Домик в Коломне

Аркадий Ковельман

Один из моих друзей, человек умный и ученый, спросил меня, начитавшись моих эссе: «А где же твоя концепция еврейской культуры?» «Читай дальше», – ответил я со страхом. Если он будет читать дальше и дойдет до конца, его ожидает разочарование, а меня – разоблачение. Ведь нет никакой концепции, и культуры еврейской тоже нет. Слово тарбут, каким зовут культуру в современном иврите, в Талмуде сопряжено с прилагательным «злой»: злое воспитание, языческое поведение. Это у римлян – культура, у греков – пайдея, а у нас – Тора. Отложить надолго разоблачение, написать еще много маленьких эссе я не в силах. Не то чтобы синтез и анализ вызывали у меня затруднение: с учеными статьями нет проблем. Иное дело – хариза, нанизывание.

Что такое нанизывание? Об этом мы читаем в толковании на «Шир а-ширим» («Песнь песней»). Сказано в Песни песней: «Прекрасны в подвесках щеки твои, в ожерельях нанизанных – шея твоя» (1:10). Бен Азай сидел и толковал Тору, и огонь пылал вкруг него. Пришел к нему рабби Акива и спросил: «Уж не тайнами ли Колесницы ты занимался»? «Нет, – ответил Бен Азай. – Я сидел и нанизывал слова Торы одно на другое, и слова Торы – на слова Пророков, и слова Пророков – на слова Писаний, и слова веселились, словно только что даны на Синае, и сладостны были как на Синае, а на Синае – разве не в огне они даны? Ведь сказано: “И приблизились вы, и стали под горою, а гора пылала огнем до сердца небес – мрак, облако и мгла” (Дварим, 4:11)».

Г-сподь упаси меня сравнивать себя с великим мудрецом! Я не Бен Азай, я не был в числе четырех, вошедших в Пардес, как он, я не утратил, как он, рассудок ради разума. Ради любви к Торе я не отказался от любви к женщине, как отказался Бен Азай. Но и я нанизываю слова Торы на слова Писаний, слова Писаний на слова Пророков, а слова Пророков на слова поэтов, и так пишу эссе. Нить, на которую нанизываю, я тку из себя как паук, тку из своего бедного опыта и своей жалкой фантазии. И нить моя коротка, и веселье мое недолго. Где же мне набраться тем для новых эссе?

Да и как отыскать в Талмуде концепцию? Талмуд будто смеется над нами, привыкшими к вступлениям и заключениям, к обобщениям и прочей научности. Кто ищет введение в начале трактата и выводы – в конце, будет удивлен. Возьмем, например, трактат «Сота». Сота – женщина, подозреваемая мужем в неверности. По аналогии, сота – Израиль, неверный Б‑гу. Как и Израиль, сота должна пройти испытание, выпить горькую воду, воду, наводящую проклятие. Если она виновна, то живот у нее опухнет и бедро опадет. Если же невинна – останется невредимою. Но с тех пор, как умножились в Израиле развратники, не стало горькой воды. А перед приходом мессии каждое поколение – хуже предыдущего. «Когда умер рабби Меир, не стало сочинителей притч. Когда умер Бен Азай, не стало усердных. Когда умер Бен Зома, не стало толкователей. <…> Когда умер Йеуда Князь, не стало скромности и страха перед грехом». Эти слова Мишны некий чтец (из тех, что учили Мишну наизусть) произнес перед мудрецами. Сказал ему рабби Йосеф: «Не говори более: “Не стало скромности” – ибо есть я!» А рабби Нахман сказал: «Не говори более: “Не стало страха перед грехом” – ибо есть я!»

То ли рабби Йосеф действительно был таким скромником, а рабби Нахман боялся греха, то ли Талмуд иронизирует, нам неведомо. Но на этом трактат «Сота» внезапно кончается. Желающие могут вывести отсюда концепцию.

Или того пуще. Возьмем трактат Талмуда «Недарим» («Обеты»). Он помещен в разделе «Нашим» («Женщины»), хотя отнюдь не все обеты касаются семейно-брачных дел. В конце трактата мы читаем рассказ о любовнике с классической завязкой: муж пришел домой, а любовник спрятался за дверью. На глазах у любовника змея заползла в дом и укрылась в листьях салата, который муж собрался откушать. «Не трогай салат! – закричал любовник. – Там змея!» По этому поводу один из мудрецов, Рабба, заметил: «Если бы он действительно совершил прелюбодеяние, то, конечно, желал бы мужу смерти, а не остерегал бы его. Ведь сказано: “Ибо прелюбодействовали и кровь на руках их” (Йехезкель, 23:37)». Другие мудрецы возразили Раббе: любовник мог вовсе не стремиться к смерти мужа, его могло вполне устраивать положение любовника. Ведь написано: «Краденая вода сладка, а утаенный хлеб приятен» (Мишлей, 9:17).

И все. Где же концепция, где обобщение? Где нравоучение? Разве что сладость краденой воды наводит на мысль о горечи воды, наводящей проклятие, которую пьет сота, но этого мало для концепции. Да и предмет уж очень легок и мелок, даже не совсем приличен. Место ли анекдоту в собрании мудрецов? Так и Пушкин начал свой шедевр «Домик в Коломне» с серьезных рассуждений о стихотворстве, а от них перешел к рассказу, удивляющему мелкостью темы и легкомыслием. В Коломне жила-была вдова с одною дочерью. Горе вдруг посетило их дом, умерла кухарка. Дочь привела покойнице на смену девушку Маврушу. Как-то раз вдова-старушка встревожилась, прибежала домой и… о ужас: «Пред зеркальцем <…> кухарка брилась!» Кухарка оказалась мужчиной. На этом интересном месте Александр Сергеевич попытался внезапно закончить поэму («кончить тороплюсь»), как он внезапно (и легкомысленно) закончил свой роман в стихах (муж Татьяны пришел домой, чтобы вдруг обнаружить там соседа своей жены, Онегина). Но помешал ему раздраженный голос читателя:

 

«Как, разве всё тут? Шутите?» – Ей Б-гу.

«Так вот куда октавы нас вели!

К чему ж такую подняли тревогу.

Скликали рать и с похвальбою шли?

Завидную ж вы избрали дорогу!

Ужель иных предметов не нашли?

Да нет ли хоть у вас нравоученья?»

– Нет… или есть: минуточку терпенья…

 

Минуточку терпенья, любезный читатель, и я попытаюсь извлечь из Талмуда и нравоучение, и концепцию. В моем рассказе бритва также будет играть немаловажную роль. Речь пойдет о трактате «Назир». Его место в разделе Талмуда «Женщины» еще более сомнительно, чем место предыдущего трактата («Недарим»). Назир (назорей) – человек, давший обет не есть виноград, не пить вино, не стричь и не брить волосы. Назиром, например, был богатырь Шимшон (Самсон). Когда ему остригли волосы с головы, он лишился своей чудесной силы, так как нарушил обет. В конце трактата Мишны «Назир» мы читаем что-то очень невнятное о пророке Шмуэле (Самуиле), который также был назиром:

 

Шмуэль был назиром, таково мнение р. Нехорая, ибо сказано: «И бритва (мора) не коснется головы его»… Сказал р. Йосе: «А разве “мора” не есть страх перед людьми?» Сказал ему р. Нехорай: «А разве не сказал Шмуэль: “Как же я пойду? Ведь услышит Шауль и убьет меня”. И из этого видно, что мора (страх) перед людьми был у Шмуэля».

За видимой невнятностью – игра слов. Мишна нанизывает слова на слова, играет с созвучием: бритва – мора, и страх – мора. Назир Шмуэль не должен бриться, бритва (мора) не коснется головы его, но он испытывает страх (мора) перед людьми. Талмуд толкует это высказывание Мишны еще более невнятно, ссылаясь на пророка Йешаяу: «Ученики мудрецов умножают мир на земле, ибо сказано: “И все сыновья твои будут учениками Г-спода”». В чем смысл такого толкования? Мы поймем этот смысл, если продолжим читать цитату из пророка: «Правдою будешь утверждена, далека будешь от притеснения, ибо не будешь бояться…» Речь идет об Израиле, который изображен женщиной. Израиль будет свободен от притеснения и страха. Страх (мора) перед людьми не коснется головы Израиля, как бритва (мора) не коснется головы назира!

Вот нравоучение, вот концепция: ученики мудрецов освобождают Израиль от страха перед людьми, прелюбодеи же лишены страха пред Г-сподом, и нет у них стыда. И не завидуйте их успехам у женщин, их похождениям! Когда-нибудь ведь им придется давать отчет, а их любовницам – пить горькую воду. Если же эта концепция кому-то не кажется убедительной, если она не отражает своеобразия еврейской культуры и не содержит ее (то есть культуры) соль и суть, то мне остается признать свое бессилие, процитировав последние слова поэмы «Домик в Коломне»:

 

…Больше ничего

Не выжмешь из рассказа моего.

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.