова сила Торы, то, если этот сын мой будет жив, я отделю его для Торы”. Поскольку же намерение моего отца не ради Небес было, то и не исполнилось оно». Так в Иерусалимском Талмуде, в трактате Хагига.

А рабби Элиэзер и рабби Йеошуа вместе с другими мудрецами – рабби Эльазаром бен Азарьей, рабби Акивой и рабби Тарфоном – пировали еще в Бней-Браке. Они возлежали на ложах в триклинии всю пасхальную ночь и рассказывали об Исходе, пока не пришли их ученики и не сказали им: «Учителя наши, настало время утреннего чтения Шма». А в Шма есть такие слова: «И люби Г-спода, Б‑га твоего, всем сердцем своим, и всею душою твоею, и всем лучшим, что есть у тебя» (Дварим, 6:5). И заповедь об этих словах: «И повяжи их как знак на руку твою…» (Дварим, 6:8). То есть повяжи на руку тфилин, черные коробочки со словами Торы. Рабби Берахья отнес заповедь о тфилин («на руку твою»!) к словам из «Шир а-ширим»: «Положи меня печатью на сердце твое, печатью на руку твою, ибо сильна, как смерть, любовь…» Так в мидраше на «Шир а-ширим».

Мы на пиру, господа. Мы в вековом прототипе. Лехаим, господа, лехаим!

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.