[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ОКТЯБРЬ 2009 ТИШРЕЙ 5770 – 10(210)

Датан и Авирам мертвы

Аркадий Ковельман

Этих двоих живьем проглотила земля за бунт и за фразу, обращенную к братьям Моше и Аарону: «А вы кто такие»?

«И собрались против Моше и Аарона и сказали им: полно вам; все общество, все святы, и среди них Г-сподь! Почему же вы ставите себя выше народа Г-сподня?» (Бемидбар, 16:3).

Пляски вокруг золотого тельца (фрагмент).
Никола Пуссен

Что-то в этом роде («а ты кто такой»?) Моше уже слышал. Когда он был совсем молодым человеком, египетским принцем, пошел он к братьям своим, присмотрелся к тяжким работам их, и вот – египтянин бьет еврея. «И оглянулся он туда и сюда и, видя, что нет никого, убил египтянина и спрятал его в песке». На другой день он увидел, как два еврея дерутся, и сказал неправому: «Зачем ты бьешь ближнего твоего?» И получил ответ: «Кто поставил тебя начальником и судьею над нами? Не хочешь ли убить меня, как убил египтянина?» (Шмот, 2:11-14). Иными словами, «а ты кто такой?». Перед нами гзера шава – толкование Торы по аналогии. Там (в книге Шмот) сказали Моше: «А ты кто такой?» и здесь (в книге Бемидбар) сказали Моше и Аарону: «А вы кто такие?» В Египте сказали Датан и Авирам, а в пустыне кто сказал? Конечно, один из этих двух! Датан был тот еврей, что дрался с Авирамом и дерзко ответил Моше. Впрочем, мудрецы повесили на Датана и Авирама всех собак: и жалобы в пустыне, и намерение вернуться в Египет, и запретное хранение манны, все они – Датан и Авирам! (Шмот раба, 1:29).

А как звали того еврея, которого бил египтянин? Конечно Датан! Ведь Моше «оглянулся туда и сюда», посмотрел по сторонам и убедился, что вокруг никого нет. Откуда же Датан знал, что Моше убил египтянина? Один свидетель там все же был: побитый еврей. И звали его Датан!

Как же дошли Датан и Авирам до жизни такой и до смерти такой? Мидраш начинает издалека: «За четыре заслуги израильтяне были спасены из Египта». Во-первых, они не поменяли свои имена. Кто был Реувеном, тот им и остался, а не стал Руфусом. Во-вторых, они не поменяли язык, не перешли с древнееврейского на древнеегипетский. В-третьих, не нашлось среди них доносчика: как набрали в долг у египтян, так и скрылись, не расплатившись. В-четвертых, никто из них не согрешил с египтянкой или египтянином. «Как же так?» – вопрошает мидраш, ведь сказано: «И вышел сын израильтянки, он же сын египтянина» (Ваикра, 24:10-11). Значит, был грех! Случилось запретное соитие! И так случилось, что нельзя читать без смеха и слез.

Над евреями-стражниками были египтяне-надсмотрщики. Одному надсмотрщику понравилась жена некоего стражника. Рано утром, когда пошел стражник на работу, надсмотрщик вошел в его дом и лег в его постель, а жена приняла египтянина за мужа. Вернулся бедный муж и увидел, что надсмотрщик выходит из его дома. Понял египтянин, что еврей раскусил обман, и решил его извести. Погнал на работу в поле и начал бить его. Тут-то и случился Моше. Увидел он в Духе Святом и что было в доме у еврея, и что замышлял египтянин в поле. Рассмотрел дело со всех сторон – и со стороны прелюбодеяния, и со стороны покушения на убийство. Вынес алахическое решение и казнил египтянина. Потому-то и написано: «И оглянулся он туда и сюда», рассмотрел дело внимательно, прежде чем казнить (Шмот раба, 1:28). Так и родился «сын израильтянки, он же сын египтянина». От жены бедного Датана родился, еврея-стражника. В «Декамероне» Боккаччо мы находим почти такую же историю: «Один конюх спит с женой короля Агилульфа». В темноте жена и не заметила, что это конюх, а не король. И отсюда последовали неприятности.

Наши мудрецы любили рассказывать анекдоты и с их помощью толковать Тору. Вот слова Давида: «И сделал я вретище одеждой своей, и стал для них притчей. Говорят обо мне, сидя у ворот, песни насмешливые поют пьющие вино» (Теилим, 69:12-13). Рабби Абаху учил в Кесарии Приморской, столице римской Палестины, городе язычников. Он истолковал псалом Давида так: это относится к язычникам, которые сидят в театрах и цирках. Когда они напьются, то спрашивают один другого: «Как долго ты хотел бы жить?» И отвечают: «Так долго, как еврей носит субботнюю рубашку!» (Эйха раба, 17). Конечно, если носить рубашку только по субботам, то ее надолго хватит. Зицпредседатель Фунт пришел наниматься в Черноморское отделение Арбатовской конторы по заготовке рогов и копыт, когда ему было девяносто лет. «Вы видите на мне эти брюки? – промолвил он после долгого молчания. – Это пасхальные брюки. Раньше я надевал их только на пасху, а теперь ношу их каждый день». Вот и Вечный Жид восемьсот лет носил штаны, купленные по случаю в Палестине у какого-то рыцаря. Так, по крайней мере, рассказывал Остап Бендер пассажирам литерного поезда в пустыне.

Как попал Остап в пустыню, где ждал его золотой теленок, мы не будем здесь говорить. В иной пустыне его предки уже поклонялись золотому тельцу. Папа Остапа был турецко-подданным, что и неудивительно. В конце XIX столетия власти Блистательной Порты заставляли евреев, желающих жить в Палестине, принимать турецкое подданство. Первые сионисты становились «потомками янычар», а некоторые из Палестины возвращались назад, в Одессу, и там у них рождались дети. У Остапа был молочный брат (по лейтенанту Шмидту) – Шура Балаганов. Вот почти все, что известно о его семье. И был у Остапа достойный противник – гражданин Корейко. Фамилия Корейко звучит подозрительно знакомо. Уж не Корей ли это (он же – Корах), предводитель тех двоих, Датана и Авирама, что восстали на братьев Моше и Аарона в пустыне? И разве не пришлось Остапу подавлять бунт, когда из угла комнаты бросился на него Паниковский со словами: «А ты кто такой?»: «Не переменяя позы и даже не повернув головы, великий комбинатор толчком собранного каучукового кулака вернул взбесившегося нарушителя конвенции на прежнее место…»

Этот эпизод жизни залит светом солнца, как отблеском порто-франко. В порту Александрии Египетской мы нашли извозчика. Мой сокурсник по истфаку, пассажир литерного парохода «Тарас Шевченко», взгромоздился на сиденье, прижимая к толстому брюху большой портфель. Кажется, он достиг наивысшего сходства со своим любимым персонажем, инженером Талмудовским из «Золотого теленка». Осталось только показать Александрии кукиш, сославшись на оклад жалованья, квартиру-свинюшник и т. п. Он и был инженером Талмудовским, бегущим по глобусу в поисках не оклада и клуба, а текстов и впечатлений. Зоопарк в Мельбурне и архив во Львове – оба годились. За этим бегом было удивительное ощущение внутренней свободы, собственного достоинства и мужества – три качества, которых мне никогда не хватало. Сказывались, видимо, его кавказские корни. От впечатлений ему не нужно было ничего, кроме впечатлений. Он не хотел и не собирался их капитализировать. Разве что разменивать на новые впечатления, языки и визы. У Филона Александрийского есть рассказ о мудреце, который плачет перед смертью – не из страха, но из жалости к себе: он больше не сможет учиться! На поминках (обычай не еврейский, но соблюдаемый) сиделка рассказала о его предсмертном плаче, и я немедленно вспомнил тот древний рассказ. После смерти его место в поколении опустело. Место в пролетке извозчика. Так и слышатся его прощальные слова: «Плевал я на оклад! Я даром буду работать! Вы это крепостное право бросьте. Сами всюду пишут: “Свобода, равенство и братство”, а меня хотят заставить работать в этой крысиной норе».

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.