[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАЙ 2010 ИЯР 5770 – 5(217)
Библейские сюжеты как китч
Елена Римон
Одна из идеологических линий романа Йохи Брандес «Третья книга Царей» (см. Лехаим. 2010. № 4) – протест против абстрактного монотеизма, который, как настойчиво подчеркивается в книге, насаждается грубой силой, исходящей из Иерусалима. С самого начала свободолюбивый мальчик Шлом-Ам возмущается попыткой царей из колена Йеуды установить религиозную гегемонию над северным коленом Эфраима – потомками Йосефа.
Йохи Брандес
Когда я достаточно подрос для того, чтобы позволить себе поспорить с мамой, я сказал, что почитаю только предводителей колен Рахели (имеются в виду сыновья Рахели Биньямин и Йосеф; сыновья Йосефа Эфраим и Менаше считались родоначальниками северных колен. – Е. Р.). В ответ я выслушал от мамы целую лекцию о любви между коленом Леви и коленами Йосефа. Для подтверждения своих слов она напомнила, что из колена Леви происходил Моше, который назначил после себя предводителем народа Йеошуа из колена Эфраима, и напомнила, что брат Моше, первый священник Всевышнего Аарон, избрал из символов всех колен Израиля символом переносного храма именно символ Йосефа, праотца нашего.
– У входа в переносной храм в пустыне был поставлен бык? – разволновался я. Я понял, что удостоился услышать из ее уст слова, которые запрещено произносить, и был горд, что мама надеется на меня и говорит мне это.
– Не просто бык, а телец из чистого золота, всенародно подтверждавший избранность Йосефа среди сыновей Израиля.
Хорошенько обдумав это, я сказал маме, что не понимаю, почему царь приказал разрушить статую быка в храме Цреды (центрального города Эфраима. – Е. Р.), если сам первосвященник Аарон установил этот наш символ в переносном храме – скинии.
Вопросы такого рода приводили к тому, что папа в страхе бросался к окну, но в данный момент он был в виноградниках, и мама могла говорить со мной без всяких помех. Она рассказала мне о противостоянии между Йеудой и Йосефом: оно началось еще с древних времен и продолжается у их потомков. Сыновья Йеуды не соглашаются с избранностью колена Йосефа. Иногда они действуют силой, как Калев, сын Йефуне, который пытался восстать против Йеошуа, а иногда пользуются всякими измышлениями…
– Сыны Йеуды рассказывают, что Аарон предал Б‑га Израиля, – сказала мама с отвращением. – Чтобы опозорить наш символ, они возводят страшные наветы на великого коена Израиля. Я не в силах повторить их слова.
Я знал, что маме нужно, чтобы я ее упрашивал, и тут же принялся настаивать и умолять. Она согласилась и с содроганием прошептала, что сыны Йеуды утверждают, будто Аарон сказал про золотого тельца: «Это бог твой, Израиль, который поднял тебя из земли Египетской» – и повелел народу принести ему жертвы.
– Но как же мы можем присоединиться к армии того, кто разрушил наш храм и прогнал его служителей? – возмутился я. – Как могут юноши Эфраима почитать того, кто растоптал символ Йосефа и разбил статую нашего быка?[1]
Подтекст этого диалога совершенно понятен: религиозная независимость тесно связана с независимостью политической. С самого начала Шлом-Ам недоумевает, какое отношение к Эфраиму имеют Иерусалим и тамошний Храм единого Б‑га. Зачем он нужен, когда у них в Цреде было вполне уютное святилище со статуей местного божка? Тем более Иерусалимский Храм так дорого стоит… Если же Храм необязателен, то и политическое единство еврейского народа – ненужная роскошь. В конце романа новоизбранный царь произносит речь:
Братья мои, любимые мои, сыны Израиля! Сегодня, спустя тридцать три года после того, как взвод иерусалимских солдат омрачил наш праздник дождя в Цреде, я заявляю о возобновлении древних праздников всех колен Израиля. Всевышний любит все наши праздники: праздник дождя Эфраима, и праздник огня Менаше, и праздник удоя Биньямина, и праздник солнца Дана, и праздник радуги Нафтали, и праздник стрижки овец Шимона, и праздник плодовитости Реувена, и праздник улова Звулуна, и праздник оливкового масла Ашера, и праздник луны Иссахара, и праздник вина Гада. И праздник сбора урожая Йеуды Всевышний любит в точности так же, как праздники всех остальных колен, не меньше, но и не больше. Мы все продолжим праздновать праздник свободы, праздник жатвы и праздник Суккот, три центральных праздника еврейского народа, а остальные праздники каждое колено будет праздновать отдельно, как поступали наши праотцы...
Надо же, древний библейский царь излагает постмодернистскую идею плюрализма, выражает, так сказать, протест маргинальных окраин против гегемонии центра. Он провозглашает мультикультурализм, культурную и религиозную автономию различных групп народа. Тогда конечно: возобновление языческих культов в Израильском царстве, последовавшее за распадом единого государства, – замечательное достижение.
Правда, в Библии написано иначе. Библейские пророки гневно осуждали идолопоклонство Эфраима и видели в нем причину военной слабости, полной утраты национальной независимости и изгнания, из которого сыны Эфраима так и не вернулись. Но ведь то были иерусалимские пророки. А из Эфраима эта история видится совершенно по-другому.
Так создается альтернативная история, которая читается с большим интересом. Но где-то к середине романа в душу читателя закрадывается неприятное ощущение, что ему… как бы это сказать… дурят голову. Где гарантия, что эта новая интерпретация правильнее, чем старая? Гарантий, отвечает постмодернистский автор, не даем, и вообще, правильно или неправильно – устаревшие категории. О’кей, отвечает читатель, но почему же тогда автор продает мне именно эту версию? Чем она… ну, не то что правильнее или неправильнее, я понял, это вообще неподходящие слова… ну ладно, так чем же она его привлекла? А тем же самым, чем привлекала авторов многих ивритских исторических романов. Пряным вкусом запретного плода – язычества. Монотеизм – это как-то пресно, это устарело, а вот золотой телец – это ново и занятно…
Любопытно, что по-русски и на иврите одновременно вышли и стали бестселлерами две совершенно разные книги совершенно разных авторов: «t» Виктора Пелевина и «Третья книга Царств». Оба романа деконструируют мифологизированных персонажей национальных культур (Пелевин – Толстого и Победоносцева, Брандес – Давида и Шауля) и представляют текст как арену столкновения политических и литературных интересов. «Летописцы царя сидят себе спокойно во дворце и понятия не имеют, что прямо среди них, подобно кроту, роющему изнутри землю, я посадила своих летописцев. Им удается внести в летописи элементы, заставляющие усомниться в написанном и раскрывающие истину будущим поколениям», – замечает Михаль. Ведь историю, как принято считать последние двадцать лет, пишут победители. Значит, официально принятая версия – вранье и фальсификация, а восстановить правду – «как оно было на самом деле» – можно только с маргинальной точки зрения. В библейском первоисточнике история изложена с позиции потомков Йеуды, – значит, в романе она должна быть представлена с позиции Биньямина и Эфраима. Такова главная идея «Третьей книги Царств».
Получается, однако, не очень хорошо. При всех постмодернистских ухищрениях персонажи Брандес выглядят схематичными и плоскими. Основная композиционная идея – разделить текст на три части от лица двух рассказчиков – совершенно не играет. Можно было бы сделать роман более объемным, бросив хотя бы тень сомнения на версии повествователей. Ну, например: то ли вся семья Шауля, включая самого царя, действительно рехнулась из-за Давида, все влюблены и все интригуют, то ли смертельно оскорбленная Михаль так это видит. Но версии, которые излагают престарелая принцесса Михаль, деревенский юноша Шлом-Ам и зрелый государственный муж Иеровоам, совершенно совпадают. Их точки зрения на историю маргинальны, но при этом абсолютно одинаковы и – в отличие от библейских пророков – чрезвычайно политкорректны. Правда, про страдания палестинского народа в романе ничего не говорится, зато есть страдающий народ Эдома, который получает от Иеровоама независимость, так что в итоге возникают три государства для двух народов. Присутствует также весь остальной постмодернистский набор, строго по списку: феминизм (бойкие дочки Шауля сами выбирают себе мужей и сурово отчитывают отца, который задумал их сватать; Шлом-Ам, став наместником в Эфраиме, наказывает мужа, совершившего насилие над женой), права сексуальных меньшинств (любовь Йонатана к Давиду и Эйтиэля к Шлом-Аму), поддержка социально незащищенных слоев населения (налоговая реформа Шлом-Ама).
Чтобы как-то оживить своих бледных и однообразных героев, Брандес нагнетает страсти: «“Чего ты от меня хочешь?” – вырвавшийся из моей груди крик был слышен во всех соседних комнатах… “Мы будем любить друг друга до самой смерти”. “До самой смерти?” – задохнулась она, и через мгновение ее хрип превратился в рев: “Мы так молоды, зачем ты говоришь о смерти?”» Как вы думаете, что это такое? А это две очаровательные юные принцессы беседуют о любви. Герои «Третьей книги Царств» не разговаривают, а сдавленно бормочут, вопят, одновременно загораясь гневом и покрываясь холодным потом, ревут и хрипят, иногда в процессе беседы даже катаются по полу в конвульсиях, а затем неделями лежат неподвижно, но увы – это не делает их более живыми и убедительными.
В общем, роман Брандес – это то, что называется «китч». Качественный литературный китч, по-моему, замечательная вещь, совершенно необходимая в быту. Что может быть лучше, чем вечером, после тяжелого трудового дня, свернуться калачиком под теплым одеялом и раскрыть детектив в бумажной обложке? Знакомая продавщица в книжном магазине спросила меня как-то раз: «Вы Устинову… употребляете?» Употребляю с удовольствием. Но для такого потребления подходит не всякий материал. Библию, например, не очень-то потребишь. Какова бы ни была альтернативная история, ее источник – библейский текст – все равно никуда не денется, а на фоне его бездонной сложности герои «Третьей книги Царств» выглядят очень уж убого. Все сложное, многомерное, загадочное, трагическое оказывается простым, плоским, понятным и в лучшем случае драматичным.
Когда машинистка сказала Томасу Манну: «Теперь я знаю, как все это было на самом деле», это был замечательный комплимент. Но надо учесть, что Томас Манн был немец, и его машинистка была немка, и роман, который она перепечатывала, был написан по-немецки. Исторический роман на библейские темы на иврите – это совсем другой уровень «фамильярного контакта» с предметом. Фамильярность на грани нахальства: ведь мы носим имена этих героев, живем в тех же местах, говорим на том же языке и к тому же учим эти истории в школе. Поэтому велика вероятность, что, прочитав «Третью книгу Царств», читатель захочет перечитать Первую и Вторую. А прочитав, вздохнет: нет, на самом деле все было не так. Все было гораздо непонятнее и гораздо интереснее.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.