«КОНТРАКТ» РИСОВАЛЬЩИКА

Борис Жутовский

Не могу сказать, будто я только и делаю, что жду телефонных звонков, вовсе нет. Но я боюсь представить себе жизнь без треньканья домашнего телефона или заводной музычки мобильника. Откликаюсь всегда тотчас и с неподдельной радостью, даже когда дел невпроворот или наваливается хандра, потому что телефонный звонок, любой телефонный звонок, говорит мне прежде всего о текучести жизни и моем нахождении в этом потоке.

Рисунок Б. Жутовского. Наверху справа – М. Ходорковский,

слева – прокурор, читающий обвинительное заключение, внизу слева – Марина Филипповна,

мать М. Ходорковского, в центре – охранники, справа – Г. Каспаров.

Потому нет ничего удивительного, что стоило зазвонить телефону, как я кинулся к нему через всю мастерскую.

Звонил Юра Рост. Был краток:

– Боба, у главного редактора «Новой газеты» Мити Муратова есть к тебе предложение. Сходим в газету, он тебе все расскажет.

Рост есть Рост – всегда тайна.

Медлить не стал, потому как возможностей сделать что-либо интересное для себя и других с каждым годом все меньше и меньше. К тому же почему бы не использовать случай исследовать содержание нашей повседневной суеты – просто так, для расширения кругозора? Так сказать, в личных целях.

Пришли в газету. Митя говорит:

– Боба, ситуация сложилась таким образом, что мне срочно нужны рисунки с процесса.

Вот уж не представлял себя в роли Титорелли...

– Я имею в виду процесс над Ходорковским и Лебедевым. Что скажешь?

Как сказал бы Сережа Довлатов: еще не легче.

– Раньше Шевелев рисовал, – продолжил главный, – но он отказался. Я подумал и решил предложить тебе.

– Попробуем, – говорю. А сам подумал: на сколько это? Ведь мы же знаем, как долго тянутся такие процессы, особенно в нынешнее время!

Машину перед зданием Хамовнического суда негде было поставить. Увидев кинувшегося ко мне с требованием переставить машину милиционера, сообразил, что уже нахожусь внутри игрового поля, в котором господствует только ему присущий порядок.

Вхожу в здание. Все как в нормальном суде: предъявляете «гербастый», и вас записывают в какой-то гроссбух, после чего вы смело проходите, без какого-либо пристального внимания к своей персоне.

Проводят заключенных в камеру-«аква­риум», находящуюся в зале заседания. После чего впускают адвокатов, публику, проку­роров.

Входит судья. Народу в зале немного, двадцать-тридцать человек. Никакого ажиотажа, никакого телевидения… Ни одного знакомого лица. Кто-то встает и уходит, потом возвращается, а кто-то уходит и уже не возвращается. Люди самые разные, дамы с украшениями, много молодых – все прилично одеты, все с ноутбуками, кто-то слушает музыку в наушниках. Кто-то уже погрузился в поверхностный сон. Ясное дело, на задании ребятки – пришли от газет, журналов...

Ходорковский и Лебедев – подсудимые – в окружении огромного числа охраны. В «аквариуме» есть две или три дырочки, через которые защитники передают документы, шепчутся, переговариваются с подзащитными.

Сидит скучающий судья в кресле под флагом и гербом России, что-то шмурыгает карандашиком секретарша-левша… Все адвокаты незнакомые, нет ни Г. Падвы, ни Ю. Шмидта. Кстати, не вижу я и намека на попытку этнизации дела Ходорковского, превращения его в дело Дрейфуса или Бейлиса.

Прокурор начинает читать обвинительное заключение.

Цифры, цифры, цифры…

Лебедев стучит по микрофону. Судья дает ему слово. Подходит к микрофону, там, внутри «аквариума», и говорит:

– Тут не учтены канцелярские расходы и зарплата уборщице помещения.

Судья кивает, и прокурор продолжает тем же тоном читать с половины одиннадцатого до двух. Все, что он читает, сводится, как у Кафки, к одному: «Вырученные деньги тают, они ведь что ни год переходят из рук в руки».

За спиной слышу:

– Мандела, будучи президентом, просидел тридцать лет.

– Не знаю, готовы ли они на такое.

Кроме меня, рисуют еще несколько художников. Сидящий передо мной рисовал акварелью, заглядывать не стал – неэтично. Потом на сайте видел разные рисунки – даже Светланы Сорокиной.

Во время перерыва подошла ко мне Наташа Геворкян, журналист, обозреватель газеты «Коммерсантъ», рассказала о проекте «Рисуем суд»: такой открытый конкурс работ художников, иллюстраторов и коммиксистов из зала суда над Ходорковским. В жюри представители СМИ и бизнеса. Награда – неделя в Нью-Йорке.

– Наташа, ты что? Какой конкурс?! Я в этом участвовать не собираюсь. Может, еще предложишь мне участвовать в конкурсе рисунков с похорон?..

Тоже мне развлечение общественной жиз­ни.

Я нарисовал первую серию рисунков. Должен сказать, занятие это крайне изнурительное – рисовать нечего. К тому же мне никогда не были понятны люди, делающие свой маленький гешефт на «столкновении характеров» и «неизбежности возмездия», хотя, конечно, кто-то должен вести репортаж с «лобного места».

Сколько я буду работать на этом процессе – не знаю. Наверное, столько, сколько смогу выдавить из себя рисунков. Изначально было любопытно, но, просидев два-три дня, понял, что делать здесь художнику нечего.

Крик и шумиха вокруг всякого дела – паблисити. Главное, чтобы слышно было далеко: плохая, хорошая информация, не суть важно. Пока общественное мнение придерживается того положения, что арестованные за финансовые преступления могут быть кем угодно по национальности, капитал Ходорковского не будет восприниматься как «еврейский капитал». Но это пока...  

Я не верю в то, что опасность, нависшая над Ходорковским и Лебедевым, может быть чудесным образом отведена. Хотя не исключаю, что из двадцати пунктов обвинения, может, пять снимут по недоказанности, два-три года скостят.

Что дальше?

Судья будет вынужден играть в эту игру с административными структурами. А подсудимые – играть на удачу. Потом кончится этот спор об заклад, и тайные имена вещей останутся тайными для всех, кроме нескольких посвященных.

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.