Лала

Роман Кент

Как моя любимая собака Лала добралась до нашего дома, и по сей день остается для меня загадкой.

Помню, как мы вместе с братьями и сестрами – а нас было четверо, – не переставая говорили о том, как хорошо было бы иметь свою собаку, но не верили, что это когда-нибудь случится. И вот однажды, в самом начале тридцатых годов, когда мы вернулись домой из школы, нас поджидал сюрприз. Кто-то услышал наши молитвы: мама принесла в дом очаровательный золотистый пушистый комочек. Для нас, детей, это был самый счастливый день. Щенка мы назвали Лалой.

С первой же минуты, как я ее увидел, мое сердце затрепетало от радости. Играть и бегать с ней вокруг дома было райским наслаждением. Однако идиллия продолжалась недолго, а потом мама стала ворчать, что Лала портит ковры. И мама, и все мы как-то упустили из виду, что собак надо учить справлять свои естественные потребности и что обучение это требует времени и усилий…

Каждый раз, возвращаясь домой из школы, я с радостью предвкушал момент, когда в дверях меня встретит Лала, с нетерпением ожидавшая, что я начну с ней играть. Но однажды щенок не выбежал мне навстречу. Я тотчас же отправился на поиски Лалы, решив, что она, вероятно, прячется где-то на фабрике, по другую сторону улицы. Объяснение мамы поразило меня. Мама призналась, что решила отдать щенка прежним хозяевам, поскольку он был необученным.

Мы немедленно разработали план действий. Мы были тогда еще детьми и не вполне понимали значение слова «забастовка». Недолго думая, мы все четверо решили, что, только действуя сообща, сможем вернуть нашу Лалу.

Мы плакали, отказывались от еды, перестали делать уроки, иными словами, испробовали все средства, какие были в нашем распоряжении. В сплоченности была наша единственная надежда возвратить Лалу.

Мама сдалась довольно быстро, да и какая мать выдержит длительное сопротивление своих детей? Через несколько часов она попросила хозяйку возвратить нам собаку… Вот так Лала вернулась к нам в дом и с этого момента окончательно вошла в нашу семью.

Мои родители, особенно мама, не сразу приняли Лалу, но в конце концов и они не смогли устоять перед ее очарованием. Отец обожал ее, она платила ему взаимностью. Удивительно, как такое маленькое существо стало нашим близким другом и изменило нашу жизнь.

Лала всегда стояла на балконе, когда мы возвращались из школы. Она прыгала от радости, когда мы открывали дверь. И тотчас же начинала вилять хвостом, облизывать наши руки и лица. Постепенно мы выдрессировали Лалу, и мама признала ее полноправным членом нашей семьи.

Через год стало очевидно, что не мы одни любили Лалу, обожали ее и соплеменники. Доказательством этому были чудесные маленькие золотистые щенки, которых Лала производила на свет после каждого нашего приезда с летних каникул.

Разумеется, дети хотели, чтобы щенки жили в доме вместе с Лалой. Но здесь мама оказалась непреклонной. Она решила, что, пока Лала выкармливает своих щенков, она должна жить с ними на фабрике по другую сторону улицы. Это было совсем не трудно для умницы Лалы, которая постоянно бегала взад-вперед между нашим домом и фабрикой и таким образом жила на две семьи. В том, какой она была смышленой, мы имели случай убедиться, когда один из ее щенков оказался слабее других и проигрывал в борьбе за молоко с более сильными щенками. Тогда Лала придумала другой способ выкармливания малыша. Чтобы голодному щенку наверняка доставалось молоко, она приносила его в зубах в наш дом и там кормила отдельно. Когда щенок наедался, Лала опять брала его за загривок и переносила обратно на фабрику, к братьям и сестрам. Разумеется, ей не было дела до того, что при переходе улицы она задерживает дорожное движение – в то время основным видом транспорта были конные повозки…

Время летело быстро, и Лала без особого труда приспособилась к городской жизни в Лодзи и к деревенской в Поддембе, куда мы ездили на каникулы. Когда началась война и нас по решению суда выселили из дома, она легко привыкла к жизни в тесных фабричных помещениях. Я думаю, с ее точки зрения, это было гораздо удобнее, ведь теперь ей не надо было перебегать улицу, чтобы заботиться о своем семействе.

Наконец настал день, когда мы должны были покинуть наше маленькое жилище возле фабрики и переселиться в гетто, которое немцы открыли в северной части города. Это время запомнилось мне особыми отношениями между детьми и собакой, которую мы все обожали. Поэтому теперь мне хотелось бы вернуться в те годы, когда у меня самого уже были дети.

С любопытством, присущим их ровесникам, мои дочки в какой-то момент стали расспрашивать меня о том, что мне довелось пережить в страшные годы немецкой оккупации. Из всех историй о моем военном детстве самой любимой, которую дети просили меня повторять снова и снова, была история о нашей собаке Лале. Дочкам она настолько полюбилась, что несколько лет тому назад они решили ее записать, чтобы когда-нибудь рассказать своим детям.

Итак, нас было четверо детей, а с Лалой, к которой мы относились как к сестре, – пятеро. Часто собака была для меня даже важнее братьев и сестер. Лала добилась почетного положения в семье благодаря своему терпению, уму и дару выражать сострадание. Она всегда выслушивала мои жалобы и принималась лизать мне руки и лицо и вилять золотистым хвостом.

Чем дольше шла война, тем более жестоко немцы обращались с евреями. Когда мы узнали, что в течение нескольких дней обязаны оставить наше жилище рядом с фабрикой и переехать в гетто, для нас четверых, уже к тому времени подростков, встал вопрос: что делать с Лалой? Наша Лала, как это обычно происходило в конце лета, родила четверых хорошеньких золотистых щенков, похожих на нее как две капли воды. Но как забрать это собачье семейство в гетто? Дети умоляли взять всех с собой, но родители были против. В конце концов мы настояли на своем, и родители придумали, как быть. Лалу вместе с ее потомством взял до времени на попечение фабричный сторож Казимеж и пообещал нам найти способ переправить ее в гетто.

Наконец настал день, когда мы больше не могли откладывать переезд. Мы узнали, что после определенной даты гетто будет закрыто, и если нас схватят за его пределами, то отдадут на милость немцам. Неохотно покинули мы свое уютное жилище рядом с фабрикой и присоединились к исходу в гетто, размышляя о том, что нас ожидает в этом закрытом районе города. На дворе стоял унылый март, обычный для польской весны: все четыре времени года словно слились в одно. Помню, как мы шли пешком несколько километров под ледяным дождем со снегом, помню грязь и слякоть за порогом гетто. Мы все время размышляли о том, что нас тут ожидает и с чем предстоит расстаться. Уставшие, промокшие и испуганные враждебным окружением, втиснутые вшестером в одну комнату, мы старались как-то приспособиться к новой жизни.

В ту ночь мы были слишком возбуждены и не могли заснуть. Пока родители приглушенными голосами разговаривали о чем-то со своими друзьями, мы обсуждали, когда и как тайком переправить Лалу в гетто. В конце концов усталость взяла свое, и мы заснули, так ничего и не придумав.

Поздно ночью, когда воцарилась мертвая тишина и на землю спустилась черная как смоль мгла, нас неожиданно разбудил какой-то шум за дверью. Родители замерли в ожидании наихудшего. Но мы, охваченные добрым предчувствием, вскочили с кровати и закричали: «Лала, тут Лала!»

Нужно было видеть эту сцену: четверо детей, бегущих наперегонки, чтобы открыть двери и впустить Лалу. Ну и видок же у нее был! Ее длинный золотистый мех был весь мокрый, в комьях снега и грязи. Она дрожала, как осенний лист, и выглядела совершенно изможденной. Однако в тот момент, когда мы отворили дверь, она тут же завиляла хвостом. Не прошло и мгновения, как ее язык уже вылизывал наши лица.

Каким образом собака, которая не имела понятия о том, где мы находимся, смогла преодолеть такое огромное расстояние и найти нас там, где прежде никогда не была? Не иначе как чудом, другого объяснения у нас не было.

Утром Лала от нас ушла, но мы знали, что она отправилась обратно на фабрику, чтобы покормить своих щенков. Целый день я, мои братья и сестры думали только об одном: вернется ли Лала к нам опять сегодня ночью?

Спустя несколько недель мы стали свидетелями необычного явления. Иногда посреди ночи, когда все уже спали, мы слышали, как Лала скребется в дверь, прося, чтобы ее впустили. Утром повторялся тот же ритуал, но только наоборот. Мы выпускали Лалу, чтобы она могла побыть со своими детенышами. Лала жила на две семьи: свою родную, со щенками, и приемную, то есть с нами. Эта маленькая собачка была наглядным свидетельством того, что любовь сильнее ненависти и что никакое оружие, колючая проволока и немецкие патрули не могут помешать выражению этого чувства.

Любовь… Именно Лале я обязан открытием истинного значения этого слова.

Для Лалы не имело значения, жили мы в нашем уютном доме, тесном помещении на фабрике или же в унылой комнате в гетто. Быть вместе со своей приемной семьей – вот единственное, что для нее имело значение. Через несколько месяцев, когда ее щенки были розданы, Лала перебралась в гетто и осталась с нами насовсем.

Она никогда не жаловалась на тесноту и недостаток корма. Мы делились с ней всем, чем могли, а она была счастлива и никогда не роптала. И, как всегда, когда мы уходили из нашей комнаты, а потом возвращались, Лала встречала нас с радостью, постоянно вертелась вокруг нас, облизывала наши лица и виляла хвостом...

Однако рано или поздно этому должен был прийти конец, ибо немцы считали своим долгом проявлять беспощадность не только к евреям, но и ко всему, что имело к ним отношение. Каждый день они придумывали новые способы унизить нас и сделать нашу жизнь еще более невыносимой. Однажды, к нашему огромному огорчению, мы прочитали указ, согласно которому все «жидовские псы» подлежали передаче немецким властям.

Мои братья и сестры, я и наши родители отнеслись к этому указу с недоверием, он вызвал в нас боль и негодование. Мы не хотели верить своим глазам. Как такое возможно? Что они имеют против нашего чудного питомца? Приглушенным голосом мы, наши родители и некоторые из наших друзей стали обсуждать, как спасти Лалу. Все собаки, живущие в гетто, подлежали регистрации, и у немцев не было оснований обвинять нас в нарушении закона. Однако невыполнение немецких распоряжений грозило весьма суровым наказанием. Медленно, но неизбежно приближался день прощания с Лалой, и стало очевидно, что ее заберут от нас навсегда.

Обычно Лала обожала прогулки. Все, что нужно было сделать, так это кликнуть ее по имени и крикнуть: «Пойдем гулять!» В ответ на это она приносила поводок, шла к двери, и мы отправлялись на прогулку. В тот памятный день ничего этого не произошло.

Лала инстинктивно чувствовала, что что-то не так. Она пряталась под кроватью, в самом дальнем углу, и никакие уговоры, никакие просьбы не могли заставить ее выйти из укрытия. Я заглянул под кровать и увидел, что она лежит, свернувшись в клубок, и дрожит, как в ту первую ночь, когда пришла к нам в гетто. Пришлось отодвинуть кровать, чтобы до нее добраться, но и тогда она не захотела встать и выйти на прогулку. Нам ничего не оставалось делать, как поднять ее и на руках отнести в условленное место, и там ее у нас отобрали.

Самые страшные дни, которые мне довелось пережить, были еще впереди, но этот эпизод стал для меня самой большой жизненной утратой. Утрата дома и переезд в гетто были лишениями материальными. Потеря же Лалы была для меня равнозначна расставанию с самым близким членом семьи.

Мы так больше и не увидели нашей любимой Лалы. Однако она навсегда осталась жить в моем сердце, в сердцах моих детей и внуков, и я надеюсь, останется в сердцах всех тех, кто прочитал эту маленькую историю.

Перевод с польского Дмитрия Белановского

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.