«Скрипач на крыше» в Кремле

Оксана Алексеева

В декабре 2009 года в седьмой раз была вручена премия Федерации еврейских общин России «Человек года – 5769». Церемония прошла в Государственном Кремлевском дворце на следующий день после того, как завершился праздник Ханука. Лауреатами премии ФЕОР «Человек года – 5769» стали: в номинациях «Журналистика» – Матвей Ганапольский, «Издательская деятельность» – раввин Александр Фейгин, «Телевидение» – генеральный директор компании «АБ-ТВ» Яков Каллер, «Общинная жизнь» – председатель иркутской еврейской общины Игорь Мельцер, «Государственный деятель» – начальник УФСИН Архангельской области генерал-майор Александр Протопопов, «Общественная активность» – правозащитник Борис Альтшуллер, «Меценат» – предприниматель Михаил Мирилашвили, «Культурное событие года» – Дмитрий Крымов, «Кинематограф» – Джордж МакКей, «Мужество» – бывший партизан Арон Бельский, «Человек-легенда» – глава агентства «Сохнут» Натан Щаранский. Каждый лауреат, помимо денежной премии, по традиции получил статуэтку «Скрипач на крыше», которая, как определил Борух Горин, «символизирует собой то, что каждый из нас, несмотря ни на какие жизненные обстоятельства, должен оставаться “скрипачом духа” и продолжать играть на своей скрипке».

Ведущие церемонии Иван и Андрей Ургант

 

Взгляд из прошлого

Глядя на «Скрипача», утвердившегося на сцене Кремлевского дворца, вспомнила о «Скрипаче на крыше», оставшемся дома, прижившемся, с уже нестираемыми пылинками в складках жилетки…

Этот живой, не устающий играть скрипач с лукавой улыбкой мудреца – замечательная работа скульптора Франка Мейслера – нашел у меня дома уютное и вместе с тем заметное местечко и неизменно обращает на себя внимание каждого заходящего в гости. Про него спрашивают: «Кто он?», как будто желая узнать подробности биографии или откуда он приехал. Живой скрипач. И у многих возникает желание прикоснуться к нему – «потрепать по плечу», рассмотреть скрипку. Оказавшись в руках, он вызывает дополнительное уважение – несколькими килограммами благородного сплава.

Это было в далеком 5762-м. Хотя, ежедневно вращаясь в деловых, новостных, информационных 2000-х, произнося «5762-й…», чувствуешь себя человеком из будущего или из какого-то фантастического фильма… Впрочем, это наша реальность – жизнь в двух измерениях с разницей всего в какие-нибудь три тысячи лет.

Итак, премия появилась в 2002 (5762) году, а в июне 2003-го в номинации «Журналистика» ее получила я, так у меня и поселился «Скрипач». (С конца 1990-х годов я работала корреспондентом «Коммерсанта», в те же годы началась активная деятельность ФЕОР, что нашло отражение в моих статьях, а это, в свою очередь, спустя несколько лет нашло отражение в премии.)

В 5763 году премия вручалась в новом концертном зале только что тогда построенного здания МЕОЦ. Ту церемонию можно назвать камерной по сравнению с размахом Кремлевского дворца последних лет. И в этой камерности были свои плюсы, во всяком случае, для меня: не так страшно подниматься на сцену и приятно смотреть в зал, где можешь увидеть каждого в нем сидящего.

Правда, когда я наблюдала за происходящим из зрительного зала, мне нравилась и меня радовала значительность последней церемонии: бескрайняя сцена Кремлевского дворца и почти полностью заполненный шеститысячный зал, конец декабря (время, когда залы «нарасхват»), да и ведущие – double Ургант, Иван и Андрей. Солидно.

Однако, как оказалось, солидность и размах мероприятия не у всех евреев вызывают одинаковое приятие, радость и гордость. Незадолго до праздника я услышала, как в одной из телепередач Геннадий Хазанов говорил о том, что «нетактично отмечать праздник Ханука в Кремле». «Почему именно в Кремле надо проводить прекрасный праздник Ханука? – недоумевает Хазанов и продолжает: – Скромнее надо быть». То есть, видимо, знать свое место, например, относительно титульной нации. Продолжая эту мысль, можно было бы предложить ввести, скажем, «ценз на залы», согласно численности и значимости национальности предоставлять зал с учетом его размера и местоположения (так, «народам-миллионникам», например, выделять залы не более чем на 1000 мест, а меньшим – не более чем на 500 и где-нибудь в глубинке и т. д.).

 

Д. Фишер                              А. Фрид

Свет будущего

Церемония вручения премии «Человек года», проходившая на следующий день после Хануки, 3 тевета 5770 (20 декабря 2009) года у меня оставила ощущение детского праздника, в лучшем смысле этого слова, или праздника, прошедшего под знаком детей. Так случилось, что тема детства и детей стала главной в этот вечер.

В зале было много малышей – несмотря на то что день выдался морозный, было под тридцать, на «огонек» Хануки многие привели своих детишек. Или даже принесли – одному зрителю (или зрительнице), замеченному в зале, было от силы несколько месяцев. И ведущий Ургант-старший пришел на церемонию с сыном Иваном, о чем Иван Ургант сказал: «Ну, наконец-то, а то давно, папа, ты меня никуда не выводил».

И в зарисовках театра «Тень», которые возникали между выходом лауреатов на сцену и получением ими наград, было что-то детское. Растения, цветы, рыбки, звери, как будто вырезанные детской рукой из бумаги, отражались тенями на заднике сцены. Или тени ангелоподобных созданий с лопатами, стремянками и молотками в руках, готовые все благоустроить, – уж точно с детского рисунка или из фантазии ребенка о том, как могла бы выглядеть муза строителя или дворника.

Но некоторым особо чутким зрителям эти по-лубочному наивные и немного нелепые «теневые фигуры» напомнили книгу Брейшит, дни Сотворения мира – сначала свет и тень, ангелы-вестники, появление Слова, ветвящихся растений, рыб, животных...

Среди лауреатов премии этого года тема детства тоже активно звучала: правозащитник Борис Альтшуллер стал «человеком года» за многолетнюю работу по защите прав детей. Другой лауреат, 17-летний британский актер Джордж МакКей, по сути сам еще ребенок, получил статуэтку в номинации «Кинематография» за исполнение роли советского партизана Арона Бельского в фильме «Вызов» режиссера Эдварда Цвика. Фильм рассказывает о боевой деятельности на территории Белоруссии партизанского отряда, созданного в 1942 году братьями Бельскими. Арону, которого сыграл МакКей, было в то время всего 12 лет, но он, будучи связным, активно помогал своим старшим братьям и товарищам. На сцене Кремлевского дворца произошла редкая встреча (нечасто актер может познакомиться с прототипом своего персонажа и пожать ему руку): МакКей имел возможность приветствовать Арона Бельского, получившего премию в номинации «Мужество».

После официальной части вечер продолжился прекрасными вокальными выступлениями. Зажигательным, эффектным и, увы, коротким было появление «Jukebox trio», исполнившего попурри из еврейских песен. Трио прекрасно сочетает техники а капелла и битбокс (выступает без сопровождения музыкальных инструментов). А затем было безграничное и объемное пение Авраама Фрида, пение на идише и иврите, возвращающее к корням, к истокам, к детству. Его сменил яркий и многогранный Дуду Фишер, который в одну из пауз между песнями вспомнил, как его бабушка, когда он был еще ребенком, с уверенностью сказала ему: будешь певцом, хотя тогда этого никто и не предполагал. И он исполнил следующую песню «специально для бабушки, которая наблюдает сверху за своим маленьким мальчиком и беспокоится, не замерз ли он здесь в такой мороз…». А когда к Дуду присоединился Авраам и они запели дуэтом, многие зрители, как дети, начали танцевать, и танцевальные хороводы потянулись через проходы между рядами к сцене, где зрительские хороводы встретились с танцующими главным раввином России Берлом Лазаром, главным редактором «Лехаима» Борухом Гориным, руководителем агентства «Сохнут» Натаном Щаранским. Царило ощущение искренней радости и общего подъема. Танцевать готовы были дальше, еще и еще, но вечер завершился.

Уже на выходе, покидая Кремлевский дворец, разные группы людей, кутающихся в шарфы и воротники от мороза, то тут, то там с интересом обсуждали одну номинацию. Начальник Управления Федеральной службы исполнения наказаний по Архангельской области Александр Протопопов получил премию в номинации «Представитель власти» за содействие открытию первой синагоги в местах лишения свободы. «И это только начало!» – заверил лауреат. «Хорошо, конечно, что он там синагогу построил, но откуда там так много наших?..» – недоумевала одна женщина. «Мне так и хотелось на это ему сказать: нет, уж лучше вы к нам!» – ответил ей мужчина.

После церемонии корреспондент «Лехаима» Михаил Эдельштейн побеседовал с двумя лауреатами – Ароном Бельским и Натаном Щаранским.

Арон Бельский уже больше полувека живет в Америке (где превратился в мистера Белла), но и сегодня при воспоминании о событиях 65-летней давности на глаза ему наворачиваются слезы. Давать интервью бывший партизанский связной предпочитает по-английски, однако то и дело вставляет в свою речь русско-украинско-белорусские фразы и отдельные слова.

Дж. МакКей и А. Бельский

 

–   Вы родились в местечке Станкевичи близ Новогрудка, в Белоруссии. Расскажите, пожалуйста, о вашей семье, о вашей жизни до войны, в начале войны.

–     Мои родители были крестьяне. У нас было собственное хозяйство, с водяной мельницей, где производилась мука всех сортов, толокно, что-то еще. Молоко, мясо, яички, качки – у нас все было свое. А потом наступило 22 июня 1941 года. И нас стали терроризировать. Не было буквально ни одного спокойного дня. Мой старший брат Тевье в то время жил в городе, на ферме оставались родители, два моих брата, Асоэль и Зисл, и я (всего в нашей семье было 11 детей). На братьев многие затаили зло, потому что до войны их в округе побаивались. Было известно, что Бельских лучше не задирать, потому что если уж проиграешь, то проиграешь по-крупному. Братья выросли очень дюжими и упрямыми – настоящие белорусские крестьянские парни, так что даже некоторые евреи не хотели иметь дела с нашей семьей. И вот теперь, в первые дни войны, те, кто боялись их, попытались отыграться.

Но страх перед братьями, видимо, был все еще силен – думаю, благодаря этому я и дожил до сего дня. Плюс некоторые белорусские соседи, которые всегда были очень добры к нам. Плюс Сталин, да покоится он с миром, кто бы что ни говорил о нем сегодня. Плюс советская армия, простые русские люди, которые всех нас спасли в конце концов.

–     Станкевичи до войны были Польшей?

–     Да. Но польского языка я тогда не знал, я выучил его позднее, когда мне было уже за двадцать. В округе все говорили по-белорусски.

–   Ваши соседи были в основном белорусы?

–     Да, в нашей деревне из тринадцати нееврейских семей была, кажется, только одна польская, все остальные белорусские. Мы были единственными евреями.

–     Я читал, что после прихода советской власти, в 1939‑м, у вашего брата Тевье были некоторые проблемы – он был хозяином магазина, а значит, «капиталистом»…

–     Не знаю. Я никогда не видел ничего плохого от русских. Могу только повторить: русские и белорусы нас спасли. Для многих народов убивать евреев стало в то время любимым занятием. Если бы мы жили среди поляков, литовцев или украинцев, то вряд ли пережили бы войну.

–   Решение уйти в партизаны, бороться с нацистами, спасать евреев пришло к вашим братьям сразу или же сначала это было просто бегство в лес от неминуемой гибели?

–   Немцы собрали всех евреев нашей округи в Новогрудке. Среди шести тысяч согнанных на бойню оказались мои родители и два моих брата, Абрам и Янкель. Но у нас были белорусские друзья, в том числе один парень по фамилии Козловский, говоривший на идише не хуже любого еврея. Он-то и рассказал нам о том, что происходит в городе. И Асоэль с Зислом, которые тогда уже скрывались в лесу, решили пойти в соседнюю деревню, в шести-семи километрах от Станкевичей, где жила наша сестра Тойба со своей семьей – родители мужа, дети, еще какие-то родственники, всего человек 15–20. Братья увели в лес их всех. Так это началось.

А уже потом Тевье решил, что наша задача спасать всех евреев. Как он до этого додумался – я не знаю. Но он сказал: «Давайте принимать всех – женщин, детей, стариков. Если они евреи, им найдется у нас место». К тому времени в отряде уже было человек 40–50 – сначала, как я говорил, братья вывели в лес семью сестры, потом, зимой 1941/1942 года, из новогрудского гетто к нам бежали другие родственники, которым рассказал об отряде все тот же Козловский. А в феврале-марте 1942‑го к отряду присоединился Тевье – до этого он оставался где-то в районе Лиды, там он жил перед войной. Надо сказать, что члены отряда были против того, чтобы принимать всех, они считали, что нам нужны только молодые люди, способные сражаться. Но Тевье решил по-другому.

Он вообще был удивительным человеком. Асоэль и Зисл были как близнецы, но Тевье – Тевье был совсем другим. Он мог то, чего другие люди не могут. До того, как он появился в отряде, он несколько раз обедал и выпивал с немецкими офицерами – один раз представившись поляком, другой – белорусом. И они верили, что он гой. Вот такой это был человек. Но даже он не выжил бы без Асоэля и Зисла, нужно было именно сочетание трех братьев, чтобы сделать то, что они сделали.

–     Вы контактировали с другими партизанскими отрядами?

–     Да, мы должны были отчитываться перед начальством, существовало ведь единое командование, ему поступали приказы из Москвы. В нашем отряде, кстати, был представитель командования, родом из Минска, я не помню его имени, мы называли его Колхозник. Он жив до сих пор, живет в Бруклине вместе с женой, хотя он старше меня, намного.

–     Существуют свидетельства об антисемитизме среди партизан. По вашим ощущениям, это правда?

–     До некоторой степени – да, но антисемитизм исходил в первую очередь от местного населения. Если еврейский партизан приходил на хутор за продуктами, то крестьянин потом шел к русским партизанам и жаловался: «Жиды были, нас ограбили». А если приходили русские или белорусские партизаны, крестьяне давали им еду по доброй воле и без всяких жалоб. Это, конечно, касается не всех местных жителей, а только некоторых из них, но тем не менее.

В конце концов жалобы на «жидовские грабежи» дошли до генерала Платона (Василий Ефимович Чернышов. – Ред.), командовавшего партизанскими отрядами в Белоруссии, и моим братьям пришлось ехать и объяснять ему, как обстоит дело. Впрочем, все это не имело последствий.

Один или два раза в начале войны – кажется, все же дважды – были случаи, когда приходили люди из русских партизанских отрядов и забирали у нас огнестрельное оружие. А без ружья во время войны ты не человек, ты не можешь защитить себя, твоя жизнь ничего не стоит. И вновь братьям пришлось идти и объяснять тем людям, что мы не враги, что мы воюем за одни и те же цели. Дело удалось уладить миром и даже разойтись друзьями – не в последнюю очередь благодаря тому, что братья прекрасно владели русским языком, говорили на нем как на родном. Позднее русские партизаны по разным делам приходили в наш лагерь, но никаких конфликтов уже не было.

–     Но и среди нееврейского населения Западной Белоруссии антисемитизм, по вашим ощущениям, был меньше, чем во многих других местах…

–     Я расскажу одну историю. Когда моих родителей увезли, Асоэль и Зисл, как я говорил, отправились спасать Тойбу с семьей. Меня они оставили в Станкевичах у соседей. И к этим соседям зашел полицай, разыскивавший меня. Я был в кухне, он в комнате. Я слышал, как он спрашивает: «Малый утек. Може, вы ховаете его?» Я мог убежать через заднюю дверь, но у соседей была очень злая собака, и я ее боялся. «Не, у нас его нема», – сказала хозяйка. В доме была ее дочь с двумя братьями, они все могли погибнуть, но она так ответила. Полицай пробыл там, может, с полчаса, потом ушел…

–     Решение создать в лесу «маленький Иерусалим» было очень опасным – партизанский отряд должен сохранять постоянную мобильность, чтобы спасаться от облав. Как удалось избежать гибели?

–     Налибокская пуща, где мы скрывались, – это километры и километры леса. До сих пор там остаются места, куда не ступала нога человека. Кроме Тевье, Асоэля и Зисла, в отряде были и другие люди, в том числе хорошо образованные (никто из моих братьев не получил высшего образования). Например, там был парень по фамилии Махлис, который ориентировался в Налибокской пуще лучше, чем коренной москвич в Москве. Он мог увести отряд от любых облав.

Кроме того, немцы устраивали облавы со всей своей техникой – грузовики, машины и все прочее. А партизаны уходили от них по пояс в воде, через болота, в поисках островка, где можно передохнуть. Немцы не могли там проехать, а преследовать нас пешком по грязи они не желали. Конечно, они обстреливали леса, и неизвестно было, где разорвется очередной снаряд – у тебя под ногами или чуть подальше. Но преследовать не преследовали – они хотели убивать, но оставаться при этом чистыми.

–     А в военных операциях ваш отряд участвовал?

–     Да, в отряде было около 500 бойцов, молодых людей, участвовавших в диверсиях и боях. Генерал Платон приказал отделить бое­способных мужчин от «маленького Иерусалима» и организовать из них отдельную часть, которая бы сражалась «за родину, за Сталина, за советскую власть».

Но не менее важны были акции устрашения местного населения, потому что для некоторых местных жителей выдача евреев стала выгодным делом – немцы ведь платили за это. Была такая история, я забыл название деревни, но помню фамилию семьи – Белоус. К ним пришли переодетые партизаны и спросили: «Ну что, как здесь с евреями?» И тогда эти люди стали хвастаться, сколько евреев они выдали полиции – на прошлой неделе столько-то, на этой еще столько-то. Женщина даже принесла и показала талес, который она сняла с кого-то из выданных. И тут один из членов нашего отряда, Фридберг, не выдержал, подошел к Асоэлю и Зислу и сказал: «Хватит, достаточно!» И партизаны убили их всех, всю семью.

Могу рассказать еще один случай. Когда Абрам и Янкель были арестованы, кто-то сказал матери, что их можно выкупить за золото. Она собрала что было в доме, и мы с ней пошли в Новогрудок. Мать тогда уже носила желтую звезду, а я нет, почему – не знаю, так что ей пришлось идти по дороге, а я шел чуть сзади по тротуару. И наш польский сосед указал на меня немецкому солдату – вот, мол, еще один мальчишка из той же семьи. Меня привели в полицейский участок и заставили копать яму. Я вырыл яму примерно в метр глубиной, и они заставили меня лечь в нее, а сами стояли вокруг, поигрывая пистолетами. Они сказали, что убьют меня, если я не скажу им, где скрываются Асоэль и Зисл. Но я не знал, действительно не знал точного места, только приблизительно. В любом случае я не сказал бы им, не мог сказать, я не мог даже кричать. Мне сказали копать – я копал, сказали лечь – я лег… Через пару часов они отвели меня обратно, туда, откуда забрали.

Так вот, тот наш сосед, который выдал меня немцам, – его в начале 1942-го поймали партизаны. Он служил полицаем в городе, у него там была подружка, и наши друзья-белорусы рассказали моим братьям, где он ночует. Несколько партизан из нашей части пошли туда, схватили его и привели на мост – маленький деревянный мостик, ничего общего с мостом Джорджа Вашингтона в Нью-Йорке. Его положили на этот мостик, и один из наших товарищей вынул топор и двумя ударами отрубил ему голову. Тело оставили там же, на мосту, прикрепив к нему клочок бумаги, где было написано, кем и за что этот человек был убит… Евреи довольно миролюбивый народ, они не убийцы по натуре. Но этот парень из нашего отряда вместе с женой чудом выбрался из Новогрудка, когда немцы устроили там бойню евреев, – чтобы спастись, им пришлось буквально плыть по нечистотам. И он был настолько зол и разгневан, что смог зарубить человека топором. Таких было немало среди партизан.

–     Вместе с вами премию «Человек года» получил Джордж МакКей, сыгравший роль Арона Бельского в фильме Эдварда Цвика «Вызов». Какие у вас впечатления от этой ленты?

–     Я не буду критиковать молодую британскую звезду. Просто фильм сделан для американской аудитории с целью заработать денег. Но две вещи в нем все же правдивы. Первое – наш отряд действительно спас 1200 евреев, и эта идея принадлежала моему брату Тевье. Второе – это пуща. Фильм снимался в Литве, но лес очень похож. Все прочее… Я думаю, вы можете заметить разницу между тем, что я вам сейчас рассказываю, и тем, что показано в фильме. Еще раз: я никого не критикую. Но, конечно, ужасы, через которые пришлось пройти евреям, в том числе моей семье, там не показаны даже в малой степени.

–     Вы, конечно, смотрели «Список Шиндлера», другие картины на эту тему. Как вы думаете, возможно ли вообще снять реалистичный фильм о Холокосте, о войне?

–     Я знаю единственную правдивую картину о войне – «Падение Берлина». Все остальные… Вы видели в каком-нибудь фильме, как молодой полицай, держа ружье за ствол, забивает прикладом насмерть старого еврея? Я нет.

–     Эд Цвик сказал, что он снимал «Вызов», чтобы понять, можно ли сохранить на войне человечность или необходимо стать монстром, чтобы бороться с монстрами. Как бы вы ответили на этот вопрос?

–     Если мы спасали детей и женщин, то, наверное, мы сохранили человечность. Конечно, когда ты говоришь с выродком, то должен говорить на его языке, он не понимает другого. Но не каждый человек выродок. Даже на вой­не важно проводить эту грань.

–     Вы, конечно, знаете о той дискуссии, которая началась после выхода «Вызова» в Польше, где считают, что история вашего отряда в фильме идеализирована: на самом деле в деятельности белорусско-еврейских партизан было меньше героизма и больше жестокости и насилия, в том числе в отношении польского населения. Как вы к этому относитесь?

–     Да, я слышал об этом. Но и в Англии, и в Америке, и в других странах есть люди, которые отрицают Холокост – не было ничего такого, и все тут. По мне, так и пусть говорят, почему на это нужно обращать внимание? Так же, как израильтяне, – мало ли что про них говорят в мире, они не реагируют.

Но с другой стороны смотрите, что происходит: израильтяне входят в Газу, чтобы защититься от многолетних обстрелов. В ответ не только арабы, но и часть белого мира называет израильских солдат преступниками. Израильские офицеры и члены правительства боятся выезжать из страны, потому что их могут арестовать…

У евреев были проблемы тысячи лет назад, и с теми же проблемами они сталкиваются сегодня – что тут можно сказать еще?

–   Почему слава к отряду Бельских пришла с таким опозданием? Книги Нехамы Тек и Питера Даффи, фильм Эдварда Цвика – все это появилось спустя много десятилетий после войны.

–Я должен снова напомнить вам, что мой брат Тевье был необычайной личностью. Он несколько раз повторял, что слава придет к нему посмертно, – так и случилось… На самом деле ни я, ни мои братья, Тевье и Зисл (Асоэль вступил в советскую армию и погиб под Кенигсбергом), практически никогда обо всем этом не рассказывали, даже своим детям. Наверное, сейчас, после книг и фильма, они уже знают нашу историю…

–     Было слишком тяжело вспоминать?

–     Да, не хотелось ни вспоминать, ни обсуждать.

–     Как складывалась ваша жизнь после вой­ны?

–     На следующий день после падения Берлина мы ушли в Румынию, затем перебрались в Югославию (кстати, сербы – прекрасные люди, могу сравнить их только с русскими и белорусами), оттуда – в Италию. Там я расстался со своими братьями, они отправились в Палестину, а я еще два года прожил между Лондоном, Парижем и Швейцарией: высылали из Лондона – я перебирался в Париж, высылали оттуда – возвращался в Лондон. Наконец в 1947 году я встретил агентов «Хаганы», прибывших в Европу в поисках молодых людей, которые могли бы служить в создававшейся тогда израильской армии. Я поехал в Палестину и там, как и мои братья, участвовал в Войне за независимость.

–     В середине 50-х братья Бельские перебрались в Америку. Тевье работал шофером, Зисл стал владельцем небольшого таксопарка – а чем занимались вы?

–     Я работал на один банк, там в руководстве было много антисемитов, но у меня как-то получается ладить с людьми. Думаю, я научился этому в израильской армии. Я разбогател, потом все потерял, потом снова поправил свои дела… Обычная жизнь, что об этом говорить…

–     Вам было 11, когда началась война. Понятно, что военные впечатления, да еще пережитые в детстве, остаются самыми сильными на всю жизнь. И все-таки: были ли в вашей жизни какие-то события, которые можно сравнить с потрясениями тех лет?

–     Не знаю. Разве что тот факт, что после всего пережитого я получил шанс приехать из Америки и увидеть российскую еврейскую общину, пользующуюся в Москве невероятной свободой и устраивающую церемонии в Кремле. У меня нет слов, чтобы описать свои чувства, свои впечатления от увиденного в эти дни. Я много слышал о том, как влиятельны евреи в Америке, – но пока что еврейские мероприятия в Белом доме не проводятся, не правда ли?..

 

Бывший правозащитник и активист еврейского движения в Советском Союзе, а ныне израильский политический и общественный деятель Натан Щаранский прилетел в Москву на два дня – однако в эти дни уместилось не только вручение ему премии «Человек года», но и появление сигнальных экземпляров его новой книги «ID: identity и ее решающая роль в защите демократии» (публикацию глав из нее см. в прошлом номере «Лехаима»).

Н. Щаранский

–   Ваша новая книга, «ID», кажется продолжением предыдущей, «В защиту демократии». Вы сами рассматриваете их как единое целое, как своего рода дилогию?

–     Да, конечно. Более того, мне представляется, что обе они продолжают мою первую книгу, «Не убоюсь зла». В ней я говорю о том же самом, о неразрывной связи демократии и identity, только в мемуарной форме, непосредственно на основании своего диссидентского и тюремно-лагерного опыта. Я же не писатель, не теоретик, все мои идеи напрямую вытекают из моей биографии. Я обрел свободу именно вследствие возвращения к корням – сначала я ощутил себя евреем, стал бороться за выезд в Израиль, а уже потом начал участвовать в правозащитном движении. Мне это казалось абсолютно естественным, я не видел здесь никакого противоречия. Хотя надо сказать, что такая позиция сразу вызвала недоумение и нарекания с обеих сторон – и среди диссидентов, и среди отказников.

–     Про недоумение диссидентов вы неоднократно писали, пишете и в новой книге, рассказывая, как Лидия Чуковская укоряла вас за желание репатриироваться: «Разве мы не боролись вместе за одни и те же идеалы? Разве мы не разделяем одни и те же убеждения? А теперь вы говорите нам, что у вас своя собственная история, своя собственная страна, что у вас своя собственная истина». А как отреагировали на ваше вступление в Хельсинкскую группу соратники по борьбе за репатриацию?

–     Среди активистов сионистского движения общались с диссидентами и подписывали правозащитные письма Владимир Слепак, Виталий Рубин, еще два-три человека. Но мы были в абсолютном меньшинстве. Подавляющее большинство наших соратников считали, что наше дело уехать – и не надо пытаться решать внутренние проблемы покидаемой страны. Одни полагали, что это обострит ситуацию, разозлит КГБ – якобы он готов терпеть борьбу за эмиграцию, но не правозащитную деятельность. Другим казалось, что евреи и так слишком много вмешивались в дела других народов. В общем, нас мало кто поддерживал.

Особенно отрицательно относились к такому «совмещению» израильские официальные лица, занимавшиеся проблемой эмиграции из Советского Союза. Незадолго до моего ареста мне позвонила из Израиля моя жена Авиталь – ее просили передать, что мне как сионистскому активисту следует прекратить участие в работе Хельсинкской группы и в демократическом движении вообще, пора отделить одно от другого и сделать выбор. Мне же этот выбор казался ложным, диссидентство и еврейское движение были для меня двумя сторонами одной медали.

–     Когда вы заканчивали «В защиту демократии», то знали уже, что напишете «продолжение»?

–     Нет, тогда, наверное, я об этом еще не думал. Но новая книга, как мы уже говорили, логически вытекает из предыдущей.

Смотрите, некоторое время назад нашумела книга Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории». Основной ее тезис – в очень огрубленном приближении, конечно, – таков: во всем мире воцаряется демократия, а все частные identities в ближайшее время отомрут. Когда эта теория не подтвердилась, возникла новая – с подачи Сэмюеля Хантингтона заговорили о «столкновении цивилизаций»: в мире существуют несколько конфликтующих между собой цивилизаций, и демократия – это не всеобщий принцип, а лишь частный атрибут одной из них.

И такое противопоставление повторяется постоянно. Мне казалось очень важным снять его, показать, что демократия и identity не антонимы, а взаимодополняющие понятия. Более того, их разделение опасно. Identity без демократии – это тоталитаризм, деспотия. Свобода же без identity вырождается в декадентство, приводит к внутреннему бессилию, к неготовности защищать ту же свободу.

Кстати, многие в связи с последней книгой говорят, что я написал манифест «Сохнута». На самом деле, конечно, книга задумывалась и писалась, когда я еще не думал ни о каком «Сохнуте», не предполагал, что там будут выборы председателя и я займу этот пост. Но она действительно выражает идеологию Еврейского агентства, лозунгом которого тоже могли бы быть эти слова: «демократия и identity».

–     Ваша предыдущая книга была, мне кажется, достаточно очевидной по основному посылу, нынешняя же содержит большой «полемикообразующий» или даже скандальный потенциал – ведь вы резко критикуете влиятельное направление в современной политической мысли: весь комплекс теорий postidentity и их идеологов. В связи с этим: как было принято американское издание, появившееся год назад?

–     Конечно, реакция на новую книгу была более полемической, чем на предыдущую. Видите ли, никто не скажет прямо, что он против демократии. Хотя основная идея моей предыдущей книги, «В защиту демократии», – о необходимости увязки внешней политики стран свободного мира с идеей прав человека – очень редко реализуется на практике, просто вслух об этом говорить не принято. А вот мысль о том, что демократии нужны какие-то «довески», что Европе необходимо задуматься о возвращении к корням, приводит многих в недоумение. На разных дискуссиях и круглых столах мои оппоненты, в основном из числа так называемых либералов (так называемых – потому что я не думаю, что подлинный либерализм заключается в отказе от корней), неоднократно говорили об этом. При этом они признавали интересным, скажем, описание моего лагерного и диссидентского опыта, то есть то, с чем не могли спорить, но видеть в единстве демократии и identity универсальный принцип отказывались.

Кстати, не так давно был один любопытный отзыв на книгу. В Канаде ко мне подошла женщина, еврейская активистка, и горячо благодарила за то, что я помог ей решить важную жизненную проблему. Раньше, говорила она, у нее не было аргументов, чтобы доказать своим сыновьям, вполне светским и прогрессивным молодым людям, что им надо обязательно жениться на еврейках, а по прочтении моей книги такие аргументы у нее появились…

–     Ваши книги выходят сначала по-англий­ски, а уже потом переводятся на русский и иврит. Это вопрос прагматики?

–     Мой опыт показывает, что если ты хочешь что-то доказать в Израиле, то легче сделать это, если сначала апробируешь свою точку зрения в США. Наверное, это особенности израильского мышления. А может, вообще современный мир так устроен.

–   «Лехаим» поместил препринт той главы вашей книги, где речь идет о выступлении известного израильского писателя А.Б. Иегошуа перед вашингтонской аудиторией в 2006 году. Тогда Иегошуа заявил, что вне Израиля сколько-нибудь значимая еврейская identity сегодня невозможна. Почему вы, убежденный сионист и бывший министр израильского правительства, выступили против «диаспорофобской» и «израилецентричной» речи Иегошуа?

–   Все возмущались, как мог Иегошуа так оскорбить диаспору. Но это как раз тот аспект его речи, который мне кажется не самым важным и опасным. Как израильтянин, я считаю, что гораздо опаснее другое, а именно стремление отказаться от собственных диаспорных корней, отречься от всей многотысячелетней еврейской истории, проходившей вне Земли Израиля. Такая позиция лишает Израиль его силы и смысла.

Конечно, как сионист я считаю, что самое правильное, самое эффективное место для еврея сегодня – это Израиль. Но репатриация – глубоко интимный выбор. И если человек к нему не готов, то как можно его осуждать за это? Уникальность Израиля в том и состоит, что он принадлежит евреям всего мира, независимо от их местожительства, а не только израильтянам.

–     Планируете ли вы продолжение вашей «дилогии», превратится ли она в «трилогию»?

–     Я уже говорил, что все мои книги – это обобщение моего опыта. Поэтому, наверное, сейчас мне нужно некоторое время поработать в «Сохнуте» и получить новые впечатления, новый жизненный опыт, а потом уже переходить к его обобщению.

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.