Плюсы и минусы

сегодня ставит Сергей Кузнецов

   

Проблемы начинаются сразу, как только мы пытаемся определить, что такое еврейская литература. Скажем, с американской литературой все понятно – это литература, созданная в Америке, скорее всего, на английском языке. Но как только речь заходит о еврейской литературе – сразу начинается неведомо что. Понятно, что под это определение подходят книги, написанные на идише (скорее всего, в незапамятные времена), книги, написанные на иврите (скорее всего, недавно). А вот дальше…

Есть два возможных подхода. Один пуристский: еврейская литература – это все, что создано евреями. Это подход очень простой, но, на мой взгляд, не работающий – хотя бы потому, что в современном мире сложно однозначно решить, кого считать евреем. Есть алахические евреи, евреи по записи в паспорте, евреи по вероисповеданию, в конце концов, евреи по самоидентификации. Я знаю людей, у которых разное количество еврейской крови, но их самоидентификация никак с этой кровью не связана. То же самое верно и в отношении писателей. Я, например, понятия не имею, еврей ли Виктор Пелевин. А если б он был евреем, то что, его книжки от этого сразу бы стали еврейскими?

Есть другой подход: еврейская литература – это литература, которая задумывается о проблемах еврейства и идет в русле некоей еврейской традиции. Тут мы сталкиваемся с другой серьезной проблемой. Дело в том, что, как известно, в России еврейская традиция была прервана, на ее месте возникла совершенно иная советская еврейская традиция – то есть где здесь еврейское, а где нет, решить сложно. Скажем, для меня Павел Пепперштейн совершенно точно относится к еврейской литературе – не потому, что он еврей или идентифицирует себя как еврей, а потому что примыкает к интеллигентской контркультурной традиции, очень еврейской по своей сути. При этом неважно, что Пепперштейн изображает из себя антиглобалиста и русского патриота, а псевдоним взял в честь героя Томаса Манна.

Но исследование традиции заводит нас в бескрайние дебри. Чтобы как-то сузить рассматриваемое явление до разумных пределов, можно принять, что еврейский писатель – это человек, который думает о еврейском народе, работает с его фольклором, с его историей, с его настоящим и будущим. При этом он может быть евреем, а может не быть – ну, просто интересно человеку.

Это вполне себе работающее определение. Но дело вот в чем. В Америке примерно с 60-х годов существует множество литератур этнических меньшинств, написанных преимущественно по-английски, но посвященных проблемам этих меньшинств. Но то в Америке. А в России система организована совершенно по-другому. Ни у кого из нас в голове не существует концепта, скажем, корейской русской литературы, или узбекской русской литературы, или даргинской русской литературы – то есть никакой, кроме еврейской.

И это ставит нас в дурацкое, скажем прямо, положение. Потому что когда все населяющие страну народы разбираются со своим чувством национальной принадлежности, то это единый процесс, куда каждая маленькая нация со своей литературой встраивается. А когда есть один народ, который жутко беспокоится по поводу своей национальной и культурной идентичности, – то это, в общем-то, его личное дело. То есть если бы я не был евреем, то мне бы до этого не было дела никакого.

Мне кажется, что это главная проблема, связанная и с пиаром, и с продвижением, и с чем угодно еще. Иными словами, если оставить все как есть, то мы обрекаем себя на то, что издаем еврейскую литературу для заведомо ограниченного круга читателей. Их, кстати, не так уж мало, у них высокая степень лояльности бренду, так что им можно продать достаточно много экземпляров – по меркам нашего книжного рынка, – и так вполне можно жить. Но мне кажется, что это страшно неинтересно. Не для того мы требовали выпустить нас из гетто, чтобы отстраивать его обратно. Совершенно очевидно, что наиболее заметные фигуры русско-еврейской культуры XX века – Мандельштам, Бродский, Ильф – находились снаружи гетто. Глупо на этом фоне сознательно сужать свою аудиторию.

Теперь, когда мы обозначили проблему, можно поговорить о путях ее решения. Среднестатистический читатель на вопрос, что такое еврейская литература, с высокой долей вероятности ответит, что это литература о Холокосте, об антисемитизме, о Государстве Израиль. Всё. Выход из гетто означает выход за эти рамки. И в России есть удачный пример такого рода, только не из области литературы, а из области кино – это сериал «Ликвидация». Он обходит, скажем, вопрос Холокоста, но зато создает чрезвычайно привлекательный образ еврея, который очень еврей, но при этом житель своей страны, своего города. «Ликвидация» – очень еврейское кино, антисемит вряд ли выдержит у экрана больше половины одной серии. Но обычный зритель-нееврей с удовольствием досмотрит сериал до конца и, скорее всего, станет лучше относиться к евреям.

И если мы говорим о развитии еврейской литературы, то, мне кажется, она должна двигаться этим путем, стараться оставаться хорошей литературой, но обращенной к миру, а не к истории одного народа. Тем более у евреев есть для этого очень выгодная позиция – они все-таки создали одну из основополагающих для европейской цивилизации книг и могут на нее опираться. На сайте «Букник», главным редактором которого я являюсь, мы стараемся показывать бесконечное разно­образие еврейской тематики в самых разных книгах – как в еврейских, так и в тех, которые к еврейским отнести ну никак нельзя. То есть вокруг еврейской проблематики возникает некоторое количество вопросов: это интеграция духовного опыта Библии, осмысление жизни этнического и культурного меньшинства в рамках большой культуры, сложные отношения представителей этого меньшинства с мейнстримом и контркультурой и т. д. Понятно, что для размышления об этих предметах не надо быть евреем. Более того, для этого нет нужды размышлять о евреях. Поэтому мы рецензируем книги, написанные неевреями, где о евреях нет ни слова, но зато позволяющие как-то смотреть на эти проблемы. И это тот взгляд на еврейскую литературу, который мне близок.

Если бы я был еврейским издателем в России, то старался бы подбирать книги максимально разнообразные и как огня боялся бы, чтобы у меня в год вышли, допустим, три книги на одну и ту же тему. В израильской литературе, скажем, есть Керет, есть Гроссман, есть Шалев – три очень разных и очень хороших писателя. Керет, кстати, мог бы стать вполне раскрученной фигурой, но пока что увы.

Впрочем, это история не про Керета, а про российский книжный рынок в целом. Он живет в двух нишах. Одна – «сделать бестселлер и продать его огромным тиражом и быстро», вторая – «мы издали книжку тиражом три тысячи экземпляров, если очень хорошо пойдет, допечатаем еще три». В первой нише книг по определению не может быть слишком много, поэтому все самое интересное происходит во второй. Здесь пасутся книги, которые могли бы стать лонгселлерами – то есть продаваться, скажем, по пять-десять тысяч экземпляров в течение многих лет. Некоторые из них года через три могут взорвать рынок – в конце концов, первые русские издания Мураками, Коэльо или Переса-Реверте прошли никем не замеченными. Вот такой книгой и мог бы, на мой взгляд, стать Керет, при условии правильного позиционирования. Но это требует аккуратной раскрутки в течение нескольких лет. А уж сделав великого автора из Керета, можно в хвост ему приставлять других писателей – например, запустить серию молодой израильской литературы от Керета. Кто-то из них будет продаваться лучше, кто-то хуже, но за счет популярности «паровоза» все это может вполне неплохо пойти.

Кроме израильской, есть англоязычная литература, так или иначе касающаяся этой проблематики: Майкл Чабон, чей главный роман «Приключения Кавалера и Клея», к сожалению, по-русски испорчен плохим переводом, Маркус Зузак, Джон Бойн… Помню, какой шок я испытал, когда подошел в хьюстонском аэропорту к полкам с литературой для подростков и обнаружил, что на две трети они состоят из книг про вампиров, а примерно на одну шестую – из «Книжного вора», «Мальчика в полосатой пижаме» и т. п. Причем я не знаю, еврей тот же Зузак или нет, он вообще как бы не про это пишет, хотя еврейская проблематика там более чем присутствует. Вот с такими книжками, на мой взгляд, интересно работать.

Далее я бы старался разнообразить свой ассортимент за счет русских авторов, как, например, Людмила Улицкая или Арсен Ревазов, чей роман «Одиночество-12» – очень еврейская книжка, и не только потому, что там действие частично происходит в Израиле, но и в силу того, что в ней наличествует вся темная еврейская конспирология. Но при всем том этот роман, конечно, ни в чьей голове не существует как еврейский – и это хорошо.

 

Есть англоязычная русская эмигрантская проза. Речь о тех, кто детьми уехал из России в начале 90-х или чуть раньше и теперь что-то пишет. Наиболее заметной из книг такого рода в Америке стали «Записки русского дебютанта» Гари Штейнгарта – смешной роман, очень русский и очень еврейский. И таких книг довольно много. Сюда же можно присоединить книжки, где нет ни слова про евреев: «Краткую историю тракторов по-украински» Марины Левицкой (об украинцах в Англии) или романы американской писательницы китайского происхождения Эми Тан. Таким образом, получается полноценная серия о жизни эмигранта в чужой стране – и не в формате «как я бедствовал без денег и без языка», и даже не в формате «третьей волны» типа Довлатова, а вот в нынешнем формате глобализированного мира.

Еще один тренд задал Квентин Тарантино в «Бесславных ублюдках» – это альтернативная героическая история еврейского народа. Отчасти что-то подобное делал Чабон в «Союзе еврейских полисменов», но, полагаю, сейчас такие книги должны появиться в большом количестве.

И уж на последнем месте у меня были бы книги в жанре Зингера – и не потому, что они плохие. Честно скажем, один роман Зингера интересно прочесть любому человеку, а вот три романа Зингера, тем более один роман Зингера и два его эпигона, интересно прочитать в лучшем случае еврею.

То есть цель – максимально размыть стандартизированное представление о еврейском. И все то, что делается сейчас – «Букником», «Лехаимом», фондом «Ави Хай», – по большому счету направлено на то, чтобы в результате возникли несколько очагов нового осмысления еврейской культуры, которые позволили бы, с одной стороны, интегрировать все, что сделано в ней за века, а с другой – адаптировать ее к актуальным трендам большой культуры (в нашем случае русской).

Можно попытаться поразмышлять на тему, где могут возникнуть эти точки прорыва. В этом плане очень интересна, на мой взгляд, еврейская мистическая традиция, которая, с одной стороны, глубоко укоренена в культуре, а с другой – как всякая мистика, выходит за ее рамки и отчасти смыкается с суфизмом, буддизмом, католическим мистицизмом и т. д. Она могла бы стать своего рода аналогом дзэна, с которым продуктивно работали писатели самых разных стран. Причем многие из них ведь весьма смутно представляли себе японскую культуру, многое домысливали, но тем не менее результат налицо.

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.