[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2009 ЭЛУЛ 5769 – 9(209)
Начало прекрасной эпохи
Аркадий Ковельман
Годами когда-нибудь в зале концертной
Мне Брамса сыграют, – тоской изойду.
Борис Пастернак
Когда-нибудь я прочту длинное эссе Деррида «О почтовой открытке: от Сократа до Фрейда и не только». Пока что я признаюсь в неспособности к этому подвигу. Моих познаний во французском языке не хватит оценить бесконечную игру слов и смысла. А на русском читать неимоверно скучно. Хотя временами (при беглом просмотре) выскакивают картинки, впивающиеся в разум. Например, Сократ, склонившийся испуганно над листом бумаги и пишущий под диктовку своего сурового ученика Платона. Или дедушка Фрейд, наблюдающий за странной игрой внука «по ту сторону удовольствия». Или (в письме Деррида любимой от 3 июня 1977 года) мидраш о Вавилонской башне и смешении языков.
Платонова академия. Мозаичный пол.
Помпеи. I век н. э.
Я люблю все те ласковые слова, которыми называю тебя, и все-таки у нас есть как бы только одна губа, чтобы все высказать. С древнееврейского он переводит «язык», если это можно назвать переводом, как губа. Они хотели возвыситься, чтобы их губа стала единственной во Вселенной. Вавель, отец, давший свое имя смешению, беспорядку, размножил губы, вот почему мы разделены, и в это мгновение я умираю от желания поцеловать тебя нашей губой, единственной, которую я не устану слушать.
Загадочный «он», который «переводит с древнееврейского», – это Натан Андре Шураки, алжирский еврей (как и сам Деррида), потомок раввинов и поэтов, изгнанных из Испании. Он переводит Библию как поэт (это даже нельзя назвать переводом), сохраняя этимологию, корни и значение слов. Язык на иврите – «губа» (сафа). Б-г смешал «губу» всей земли. На этом Деррида строит мидраш. Разделены не «языки», но «губы» строителей Башни. Губы тянутся друг к другу, сливаются в поцелуе в одну губу, одна губа твердит ласковые слова. Через два тысячелетия история повторяется. Деррида, знаток греческого языка и латинского, но неуч в иврите, нуждается в Шураки, чтобы добраться до корней слов Торы. Так некогда Филон Александрийский, вооруженный списками с этимологией еврейских слов, на греческом языке творил свои толкования.
3 июня 1977 года. Конец века (fin du sie`cle) близок, но об этом никто не догадывается. В моде все французское. Французский философ Жак Деррида, не умеющий забыть свое алжирское детство, французский философ Поль Рикёр из старой протестантской семьи. Еще в моду входят мидраш и феноменологическая герменевтика (и то, и другое – методы толкования). Американские еврейские юноши и девушки сходят с ума (и сводят с ума своих наставников) дикой смесью герменевтических и талмудических терминов. У Рикёра они находят толкование книги Иова: «Г-сподь отвечал Иову из бури и сказал…» «Что же Он сказал?» – спрашивает Рикёр. «Ничего такого, что можно было бы воспринять как ответ на проблему оправдания Б-га… Путь теодицеи закрыт…» (еще бы он не был закрыт после Освенцима!). Г-сподь говорит Иову, и этого достаточно, считает Рикёр. В самом разговоре фундаментальная возможность утешения, а вовсе не в рождении новых детей взамен утраченных, не в мелком рогатом скоте и не в верблюдах, возмещенных праведнику. Утешение – в словах, в «губе», как сказал бы Деррида вслед за Шураки. Не только утешение, но и бытие может быть сведено к слову. К игре слов и искусству толкования, к феноменологической герменевтике.
Книга Иова – пробный камень для мастеров утешения. Вслед за друзьями Иова поэты и философы приходят к нему в дом. Иоганн Вольфганг Гете призывает бедного страдальца к оптимизму, извлечению выгоды из своего спасения, чтобы начать вечно бодрый круг жизни. Анри Бергсон учит Иова видеть в бедствиях не козни некоего демона, но органическую закономерность жизни. И только Рикёр предлагает Иову довольствоваться словами Б-га и их толкованием. И это довольство словами (как и поиски «древнего слова») есть знак и знамение той эпохи, второй «прекрасной эпохи» (Belle Époque), которая начиналась в июне 1977 года. Первая иссякла в 1914 году, вторая, кажется, еще идет как мыльная опера или уже закончилась, но мы забыли выключить телевизор и мирно спим под выпуск новостей.
3 июня 1977 года. В этом году вышла книга Аверинцева о ранневизантийской поэтике. Было бы странно, если бы Аверинцев признался в интересе к феноменологической герменевтике (и ее основателю Мартину Хайдеггеру). Еще удивительнее было бы, если бы он открыто писал о мидраше и Талмуде. И мидраш и Хайдеггер были под запретом в той империи зла (в другой империи зла Хайдеггер был в чести, а Талмуд сжигали на площадях). А потому Аверинцев просто исследовал переживание бытия в истории (любимая тема Хайдеггера) и цитировал трактат Талмуда «Авода Зара» 17б-18а:
Через семь столетий после Иезекииля римские солдаты сжигали заживо одного ближневосточного книжника вместе со святыней его жизни – священным свитком. «Его ученики сказали ему: “Что ты видишь?” Он ответил: “Свиток сгорает, но буквы улетают прочь”».
(Поэтика ранневизантийской
литературы.)
Иов и его друзья. И. Репин. 1869 год
«Один ближневосточный книжник» – это рабби Ханина бен Традион (слова «еврейский книжник» не могли быть тогда написаны). Мой покойный дядя, Израиль Аронович Ковельман, один из немногих заметил маленькую хитрость Аверинцева и сказал мне о ней. И с любви к книге Аверинцева, наверное, началась моя любовь к Талмуду.
В конце прекрасной эпохи убили моего дядю. Его пытали перед смертью, искали давно раздаренные николаевские рубли. Вырезали из рамы этюд головы старого еврея кисти Поленова, свернули в трубку. Краска посыпалась прочь с холста как буквы с горящего свитка Торы.
Есть много способов понять и исследовать странное пристрастие постмодерна к мидрашу, к игре в слова, к слиянию филологии с философией. «Что означает это объяснение и это взаимное превосхождение двух источников и двух исторических сказаний – еврейского и греческого?» – спрашивал Деррида о Левинасе. «Может быть, здесь предугадывается некий новый прорыв, некое странное сообщество, которое не будет спиральным возвращением александрийского сожительства? А если подумать о том, что Хайдеггер тоже желает открыть переход к древнему слову, которое, опираясь на философию, ведет ее за пределы или отступает от нее, то что же означает этот другой проход и это другое слово? И что в особенности означает затребованная поддержка философии, в которой они все еще ведут диалог?»
Спустя много лет можно ответить: прорыв состоялся на флангах, оставив центр в целости и сохранности. Нет ни странного сообщества, ни даже возвращения александрийского еврейско-греческого сожительства. Просто культура в интермеццо описала очередной круг, на полях которого обосновался мидраш или то, что похоже на него. «Под чистый, как детство, немецкий мотив» вращаются в круге Деррида и Левинас, Хайдеггер и Фрейд, Ницше, Сократ и Платон. И сожженный римлянами рабби Ханина бен Традион, и рабби Меир, муж Брурьи, дочери рабби Ханины, ныне допущены на сцену. А в зале исходят тоской профессора и студенты. История продолжается.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.