[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2010 ТЕВЕТ 5770 – 1(213)
Рассказы для детей
Исаак Башевис Зингер
Три желания
Фрамполь. Так называлось это местечко. Там имелось все, что положено: синагога, ешива, богадельня, раввин и несколько сотен жителей. Четверг был во Фрамполе базарным днем, из окрестных деревень приезжали крестьяне, чтобы продать зерно, картошку, кур, телят, мед и купить соль, керосин, башмаки и все, что им может понадобиться.
Жили во Фрамполе трое ребятишек, которые часто играли вместе: Шлойме, или Соломон, семи лет, его сестричка Эсфирь шести лет и их друг Мойше, ровесник Шлойме.
Шлойме с Мойше ходили в один хедер, и там им кто-то сказал, что на Ошана раба, а это последний день Праздника кущей, глубокой ночью раскрываются небеса. У тех, кто это видит, есть минута, чтобы загадать желание, и что бы они ни пожелали, все непременно исполнится.
Шлойме, Мойше и Эсфирь часто об этом вели разговоры. Шлойме говорил, что его желание – стать мудрым и богатым, как его тезка, царь Соломон. Мойше хотел стать таким же сведущим в религии, как знаменитый мудрец рабби Моше Маймонид. Эсфирь же мечтала быть такой же красавицей, как царица Эсфирь. И вот они решили дождаться Ошана раба, не спать всю ночь и, когда небеса раскроются, загадать свои желания.
Детям положено рано ложиться спать, но эти трое дождались, когда родители заснут, тихонько выбрались из дому, встретились во дворе синагоги и стали ждать, когда небеса чудесным образом раскроются.
Это было настоящее приключение. Ночь выдалась безлунная и прохладная. Дети слыхали, что демоны часто высматривают людей, которые осмеливаются разгуливать посреди ночи, и нападают на них. Рассказывали им и про мертвецов, которые после полуночи молятся в синагоге и читают Тору. Случись кому в столь поздний час оказаться у синагоги, и его могли – вот страх-то! – вызвать для чтения Торы. Но Шлойме с Мойше надели рубашки с бахромой – цицит, а Эсфирь – два передника, спереди и сзади. Это должно было защитить их от злых духов. Однако детям все равно было страшно. В это время заухала сова. Эсфирь когда-то слышала, что по ночам свои гнезда покидает множество летучих мышей, и если какая-нибудь из них запутается у девочки в волосах, то та в течение года умрет. Поэтому Эсфирь туго повязала голову платком.
Прошел час, другой, третий, а небеса все не раскрывались. Дети устали и проголодались. Но тут вдруг ударила молния – и небеса раскрылись. Дети увидели ангелов, серафимов, херувимов, огненные колесницы и лестницу, которая приснилась Яакову. По ней, как и написано в Библии, ходили вверх-вниз ангелы с крыльями. Все это случилось так неожиданно, что дети позабыли свои желания.
Первой заговорила Эсфирь:
– Я такая голодная. Вот бы мне блинчик съесть.
И тут же перед детьми возник блин.
Шлойме понял, что сестра потратила свое желание на пустяк, рассердился и крикнул:
– Глупая девчонка! Лучше бы ты сама стала блином!
И Эсфирь тут же превратилась в блин. Из румяного круга выглядывало только ее бледное испуганное личико.
Мойше, сколько себя помнил, всегда любил Эсфирь. Он увидел, что его любимая превратилась в блин, и страшно огорчился. Нельзя было терять времени. Минута уже заканчивалась, поэтому он воскликнул:
– Я хочу, чтобы она стала такой, как прежде!
Так и случилось.
И небеса тотчас закрылись.
Дети поняли, как глупо распорядились своими желаниями, и расплакались. Стояла непроглядная ночь, и они не могли отыскать дорогу домой. Место казалось им совершенно незнакомым. Во Фрамполе никаких гор нет, а дети почему-то взбирались на какую-то гору. Они попробовали спуститься обратно, но ноги сами несли их наверх. И тут перед ними предстал старик с седой бородой. В одной руке у него был посох, а в другой фонарь со свечой внутри. На нем была длинная рубаха с широким белым поясом. Дул сильный ветер, но свеча горела ровно.
Старик спросил:
– Куда вы идете и почему плачете?
Шлойме рассказал ему, что с ними случилось: как они ждали всю ночь, а потом потратили свои желания впустую.
– Добрые желания нельзя потратить впустую, – сказал старик и покачал головой.
– Наверное, это демоны нас запутали и заставили забыть свои желания, – предположил Мойше.
– В святую ночь Ошана раба демоны теряют свою силу, – сказал старик.
– Тогда почему небеса сыграли с нами такую шутку? – спросила Эсфирь.
– Небеса ни с кем не шутят, – ответил старик. – Это вы хотели сыграть шутку с небесами. Никто не может стать мудрым, не набравшись опыта, никто не может получить знания без учения. А что касается тебя, девочка, то ты и так уже хорошенькая, но красота тела должна сочетаться с красотой души. Маленькая девочка не может так сильно любить и быть такой преданной, как царица, которая была готова пожертвовать жизнью ради своего народа. Все вы желали слишком многого, поэтому не получили ничего.
– Что же нам теперь делать? – спросили дети.
– Идите домой и постарайтесь своими силами добиться того, что хотели получить без труда.
– А кто же вы? – спросили дети.
И старик ответил:
– Наверху меня называют Смотрителем Ночи.
Едва он произнес эти слова, как дети снова оказались во дворе синагоги. Они так устали, что, вернувшись домой, легли и тотчас заснули. О том, что с ними случилось, они не рассказали никому.
Шли годы. Шлойме учился со все большим старанием. Он оказался на редкость способным и прочитал столько книг по истории, торговле и финансам, что стал советником польского короля. Его самого называли королем без короны и польским царем Соломоном. Он женился на дочери знатного вельможи и прославился своей мудростью и милосердием.
Мойше посвятил себя религии и знал Библию и Талмуд почти наизусть. Он написал много религиозных книг, и люди называли его современным Маймонидом.
Эсфирь выросла и стала не только красивой, но и образованной и добродетельной девушкой. К ее родителям засылали сватов многие юноши из богатых семей, но Эсфирь любила только Мойше, а он – только ее.
Когда умер старый фрампольский раввин, его место занял Мойше. У раввина должна быть жена, и рабби Мойше женился на своей Эсфири.
На свадьбу пришли все жители Фрамполя. Брат невесты, Шлойме, приехал на свадьбу в карете, запряженной шестеркой лошадей, впереди и позади которой скакали слуги. Играл оркестр, все танцевали, и молодые получили множество подарков. Поздно вечером жених и все гости танцевали с невестой, и невеста по обычаю держалась за один конец платка, а ее партнер за другой. Когда кто-то спросил, все ли потанцевали с невестой, распорядитель свадьбы сказал:
– Все, кроме ночного сторожа.
Едва он произнес эти слова, неизвестно откуда возник старик в рубахе с белым поясом. В одной руке он сжимал посох, в другой держал фонарь. Жених, невеста и ее брат узнали старика, но промолчали. Он положил посох и фонарь на скамейку, подошел к невесте и стал с ней танцевать, и все взирали на старика с изумлением и благоговением. Никто прежде его не видел. Оркестр перестал играть. Стало так тихо, что было слышно, как потрескивают свечи, а за окном стрекочут кузнечики. И тут старик взял свой фонарь, протянул его рабби Мойше и произнес:
– Пусть этот свет показывает тебе верный путь, когда ты изучаешь Тору. – Посох он отдал Шлойме со словами: – Пусть этот посох защищает тебя ото всех врагов. – Эсфири, державшей его белый пояс, он сказал: – Пусть этот пояс навсегда свяжет тебя с твоим народом и его нуждами.
Сказав это, старик исчез.
С тех пор евреи часто приходили к Эсфири и просили ее заступиться за них перед правителями. Она опоясывала стан подаренным ей стариком поясом, и всякий раз ей удавалось помочь своему народу. Все называли ее царицей Эсфирь.
Всякий раз, когда рабби Мойше затруднялся понять какую-либо тонкость в Законе, он открывал ковчег, где хранился фонарь, горевший негасимым светом, и ему тотчас все становилось ясно. А когда Шлойме оказывался в беде, он брался за посох, и его враги теряли силу.
Все трое дожили до глубокой старости. Только перед смертью рабби Мойше открыл жителям Фрамполя, что случилось в ту ночь Ошана раба. Он сказал:
– Великие чудеса и удивительные сокровища ожидают тех, кто готов сделать усилие. Для них небесные врата открыты всегда.
Мазл и Шлимазл, или Молоко львицы
Началось это в одной далекой стране солнечным весенним днем, когда небо было синее, как море, а море – синее, как небо, и земля зеленела, влюбленная в обоих. Шли по деревне два духа. Одного звали Мазл, что значит «удача», а другого – Шлимазл, что значит «неудача».
Человек не может видеть духов, а сами они друг друга видят.
Мазл был молод, высок и строен, с пшеничными волосами и румянцем во всю щеку. Он носил зеленую куртку, красные бриджи для верховой езды и шляпу с пером. На сапогах позвякивали серебряные шпоры. Пешком Мазл ходил редко – обычно он ездил на коне, который тоже был духом. Но в тот самый день он решил прогуляться по деревне.
Рядом ковылял, опираясь на суковатую палку, Шлимазл – старик с изможденным лицом и злыми глазками под кустистыми бровями. Крючковатый нос у него был красным, потому что Шлимазл частенько прикладывался к бутылке, а борода – седая, как паутина. Он шел в черном пальто и островерхой шляпе.
Шлимазл слушал, как Мазл хвастается.
– Всем я нужен, все меня любят, – говорил Мазл, – и радуются, куда бы я ни пришел. Конечно, видеть люди меня не могут, потому что я дух, но все равно они ждут меня с нетерпением – купцы и моряки, врачи и сапожники, влюбленные и игроки. Во всем мире звучат призывы: «Приди ко мне, Мазл!» А тебя, Шлимазл, никто не зовет. Признай, ведь так оно и есть!
Шлимазл поджал губы и почесал бороду.
– Да, тут никуда не денешься – обаять человека тебе ничего не стоит, это ты умеешь, – согласился он. – Но миром правят не обаятельные, а сильные. То, что ты сделаешь за год, я могу разрушить в один миг.
Так сказал Шлимазл, и теперь уже Мазл в раздражении прикусил губу.
– Что ты умеешь разрушать, все мы знаем, – ответил он. – Но ты очень однообразен – либо убиваешь, либо сжигаешь, а то еще насылаешь болезнь или голод, войну или бедность. Я же всегда полон новых идей. Я знаю миллионы способов сделать людей счастливыми.
– Да у меня миллиарды способов сделать их несчастными.
– А вот и нет! Ты всегда используешь одни и те же старые приемы, – настаивал Мазл. – Готов биться об заклад, что ты не придумаешь никакого нового способа испортить то, что я сделаю.
– В самом деле? И на что спорим? – спросил Шлимазл.
– Если ты выиграешь, – сказал Мазл, – я дам тебе бочонок драгоценного вина – вина забвения. Если же проиграешь, то пятьдесят лет не будешь совать свой красный нос в мои дела.
– Договорились, – согласился Шлимазл. – И что же такого хорошего ты сделаешь?
– Я войду в самый бедный дом во всей деревне и осчастливлю того, кто там живет. Я пробуду с этим человеком целый год. Как только год пройдет, можешь браться за дело, но с одним условием: не убивай его, не насылай болезнь, не превращай в нищего. Одним словом – не смей пускать в ход свои старые, всем надоевшие штучки. Так сколько тебе понадобится, чтобы испортить то, что сделаю я?
– Всего миг, – ответил Шлимазл.
– Тогда по рукам.
Мазл протянул свою руку. На среднем пальце блеснуло кольцо с изум-рудом, камнем надежды. У Шлимазла рука была костлявая, морщинистая, со скрюченными пальцами и ногтями, походившими скорее на когти. И еще, несмотря на теплый день, она была холодна как лед.
Когда они расстались, Мазл отправился к самой убогой хижине. Бревна в ней сгнили и поросли мхом, соломенная крыша почернела от времени. Печной трубы не было вовсе, и дым выходил через дыру в кровле. Окна давно уже остались без стекол, и их заколотили досками.
Чтобы пройти в низенькую дверь, Мазлу пришлось нагнуться. Внутри на голых стенах росли поганки.
На колченогой лежанке, покрытой соломой, сидел молодой парень, босой и голый по пояс. Мазл спросил, как его зовут.
– Там, – ответил тот.
– Что ж ты в такой нищете живешь?
Видеть Мазла Там не мог, но ответил, думая, что говорит сам с собой.
– Были у меня отец с матерью, – сказал Там, – да только они оказались невезучие. Отец умер от чахотки. Мать пошла в лес по грибы, и ее укусила ядовитая змея. Они мне оставили клочок земли, да такой каменистой, что там ничего не растет. К тому же в прошлом году случилась засуха, да еще саранча налетела, а в этом году урожая вообще не жди – сажать-то мне было нечего.
– Нельзя терять надежду, – сказал Мазл.
– Да на что мне надеяться? Не посеешь – так и не пожнешь. Хожу в лохмотьях, все деревенские девушки надо мной смеются. Жизнь у неудачника хуже смерти.
– А вдруг что хорошее случится? – сказал Мазл.
– Когда?
– Скоро.
– Да как же это?
Мазл не успел ответить – послышался звук трубы и топот копыт. Двадцать четыре королевских стражника скакали впереди кареты, запряженной шестеркой белых лошадей. Всадники были в красных штанах, желтых мундирах и шлемах с перьями. За каретой скакали придворные.
Поглазеть на королевский кортеж высыпала вся деревня. Те, кто был в шапках, их поснимали. Некоторые бухались на колени, а девушки почтительно приседали.
Поначалу все решили, что карета проедет через деревню, не останавливаясь, и на короля даже одним глазком не удастся посмотреть. Но Мазл уже все просчитал. Перед хижиной Тама у кареты отлетело колесо, и она едва не перевернулась. Всадники осадили лошадей, и вся процессия остановилась.
Дверца кареты распахнулась, и оттуда вышел король, а за ним семнадцатилетняя принцесса Несиха, его единственная дочь. Слава о красоте Несихи гремела и на родине, и за ее пределами. Король и его придворные возвращались с бала, который давал в ее честь правитель соседней страны. Золотистые локоны принцессы рассыпались по плечам, была она голубоглаза, белокожа, с длинной шеей и тонкой талией. Подол ее белого платья касался туфелек. Король всегда баловал принцессу – ведь ее мать умерла, когда Несиха была еще совсем маленькой. Но сегодня он сердился на свою красавицу дочь.
Дело было вот в чем. Этот бал устроили, чтобы познакомить принцессу с принцем Типишем, которого прочили ей в женихи. Однако Несихе Типиш не понравился, и он стал уже седьмым принцем, которому она отказала. Первый, по ее мнению, слишком громко и часто смеется. Второй мог говорить только о том, как мастерски он охотится на лис. Третий бил свою собаку, и принцесса это увидела. Четвертый имел несносную привычку каждую фразу начинать со слова «я». Пятый обожал розыгрыши. Шестой рассказывал одну и ту же историю по нескольку раз. Что до Типиша, то тут Несиха просто заявила, что у него дурацкие сапоги.
– Как это – сапоги дурацкие? – спросил ее отец.
– Когда ноги дурацкие, то и сапоги дурацкие, – ответила Несиха.
– Как это – ноги дурацкие? – не отставал отец.
– Если голова дурная, то и ноги дурацкие, – объяснила Несиха.
Несиха всякий раз находила причину отвергнуть жениха. Король уже стал опасаться, что она останется старой девой.
По законам этой страны Несиха могла стать после смерти отца королевой только в том случае, если у нее будет муж, который поможет ей управлять страной. Если бы она не вышла замуж, трон унаследовал бы первый министр по имени Камцан – интриган, трус и скряга. Он был так скуп, что на золотую свадьбу, когда принято дарить что-то золотое, преподнес своей супруге жестяной наперсток, завернутый в золотую бумажку.
Когда от кареты отвалилось колесо, король, который и так был сердит, пришел в ярость. Он обвинил своих подданных в том, что они поставили под угрозу его жизнь, и пожелал выяснить, кто из них сможет быстрее других поставить колесо на место.
Там не очень-то знал, как чинить колеса, и совсем ничего не понимал в каретах. Но поскольку у него за спиной стоял Мазл, он, осмелев, воскликнул:
– Это могу сделать я, ваше величество!
Король удивленно покосился на полуголого парня. Он колебался, но тут снова вмешался Мазл, и король сказал:
– Можешь – так делай, только поскорее!
Крестьяне, знавшие, что от Тама толку не дождешься, со страхом наблюдали за происходившим. Они думали, что у Тама ничего не получится и тогда королевского гнева не миновать всей деревне.
Но когда за спиной у человека стоит Мазл, у него все получается. С Тамом так и произошло. Мальчишкой он немного поработал в кузнице, но ему казалось, что он забыл все, чему его учили. Однако стоило ему взять в руки колесо, как он все вспомнил. Король с удивлением наблюдал за ловкой работой парня. Когда дело было сделано, король спросил, как же так вышло, что такой умелый работник ходит в лохмотьях и живет в лачуге.
– Это все потому, что я невезучий, – ответил Там.
– Бывает, удача приходит внезапно, – сказал король. – Поезжай с нами во дворец, мы найдем тебе занятие.
Все случилось так быстро, что крестьяне глазам своим не поверили. Король просто распахнул дверцу кареты и велел Таму сесть. А потом дал приказ отправляться в путь.
Там до смерти боялся, что колесо опять отскочит, но, хоть лошади и неслись во весь опор, оно сидело крепко.
Король с Несихой стали расспрашивать Тама о деревенской жизни. Парень держался скромно, отвечал коротко и по делу. Его устами говорил Мазл. Король обернулся к Несихе и сказал на иностранном языке, которого Там не понимал, но зато его понимал Мазл:
– Посмотри, какие умные молодые люди встречаются среди наших крестьян!
Несиха ответила на том же языке:
– Многим принцам есть чему у него поучиться. – А потом задумчиво добавила: – Он еще и собой хорош. Ему бы только одеться поприличнее.
Поскольку у Мазла был в запасе всего год, события стали развиваться стремительно. В тот же день, как только они прибыли во дворец, король распорядился приготовить Таму ванну, дать ему чистое белье и новое платье. Его отправили работать в королевскую кузницу.
Вскоре Там начал проявлять недюжинное мастерство. Он умел чинить даже те кареты, которые считались вовсе непригодными. Он мог подковать норовистых лошадей, к которым другие кузнецы и подходить-то боялись. Вдобавок он оказался отменным наездником. Не прошло и месяца, как его назначили начальником королевской конюшни.
Раз в год при дворе устраивали королевские скачки. Таму разрешили в них участвовать, и он почти сразу умудрился очаровать придворных, знатных гостей, королевских советников – да, собственно говоря, всю страну.
Там выбрал незнакомую лошадь, но с помощью Мазла она оказалась самой быстроногой из всех. С Тамом в седле она перепрыгивала широченные рвы, брала самые высокие преграды и завоевала все призы. Ее наездник выглядел так изящно, что в него влюбились все придворные дамы.
Само собой, Несиха полюбила его с первого взгляда. Как это бывает со всеми, кто серьезно влюблен, Несиха считала, что ее чувства к Таму – тайна для окружающих. На самом деле об этом знал весь двор и даже ее батюшка, король. А еще он знал, что влюбленные на редкость упрямы. И поскольку гордый король не хотел выдавать свою дочь замуж за крестьянского сына, он решил дать Таму такое трудное поручение, с которым тот бы не справился. Он послал его с небольшим отрядом в дальние земли – покорить дикое и своевольное племя, с которым не мог совладать ни один королевский военачальник. С помощью Мазла Там не просто выполнил задание, но еще привез великолепные дары королю и принцессе Несихе.
Слава Тама все росла. Барды и менестрели слагали песни о его подвигах. Министры приходили к нему за советом. Его любили и им восхищались во всем королевстве. Когда простолюдины достигают успеха, они нередко становятся заносчивыми и забывают тех, среди кого выросли. Там же всегда находил время помочь крестьянам и беднякам.
Чем выше поднимается человек, тем могущественнее его враги. Первый министр Камцан, который мечтал о троне, плел козни против Тама. Он и его приспешники пустили слух, что Там колдун. Как иначе мог убогий крестьянин преуспеть в том, что не давалось вельможам? Стали поговаривать, что Там продал душу дьяволу. В тот год каждую ночь на небе можно было наблюдать комету с длинным хвостом, и враги Тама утверждали, будто этот дурной знак – предупреждение, что Там навлечет на короля беду и погубит всю страну.
Шлимазл пообещал Мазлу оставить Тама в покое на целый год, но это не мешало ему тихонько готовить западню, в которую Таму в надлежащее время предстояло угодить. Шлимазл с нетерпением ждал того момента, когда он, выиграв спор, получит бочонок вина забвения. Один глоток этого вина давал радости больше, чем все прочие земные наслаждения. Шлимазл уже давно мучился бессонницей и кошмарами. Он знал, что вино забвения наконец даст ему отоспаться и подарит сладкие сны о серебряных морях, золотых реках, садах с хрустальными деревьями и женщинах небесной красоты. К тому же он мечтал показать своим ученикам – демонам, гоблинам, домовым, бесам и прочим злым духам, – что он могущественнее Мазла и может его перехитрить.
Король внезапно заболел. Лучшие доктора королевства не могли понять, что с ним такое. Наконец после долгих обсуждений они пришли к выводу, что короля поразила редкая болезнь, от которой лечит только молоко львицы. Где взять молоко львицы? В столице был зоопарк, но ни одна из львиц не выкармливала львят. Король так верил в Тама, что послал за ним и попросил его добыть молоко львицы. На месте Тама любой, услышав такую просьбу, испугался бы. Но поскольку у Тама за спиной стоял Мазл, он просто сказал:
– Конечно, мой король! Я найду львицу, подою ее и принесу вам ее молоко.
Короля так тронул бесстрашный ответ Тама, что он обратился к своим придворным с такими словами:
– Будьте свидетелями! В тот день, когда Там вернется с молоком львицы, я отдам ему в жены свою дочь.
Среди придворных был и первый министр Камцан, который больше не мог сдерживаться.
– Ваше величество, – сказал он. – Никому не удастся подоить львицу и остаться в живых. Там дал обещание, которого не сможет сдержать.
– А если он и принесет молоко, откуда нам знать, что это молоко львицы? – добавил один из приспешников Камцана.
– Ваше величество, я найду львицу и подою ее, – твердо повторил Там.
– Иди, и да сопутствует тебе удача, – сказал король. – Но предупреждаю: не смей меня обманывать, не приноси молока другого животного.
– Если я обману ваше величество, пусть карой мне будет смерть, – ответил Там.
Все думали, что Там вооружится с головы до ног и возьмет сеть, чтобы опутать зверя, или же прихватит с собой трав, которыми можно усыпить львицу. Они и поверить не могли, что он пустится в путь без слуг. Но он скакал один, без оружия, прихватив с собой только сосуд для молока.
Увидев это, даже те придворные, которые верили в Тама, засомневались. Он уехал в такой спешке, что даже не попрощался с Несихой, которая очень волновалась. Друзья Камцана тут же пустили слух, что Там испугался сложного поручения, которое дал ему король, и попросту сбежал. Все мудрецы сошлись на том, что никакая львица не даст человеку себя подоить.
Однако никто из них не знал, что вместе с Тамом пустился в путь и Мазл. Там проскакал меньше часа и увидел на пригорке огромную львицу и с ней рядом двух львят.
Со смелостью человека, которому помогает Мазл, Там подошел к львице, присел перед ней на корточки и стал доить ее, как доят корову. Он наполнил сосуд теплым львиным молоком, аккуратно его закупорил, встал и потрепал львицу по голове. Только тут львица и поняла, что произошло. Взгляд ее желтых глаз словно говорил: «Как я такое допустила? Неужто я забыла, что я – царица зверей? Где моя гордость, мое достоинство?» И тут она издала оглушительный рык. К счастью, Там уже успел сесть на лошадь, которая, испуганно вздрогнув, понеслась что было мочи в сторону столицы.
Там вернулся слишком быстро, и все решили, что молоко, которое он принес, вовсе не львиное. Львы жили в пустыне, в той части королевства, до которой от столицы было несколько недель пути. Всем стало ясно, что Там решил обмануть больного короля, чтобы после его смерти править страной вместе с Несихой.
Эти подозрения разделял и сам король. Однако он приказал Таму явиться к нему. Там вошел в королевскую опочивальню, неся двумя руками сосуд с молоком.
Опустившись перед королем на колени, он сказал:
– Ваше величество, я принес вам то, за чем вы меня посылали, – молоко собаки.
Наступила гробовая тишина. Глаза короля налились гневом.
– Ты смеешь смеяться над моим несчастьем? Ты принес мне молоко собаки! За это ты поплатишься жизнью.
Почему Там сказал, что он принес молоко собаки?
Получилось так, что Там предстал перед постелью больного короля в тот самый миг, когда год Мазла закончился и его место занял Шлимазл. Он-то и заставил Тама сказать «молоко собаки», а не «молоко львицы».
Шлимазлу удалось в одно мгновение разрушить то, что Мазл пестовал целый год. Причем Шлимазл, как они и договаривались, не использовал ни одной из своих старых уловок.
Там пытался исправить ошибку, но вместе с удачей у него пропал голос, и он стоял не в силах произнести ни слова. По знаку короля Камцан приказал двум стражникам схватить Тама и заковать его в цепи. Его бросили в темницу, где держали приговоренных к смерти.
Несиха, услышав о случившемся, впала в отчаяние. Она кинулась в отцовские покои – умолять его пощадить Тама. Но король впервые в жизни отказался принять дочь.
В тот вечер во дворце, да и во всей столице было темно и тихо. Только Камцан и его приспешники тайно праздновали низвержение Тама. Они знали, что король скоро умрет, а поскольку Несиха так и не вышла замуж, трон должен был достаться Камцану. Первый министр угощал своих гостей хлебом и пивом. Он был скрягой и всегда заставлял гостей самих платить за угощение. Однако на сей раз он взял с них плату только за пиво.
А в самом глубоком подземелье дворца, где, как считалось, обитали привидения, встретились Мазл и Шлимазл. Шлимазл думал, что Мазл будет расстроен и зол – как любой, кто проиграл спор. Но Мазл умел проигрывать. Он, как всегда, был спокоен и уверен в себе.
– Ты победил, Шлимазл! Прими мои поздравления, – сказал он.
– Ты понимаешь, что твоего счастливчика Тама на рассвете повесят? – спросил Шлимазл.
– Понимаю.
– Ты не забыл принести мне вино забвения?
– Не забыл.
Мазл вышел и вскоре вернулся, катя перед собой запыленный и опутанный паутиной бочонок. Он поставил его на дно и протянул Шлимазлу кубок:
– Пей, Шлимазл, сколько душе угодно.
Шлимазл вынул из бочонка затычку, наполнил кубок и с жадностью осушил. Его бесовское лицо расплылось в ухмылке.
– Хоть я и повелитель несчастливцев, – усмехнулся он, – сам я – точно счастливчик.
Он выпил еще и сказал заплетающимся языком:
– Слушай, Мазл, может, хватит тебе со мной бороться? Присоединяйся-ка ты ко мне. Мы вместе таких дел наделаем!
– Хочешь сказать, вместе мы разрушим мир? – спросил Мазл.
– Именно так!
– А что потом? Ничего не останется, и нам нечем будет заняться.
– О чем беспокоиться, пока у нас есть вино забвения?
– Чтобы получить вино, надо, чтобы сначала кто-то развел виноградники, – напомнил ему Мазл. – Потом кто-то должен собрать виноград и сделать вино. Из ничего и не получится ничего, даже вина забвения.
– Если это вино подействует, меня не заботит будущее.
– Оно скоро подействует, – пообещал Мазл. – Выпей и забудь обо всем.
– Мазл, друг мой, и ты выпей.
– Нет, Шлимазл, забвение не для меня.
Шлимазл пил кубок за кубком. Его морщинистое лицо то ли плакало, то ли смеялось, и он, как это часто бывает с пьяницами, стал рассказывать о себе.
– Я родился не Шлимазлом, – начал он. – Мой отец был добрым духом. Он был водоносом в раю. Моя мать была прислужницей у святого. Родители отдали меня в школу к рабби Зайнвлу. Они хотели, чтобы я стал серафимом или хотя бы ангелом. Но я ненавидел родителей за то, что они заставляли меня учиться. И назло им я связался с бандой бесов. Мы творили множество безобразий. Мы воровали манну, объедались краденой звездной пылью, лунным молоком и другими запретными лакомствами. По ночам мы спускались на землю, забирались в конюшни и пугали лошадей. Залезали в кладовки и портили еду. Притворившись волками, гоняли овец. Чего мы только не вытворяли! Однажды я превратился в лягушку и спрятался в табакерке рабби Зайнвла. Он захотел понюхать табаку, открыл ее, а я как выскочу, как укушу его в нос! Я медленно, но верно делал карьеру злого духа, пока не стал тем, кто я есть сейчас, – Шлимазлом, повелителем неудачи.
Шлимазл снова наполнил кубок и запел хриплым голосом:
– Сколько ни старайся, Мазл, позабудь мечты:
Победить меня, Шлимазла, не сумеешь ты.
Коли взялся я за дело, то сомнений нет,
Что покажется с овчинку Таму белый свет.
Языком без меры треплет Мазл, а пока
Брать готов Шлимазл сразу за рога быка.
Поначалу Мазл может вырваться вперед,
Но к финалу станет ясен их борьбы исход.
Пусть невзрачен он и жалок, пусть смешон на вид,
Но Шлимазл пустозвона все же победит.
Закончив петь, Шлимазл рухнул бревном и захрапел.
Этого-то Мазл и ждал. Времени оставалось мало – близился рассвет, и придворные уже собирались у дворца, чтобы посмотреть на казнь. Стражники вывели закованного в цепи Тама. В толпе вельмож выделялся Камцан в окружении льстецов. Он уже успел набрать взяток и пообещать самые высокие должности тем, кто заплатил ему больше.
Камцан дал знак, и барабанщики ударили в барабаны. Палач в маске, одетый в красное с черным, приготовился накинуть петлю на шею Тама. В этот момент появился Мазл. Его никто не видел, но все почувствовали его присутствие. Неожиданно взошло солнце и озарило все розовым светом.
Теперь, когда Шлимазл лежал в пьяном забытьи, а рядом с пленником стоял Мазл, Там снова исполнился смелости. Он сказал громко и четко:
– Господа, по обычаю приговоренный к смерти имеет право на последнее желание. Мое желание – увидеть короля.
Барабанщики в замешательстве опустили свои палочки. Камцан хотел было возразить, но другие вельможи взяли верх и велели отвести Тама к больному королю, который лежал в своей опочивальне.
Там опустился перед королем на колени и сказал:
– Ваше величество, дозвольте мне объяснить, почему я сказал вам, что принес молоко собаки. Всем известно, что лев – царь зверей, но по сравнению с вами, мой повелитель, лев – всего лишь жалкий пес. И львицу я назвал собакой в знак уважения и восхищения вашим величеством. Я принес вам молоко львицы. Молю вас, выпейте его, и вы поправитесь. Клянусь своей любовью к Несихе, что говорю правду.
Поскольку рядом с Тамом стоял Мазл, король ему поверил.
– Но молоко вылили! – вмешался Камцан.
Несиха, которая не спала всю ночь и молилась о том, чтобы Там каким-то чудом спасся, услышала, что происходит, и кинулась в комнату отца. Когда Камцан сказал, что молоко вылили, она воскликнула:
– Нет, Камцан, я сберегла его! Я попросила слуг отдать его мне, потому что верила Таму!
Она сбегала за молоком и принесла его отцу. Король выпил молоко до капли, и все с изумлением за этим наблюдали. Молоко подействовало так быстро, что королю на глазах стало лучше. Щеки зарумянились, взгляд из тусклого стал живым и бодрым, к больному вернулись силы. Весь двор ликовал – разумеется, за исключением Камцана и тех, кому он успел распродать высокие должности в королевстве. Больше всех была счастлива Несиха.
Она припала к ногам отца и сказала:
– Отец, Там спас тебе жизнь. Все, что он сказал, было правдой. Теперь сдержи свое обещание и дозволь нам пожениться.
Король немедленно приказал готовиться к свадьбе, достойной будущей королевы. Пригласили королевские семейства и знать из всех соседних стран. На бракосочетание прибыли короли, королевы, принцы и принцессы со своими придворными. Они привезли ценнейшие подарки.
Несиха восхитительно выглядела в свадебном платье со шлейфом длиной в десять ярдов, который несли двадцать пажей. На голове у нее красовалась корона с выложенным алмазами изображением львицы. На мундире Тама сияла высшая награда королевства – орден Беззаветного Служения.
Там и Несиха были самой счастливой парой во всей стране. Несиха родила мужу семерых детей – четырех принцев и трех принцесс, и все они были красивыми, здоровыми и смелыми.
Никто не живет вечно. Настал день, когда король умер. Несиха стала королевой, а Там – принцем-консортом, то есть мужем королевы. Несиха никогда не принимала решений, не посоветовавшись с мужем, – ведь чем бы Там ни занимался, у него все получалось отлично.
Что же до Камцана, то он так расстроился, что запил. Он так и остался скрягой, поэтому околачивался по кабакам, дожидаясь, когда кто-нибудь его угостит. Те, кто прежде перед ним заискивал, первыми от него отвернулись.
Шлимазл хоть и очнулся некоторое время спустя от забытья, к Таму больше близко не подходил. Вино забвения обладало такой силой, что он и не вспомнил о его существовании. Шлимазл всегда благоволил пьянству и пьяницам, поэтому теперь привязался к Камцану. Мазл, конечно же, продолжал помогать Таму. На самом деле Таму уже не было особой нужды в его помощи – разве что изредка. Там понял, что удача сопутствует усердным, честным, искренним и готовым помочь ближнему. Человек, обладающий этими качествами, всегда будет счастлив.
Оле и Труфа
Сказка о двух листьях
Лес был большой, густо заросший всевозможными лиственными деревьями. Случилось это в ноябре. Обычно в эту пору уже холодно, нередко даже снег выпадает, но тот ноябрь выдался довольно теплым. Про ночи, правда, такого не скажешь – и зябко, и ветрено. Но стоило взойти солнцу, как сразу теплело. Казалось, будто лето задержалось, если бы не листья, что весь лес усыпали, – желтые, как шафран, красные, как вино, а еще золотые, а еще разноцветные… Их срывали дождь и ветер – и днем, и ночью, – и они лежали на земле толстым ковром. Сок в палых листьях высох, но приятный запах сохранился. Сквозь еще живые ветки на них светило солнце, по ним ползали червяки и букашки, которым удалось пережить осенние бури. Под листьями прятались сверчки, мыши-полевки и прочие существа, искавшие защиты в земле. Птицы, которые не улетают на зиму в теплые края, а остаются на месте, скакали по голым ветвям. Среди них были воробьи – птички крохотные, но очень храбрые и впитавшие опыт тысяч поколений. Они прыгали, чирикали и искали пищу, которую мог предложить лес в это время года. За последние недели множество червяков и насекомых погибло, но эту утрату никто не оплакивал. Б-жьи твари знают, что смерть – это всего лишь часть жизни. С наступлением весны лес снова заполнится травами, зеленой листвой, цветами. Перелетные птицы вернутся из дальних краев и отыщут свои заброшенные гнезда. Даже если гнездо пострадало от ветра или дождя, его легко починить.
На верхушке дерева, потерявшего все листья, осталось только два: Оле и Труфа, так их звали. Они висели на одной веточке. Поскольку росли они на самой верхушке, то им доставалось много солнца. По неизвестным Оле и Труфе причинам они пережили все дожди, все холодные ночи и ветра. Разве кто-нибудь знает, почему одни листья падают, а другие держатся? Однако Оле и Труфа считали, что причина – в их великой любви друг к другу. Оле был чуть больше Труфы и на несколько дней старше, а Труфа была покрасивее и поизящнее. Когда дует ветер, льет дождь или идет град, один лист мало чем может помочь другому. Бывает, листок падает даже летом, а уж когда приходят осень и зима, тут вообще ничего не поделать. И все же Оле при каждой возможности подбадривал Труфу. Когда бушевала гроза, гремел гром, сверкала молния и ветер срывал не только листья, но и целые ветви, Оле умолял Труфу:
– Держись, Труфа! Держись изо всех сил!
Порой, холодными ненастными ночами, Труфа жалобно стонала:
– Оле, пришел мой час, но ты уж держись!
– Зачем? – отвечал Оле. – Без тебя мне нет смысла жить. Если ты упадешь, я упаду с тобой вместе.
– Нет, Оле, не надо! Пока лист может держаться, он не должен сдаваться...
– Все это возможно, пока ты со мной, – говорил Оле. – Днем я смотрю на тебя и восхищаюсь твоей красотой. Ночью я вдыхаю твой аромат. Остаться единственным листом на дереве? Нет, никогда!
– Оле, твои слова прекрасны, но это неправда, – сказала Труфа. – Ты же отлично видишь, что я уже не такая хорошенькая. Посмотри, сколько у меня морщин! Все мои соки высохли, даже перед птицами стыдно. С какой жалостью они на меня смотрят! Мне порой кажется, что они смеются над тем, как я сморщилась. Я все потеряла, только одно у меня осталось – любовь к тебе.
– Разве этого мало? Из всех сил любовь – самая высокая, самая прекрасная! – воскликнул Оле. – Пока мы любим друг друга, мы останемся здесь, и ни ветер, ни дождь, ни ураган нас не погубят. Вот что я хочу тебе сказать, Труфа: я никогда не любил тебя так сильно, как люблю сейчас.
– Почему, Оле, почему? Я стала вся желтая.
– А кто сказал, что зеленое красиво, а желтое – нет? Все цвета одинаково привлекательны.
Не успел Оле это сказать, как случилось то, чего Труфа боялась уже несколько месяцев: ветер налетел и сорвал Оле с ветки. Труфа задрожала-затрепетала, сама чуть не сорвалась вниз, но удержалась. Она смотрела, как падает, кружась, Оле, и кричала ему на языке листьев:
– Оле, вернись! Оле, Оле!
Но Оле вмиг исчез из виду. Он упал на землю, к другим листьям, и Труфа осталась на дереве одна.
Пока еще было светло, Труфа хоть как-то сдерживала горе. Но когда стемнело и похолодало, когда полил дождь, она впала в отчаяние. Труфа считала, что во всех несчастьях листьев виновато дерево со своим стволом и могучими ветвями. Листья падали, а дерево стояло, высокое, толстое, крепко укоренившееся. Ему были не страшны ни ветер, ни дождь, ни град. Какое дело дереву, которое живет чуть ли не вечность, до какого-то листочка? Для Труфы дерево было богом. Оно на несколько месяцев покрывало себя листьями, а потом сбрасывало их. Труфа молила дерево вернуть ей Оле, вернуть лето, но дерево не внимало или не хотело внимать ее мольбам.
Труфа и не подозревала, что ночь может быть столь долгой, темной и холодной. Она обращалась к Оле и надеялась услышать ответ, но Оле молчал и ничем не выказывал своего присутствия.
– Раз ты забрало у меня Оле, – сказала Труфа дереву, – забери и меня.
Но дерево осталось глухим и на этот раз.
Наконец Труфа задремала. Это был не сон, а какое-то странное забытье. Очнувшись, она с удивлением обнаружила, что уже не висит на дереве. Пока она спала, ветер сдул ее оттуда. Новое чувство было совсем не похоже на то, что она испытывала, просыпаясь с рассветом на дереве. От страхов и тревог не осталось и следа. Очнувшись, она ощущала себя по-новому. Она уже не зависела от любого порыва ветра – Труфа стала частью Вселенной. Она более не была маленькой, слабой, недолговечной, но присоединилась к вечности. Каким-то таинственным образом Труфа осознала, какое это чудо – все ее молекулы, атомы, протоны и электроны, мощнейшая энергия, которую она в себе воплощала, тот Б-жественный замысел, частью которого была и она. Рядом с ней лежал Оле, и они приветствовали друг друга с любовью, о которой прежде и не догадывались. Это была не та любовь, которая зависит от случая или каприза, но любовь великая и могучая, как и сама Вселенная. То, чего они так боялись все дни и ночи с апреля до ноября, оказалось не смертью, а избавлением. Ветерок поднял Оле и Труфу в воздух, и они парили в блаженстве, известном лишь тем, кто освободился и слился с вечностью.
Перевод с английского Веры Пророковой
В издательстве «Текст/Книжники» в новой серии «Кешет/Радуга» в ближайшее время выйдет в свет книга И.Б. Зингера «Рассказы для детей».
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.