За столиком ночного кафе

Аркадий Ковельман

Я хотел бы написать книгу и назвать ее на старый еврейский манер: «Сияние Славы». В этой книге искренность подружится с ученостью, а главы родятся пестрыми, как овцы отца нашего Яакова. Ведь одноцветность, точность и ясность мы находим лишь в мире чисел и абстрактных идей. Душа созерцает их в надзвездном пространстве до своего вселения в тело. В мире первичных идей и чисел умозрение не знает преград, постигая вечное и истинно сущее. Иначе – в том, что касается нашего мира, рождающегося и преходящего мира явлений. Этот мир живет во времени, которое есть слабый отблеск вечности. Здесь знание не находит опоры, здесь – область веры и мифа. «Ведь как бытие относится к рождению, так истина относится к вере», – писал Платон. В этих делах (преходящий мир, его рождение и его кумиры) мы должны довольствоваться правдоподобным мифом, не требуя большего. Так сказано в диалоге Платона «Тимей».

Игроки в кости. Фреска из харчевни на Виа ди Меркурио, Помпеи. I век до н. э. – I век н. э.

Мир явлений является, кажется, мнится. По-гречески «видимость», «кажимость», «мнимость» – докса. Докса – также «слава», ведь слава – это то, что всем видно, что господствует во всеобщем мнении. Греческим словом докса в Александрии Египетской семьдесят толковников перевели еврейское слово кавод – «тяжесть», «весомость», «честь». Как в словах Моше, обращенных к Г-споду: «Покажи мне Славу Свою» (Шмот, 33:18). В Септуагинте (переводе семидесяти толковников) это звучит как музыка: дейксон доксан («прославь славу», «яви явь»). И в рассказе о сиянии лица Моше, когда он сходил с горы Синай со скрижалями Завета в руках (Шмот, 34:29-35), мы находим отблеск Славы Г-сподней. В Торе сказано: «Сияла кожа лица Моше». А в Септуагинте читаем: «Лицо Моше было прославлено».

Но здесь возникла апория, трудность. «Слава» есть нечто почетное, но и суетное, как суетно и «мнение», «видимость». Все, что подвластно суетному мнению и неразумному ощущению, не существует на самом деле. Что же, неужели и Слава, явленная Моше на Синае, не существовала на самом деле? Была мифом? Филон Александрийский развязывает эту апорию. По словам Филона, когда Моше говорит Г-споду «покажи мне Славу Свою», он просит явить ему неложную видимость, истинную Славу, обменяв тем самым сомнение на веру. Так вера ставится выше знания. Ведь знание о Б‑ге невозможно для человека, но Слава дана через веру.

В старой тяжелой апории ломается сила разума и крошится крепость веры. Разум нуждается в вере, чтобы увидеть Сияние. Это – его конечная цель, на меньшее он не согласен, как не согласен и на чистое, холодное знание. Он вообще не согласен на малое, мелкое, корыстное. И поскольку Слава не явлена, разум несчастен и мучается в темноте от бессонницы. Мало света! Пожалуйста, прибавьте света! Нет сил прожить эту ночь.

Сказано в Псалме (104:20-23): «Простираешь тьму, и вот ночь, и в ней рыщут все звери леса. Молодые львы рыкают о добыче, просят пищу у Б-га. Солнце встает, они собираются, ложатся в логово свое. Человек выходит к своему труду и на работу свою до вечера». Рабби Зейра истолковал это так. «И вот ночь» – этот мир, который подобен ночи. «И в ней рыщут все звери леса» – злодеи этого мира, что как звери в лесу. «Солнце встает, они собираются» – собираются в Геенну. «Ложатся в логово свое» – каждому праведнику назначена палата по чести его. «Человек выходит к своему труду» – праведники идут получить награду. «И на работу свою до вечера» – сказано о том, кто завершил работу до вечера.

Это еврейский КЗОТ, законы о труде и заработной плате. В разделе «Ущербы», в седьмой главе талмудического трактата Бава мециа, обсуждаются часы работы и оплата труда. Часы работы – с восхода до заката, поскольку сказано в Псалме: «Солнце встает <…> Человек выходит к своему труду и на работу свою до вечера». Оплата – по обычаю местности. Как-то раз рабби Эльазар бен Шимон повстречал начальника римской полиции и процитировал ему стих из Псалма: «“Простираешь тьму, и вот ночь, и в ней рыщут все звери леса”. Трудно тебе искать грабителей, ведь они скрываются как звери в лесу, прячутся в своих логовах. Можно схватить праведника, а злодею дать уйти». «Что же делать, – спросил полицейский, – как исполнить приказ кесаря?» «Я научу тебя, – ответил рабби. – В четвертом часу утра загляни в таверну. Как увидишь человека, дремлющего с чашей вина в руке, разузнай, кто такой. Если это не студент, рано собравшийся на учебу, и не работник, рано поднявшийся к своему труду, то он – грабитель, хватай его!»

Отсюда мы учим, что таверны в римской Палестине работали в четвертом часу, то есть около десяти утра по нашему времени, – ведь часы считали от восхода и до заката солнца. Ночь же делили по стражам от заката и до восхода. В трактате Мишны Брахот (1:1) мудрецы спрашивают: когда в вечерние часы читаем Шма («Слушай Израиль, Господь, Б‑г наш, Господь един»)? С того часа, когда священники идут есть храмовые приношения и до конца первой стражи. Таково мнение рабби Элиэзера. Мудрецы же говорят: «До полуночи». А раббан Гамлиэль говорит: «Пока не встанет столп зари». Как-то раз его сыновья пришли из таверны и сказали ему: «Мы не прочли Шма». Он сказал им: «Если не встал еще столп зари, то вы должны прочесть». И не только в этом случае, но повсюду, где мудрецы говорят: «до полуночи», следует понимать: «пока не встанет столп зари».

Отсюда мы учим, что таверны в римской Палестине работали ночь напролет, пока не встанет столп зари, а утром не закрывались. И называли их на священном еврейском языке «дом питья». По ночам веселились там юноши из хороших семей, по утрам дремали над чашей вина студенты, ремесленники и грабители. Не так, как в Испании или где-нибудь в Латинской Америке. В поздний час никого не осталось в кафе, кроме одного старика – он сидел в тени дерева, которую отбрасывала листва, освещенная электрическим светом. Еще не было половины третьего ночи, старик попросил бренди, но официант вытер край столика и покачал головой. Конец, сказал он, закрываемся. Конечно, бары были еще открыты, но у стойки бара с достоинством не постоишь. Да и стойка не начищена. Чистое, ярко освещенное кафе – совсем другое дело.

Старик встал, заплатил за коньяк и ушел. Он шел неуверенно, но с достоинством. Официант (не тот, что прогнал старика, а другой, постарше), выключая свет в кафе, говорил сам с собой. Он был из тех, кто не спешит в постель, кому ночью нужен свет (может, это просто бессонница, со многими бывает). Он говорил сам с собой о «ничто»: «Ничто – и оно ему так знакомо. Все – ничто, да и сам человек ничто. Вот в чем дело, и ничего, кроме света не надо, да еще чистоты и порядка. Отче ничто, да святится ничто твое, да приидет ничто твое, да будет твое ничто, яко в ничто и ничто. Ничто и снова ничто».

Терраса кафе на площади Форум в Арле, ночью. Винсент Ван Гог. 1888 год

 

Так у Хемингуэя в новелле «Там, где светло и чисто». На что намекал классик? На молитву «Отче наш». Только вместо «Отче» – «Ничто». И вместо «Имя» – «ничто». И вместо «Царствие» – тоже «ничто». Nihil. «Ничто» (и в этом – скрытая суть новеллы) наступит в конце дней. Тогда явится чистое, хорошо освещенное место, Небесный Иерусалим, где совсем не будет ночи и бессонницы. «И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо Слава Божия осветила его…» – как сказано у Иоанна Богослова в Апокалипсисе. А на что намекал Иоанн Богослов? На книгу пророка Йешаяу (60:20): «Не зайдет уже солнце твое, и луна твоя не сокроется, ибо Г-сподь будет для тебя вечным светом, и окончатся дни сетования твоего». А мы знаем, что речь идет о свете, сотворенном и отделенном от тьмы в первый из семи дней творения, когда солнца, луны и звезд еще не было. Этот горний свет, будь он явлен, затмил бы солнце и луну. А потому он сокрыт и припасен для жизни праведников в Будущем мире, о чем и сказал пророк: «И будет свет луны как свет солнца, и свет солнца станет семикратным, как свет семи дней» (Йешаяу, 30:26).

Но если все это – ничто (nihil), то молиться надо ничто о пришествии ничто, а славу присвоить себе. И потому написал поэт в юности: «Славьте меня! / Я великим не чета. / Я над всем, что сделано, / ставлю “nihil”». Так в юности. А незадолго до смерти, имея в виду Будущий мир («построенный в боях социализм»), он нашел совсем другие слова: «Сочтемся славою – / ведь мы свои же люди...» Как мотылек в ночном кафе, наш разум бьется о сетку светильника, об ограду Сияния Славы. «Помоги, Г-сподь, эту ночь прожить…»

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.