[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АВГУСТ 2009 АВ 5769 – 8(208)
Иудаизм для «чайников»
Джеймс Кугел
Как быть евреем
Пер. с англ. Ю. Табака
М.: Текст; Книжники, 2009. – 224 с. («Чейсовская коллекция».)
Крошка-сын к отцу пришел… Хотя нет, это Маяковский. У известного американского библеиста Джеймса Кугела зачин несколько иной: студент Джадд Льюис (в русской версии – аспирант Юрий Леваков) приходит к другу своих родителей банкиру Альберту Аббади, по происхождению сирийскому еврею (его московского коллегу зовут Давид Джинджихашвили). Джадд-Юрий собирается жениться, но его невеста – нееврейка. А так как Альберт-Давид – единственный верующий еврей среди его знакомых, то Юрий именно к нему и обращается с просьбой найти раввина, «который возьмет на себя еврейскую часть церемонии». Договоренность со знакомым священником «за небольшую мзду» уже достигнута, а вот раввины, даже реформистские, отказываются.
Банкир начинает объяснять младшему товарищу сущность еврейского брака и причины, по которым ни один раввин не возьмется благословить женитьбу еврея на христианке. Слово за слово – и их беседа переходит в диалог об иудаизме, еврейской традиции, Торе, Талмуде, принципах этики, религиозных предписаниях, важнейших молитвах и проч. Матримониальный вопрос вскоре разрешается сам собой – родители девушки Ани (с которой – вопрос к редакторам – Юрий познакомился по одной версии в Питере, по другой – в МГУ), оказывается, вовсе не в восторге от перспективы заполучить в зятья еврея, и невеста бежит из-под венца. Но собеседников уже не остановить…
В целом книга Кугела – этакий еврейский «катехизис» – представляет собой весьма удачный образчик научпопа, рассчитанного на широкую аудиторию, в которую попадают как полные «чайники», так и те, кто имеет некоторые представления об иудаизме и еврействе, но желает их систематизировать. Литературным прообразом книги стало, по признанию автора, классическое сочинение Йеуды Галеви «Сефер а-кузари», также написанное, как известно, в вопросно-ответной форме. Имя главного героя – что в русской, что в американской версии – «рифмуется» с именем великого средневекового поэта. Второй центральный персонаж получает грузинскую фамилию, так как автор считает грузинскую общину менее «испорченной» десятилетиями государственного антисемитизма и секуляризации, нежели выходцев из других регионов Советского Союза.
Проблема с русским изданием этой интересной и полезной книги ровным счетом одна. В процессе его подготовки автор и переводчик многое сделали для замены американских реалий отечественными. Но «родимые пятна» оригинала тем не менее хорошо заметны. Сама центральная проблема – как сохранить свое еврейство в нееврейском окружении и в межнациональном браке, как дать еврейское воспитание своим детям, родившимся от жены-нееврейки – типично американская. Вокруг этой проблематики вращается едва ли не вся современная американская еврейская литература, Филип Рот и Ко. Парадоксальный пассаж о том, что нееврейки, вышедшие замуж за евреев, начинают интересоваться иудаизмом и вскоре становятся бо́льшими евреями, чем их светские мужья, апеллирует к той же традиции (вспомним хотя бы историю Шарлотты из сериала «Секс в большом городе»). Даже сама исходная ситуация – секулярный еврей собирается жениться на нееврейке, но при этом настаивает, чтобы брак был непременно заключен раввином, – поражает русского читателя своей искусственностью, а вот в американском контексте вполне представима.
Михаил Майков
Служители грез
Александр Мелихов
Биробиджан – земля обетованная
М.: Текст; Книжники, 2009. – 288 с. («Чейсовская коллекция».)
В вышедшем три года назад романе «Красный Сион» Александр Мелихов попытался художественно осмыслить историю Биробиджана и Еврейской автономной области. Роман (опубликованный, кстати, под настоящей фамилией писателя – Мейлахс) во многом строился на прозе и воспоминаниях советских писателей из ЕАО. Тот же материал использован и в новой документальной книге Мелихова «Биробиджан – земля обетованная». Впрочем, здесь источниковая база гораздо шире – от дореволюционных статей Сталина до трудов советских экономистов 1920–1930‑х годов. Жанр книги – исторический очерк или, скорее, писательское историческое эссе.
У Мелихова есть своя концепция национального самосознания. Базис всякого общества и всякой нации, пишет он, создают не экономические условия, но предания, верования, иллюзии, грезы; «покушаться на них и означает покушаться на основы». Еврейский народ, по Мелихову, служит наиболее выдающимся подтверждением этого принципа: «уникальность его исторической судьбы заключается в уникальной прочности его химер».
И вот эти самые романтики и «служители грез», составлявшие «душу народа», потянулись в 30‑х годах на берега Амура – создавать в неприветливой тайге новую обетованную землю для евреев. Автора интересует в первую очередь начальный период заселения Еврейской автономной области, времена строительства Биробиджана – нового города на месте скромной железнодорожной станции Тихонькая. Для чего был задуман еврейский анклав в СССР? Почему именно в дальневосточной тайге было выбрано для него место? Какие тайные цели преследовало создание ЕАО?.. Этими вопросами задается автор и, по возможности, дает на них ответы. В книге немало статистических данных, экскурсов в область кремлевской и международной политики – и вообще множество редких сведений по истории вопроса.
Но более всего Мелихова интересуют психология, «дух» переселенцев, этих первостроителей «еврейской Атлантиды», ныне фактически «канувшей в небытие». Писатель исследует природу социальных и национальных мифов, подвигших десятки тысяч людей сняться с обжитых мест в европейской части СССР (и даже за границей!) и отправиться на поиски нового, коммунистического Сиона.
Это была по внешним признакам типичная стройка первой пятилетки со всеми непременными для того времени лозунгами. Однако национальное своеобразие придавало строительству Биробиджана особенный, едва ли не мессианский колорит. И еще: переселенцы (в большинстве своем городские и поселковые жители) ехали на Восток заниматься крестьянским трудом (между прочим, прямая параллель с освоением Палестины пионерами Второй алии), в чем еще идеологи 20-х усматривали черты народничества.
Многие энтузиасты, не выдержав трудностей, возвращались обратно. Но в стихах и очерках биробиджанских писателей (фрагменты приведены в конце книги) сохранились именно образы первопроходцев – неизбежно «отлакированные» по сталинским рецептам, но в то же время полные искренней веры в новый, справедливый для евреев мир. Свет коммунизма, казалось им, вот-вот воссияет с берегов Амура, из-за отрогов Хингана… Интересно сравнить эти образы с персонажами израильских писателей, воспевавших первых строителей молодого государства.
Шпион, который любил каббалу
Исраэль Левин
Последняя надежда. Шпионская сага. Книга первая: Роман
М.: Астрель; АСТ, 2009. – 352 с.
Перед началом презентации романа Исраэля Левина в зале Израильского культурного центра звучала арфа. Изысканный инструмент то ли напоминал о псалмах Давидовых, то ли символизировал мистическую связь между реальным и незримым. Связей таких хватает в шпионско-каббалистическом детективе Левина. Но на презентации говорили в основном о делах земных. В частности, о долитературной биографии автора.
Исраэль Левин – человек известный в израильском медицинском и бизнес-мире. Он родился в 1948‑м в Ленинграде, там же окончил институт, в 70‑х репатриировался, работал врачом, воевал, руководил медико-технологической компанией. Был, кстати, в составе группы спасателей, прибывших в Армению в дни страшного землетрясения 1988 года (первый официальный визит граждан Израиля в СССР за долгие годы). Увлекался каббалой… Он автор 19 книг и десятков статей – но то были работы по медицине и бизнесу. А недавно врач и предприниматель Левин взялся за сочинительство belle lettre.
Свой роман он написал в соавторстве с неким «видным американским советологом» (выросшим в СССР) Яковом Делоне. Соавтор Левина, однако, из скромности свою фамилию на обложке не поместил – о нем упоминается в предисловии. «Он подтолкнул меня к этому сюжету, консультировал и не давал писать глупости», – сообщил на презентации Левин. Надо сказать, что Яков Делоне – личность туманная, Яндекс, к примеру, вовсе не знает такого человека. Что ж, загадка (со)авторства – хорошее начало детективного романа.
«Последняя надежда» – типичный шпионский триллер с историческим фоном. В тугой узел сплетены козни КГБ, происки Абвера, интриги ЦРУ и операции «Моссад». Герой книги, Леонид Гардин (попытка создать израильскую версию Джеймса Бонда?), из скромного резидента Лубянки превращается в первоклассного сотрудника израильской разведки. Поиски секретнейшего архива приводят шпиона-супермена на закрытую базу ЦРУ и в стратегический ядерный институт в Петербурге. Будьте уверены, все, что надо (и всех, кого надо), Гардин выкрадет, доставит начальству на блюдечке, не посрамит честь мундира. Попутно будут нейтрализованы или уничтожены арабские террористы, торговцы оружием и героином, злобные киллеры и даже бандит-каннибал Кузнецов, долгие годы выдававший себя за положительного Зусмана. Его приемная дочь, благородная еврейская девушка Марина, станет женой суперагента (в отличие от «ихнего» Бонда, «наш» Гардин верен своей единственной и неповторимой).
Сюжет окрашен в густые мистико-конспирологические тона. Миром незримо руководит тайная секта Хранителей – глубоко законспирированная организация: не то масонская ложа, не то орден, прошу прощения, сионских мудрецов. Члены секты внедрены в правительства, армии, спецслужбы, в интеллектуальные круги – а историю свою эти мегаконспираторы ведут аж от средневековых тамплиеров, адептов каббалы (!). Соответственно, распутать эту тайную мировую сеть может лишь тот, кто знает толк в древнем еврейском учении…
Много чего намешано в этом романе, временами от агентурно-мистической свистопляски начинает рябить в глазах. Конспирология взята напрокат у Дэна Брауна (на презентации Левин признавался, что высоко ценит его сочинения). Типаж шпиона-космополита, неотразимого любовника – у Флеминга или, как минимум, у Богомила Райнова. Документально-хроникальный нарратив – у Юлиана Семенова и других авторов советских «разведчицких» книг. Можно предположить, что не обошлось также без влияния Еремея Парнова (в разделе Средневековья и «страшных» тайн). С советской литературой «Последнюю надежду» роднит, как минимум, еще одно – жесткая идеологичность, доходящая до прямого дидактизма. Действия коллег и конкурентов из ЦРУ и КГБ показаны словно бы только для того, чтобы на их фоне ярче засияли подвиги перевербованного «Моссад» Гардина…
Но если по ведомству политики, шпионажа, каббалистики и тому подобных материй в книге все-таки есть за что зацепиться, то никакой литературной оригинальностью тут и не пахнет. С точки зрения ремесла книга сделана неплохо, но язык стерт и заштампован, а неуязвимый Гардин, увы, совершенно безлик (разведчику, конечно, полагается быть «без лица» – но не до такой же степени). Однако за счет лихого сюжета роман все-таки худо-бедно держится. Ну а паранаучные и криптоисторические пассажи добавляют ему необходимую толику безумия.
Андрей Мирошкин
Еврей и славянин как «свой» и «чужой»
Сакральная география в славянской и еврейской культурной традиции
Сборник статей
Ред. О.В. Белова, В.В. Мочалова, В.Я. Петрухин, Л.А. Чулкова
М.: Сэфер, 2008. – 399 с.
Сборник «Сакральная география в славянской и еврейской культурной традиции» представляет собой публикацию материалов одноименной международной конференции, которая была организована центром научных работников и преподавателей иудаики в вузах «Сэфер» и Институтом славяноведения РАН и прошла 5–7 декабря 2007 года в Москве.
Такие ежегодные тематические конференции, посвященные различным аспектам сравнительного изучения еврейской и славянской культуры, стали традиционными для ведущих современных исследователей иудаики и славистики. Начиная с 1995 года было проведено 12 конференций, которые затрагивали ключевые для данных традиционных культур концепты и категории.
Предметом внимания авторов сборника стало отражение природного, культурного и мифологического пространства в фольклоре, книжности и современной литературе. Рассматривая эту тематику на материале двух культур, исследователи старались осветить как уникальные, специфические черты каждой из традиций, так и примеры их взаимодействия в этой области народного знания. Анализ оппозиции сакрального и профанного присутствует практически во всех статьях сборника, что подчеркивает универсальность исследовательских реконструкций пространства традиционной культуры.
Работы, посвященные еврейской сакральной географии, затрагивают различные исторические периоды. В статье А. Ковельмана «Мир и Ханаан в трактате Мишны “Санхедрин”» речь идет о текстах, контекстах и гипертекстах, сопровождающих высказывание Мишны о доле всех израильтян в Будущем мире. Раввинистические источники, такие, как тексты Талмуда и мидрашей, наряду с более поздними свидетельствами, лежат и в основе работы В. Мочаловой, которая рассматривает различные пути и способы перемещения в Святую землю в еврейской традиции.
Отдельный небольшой блок в сборнике посвящен средневековью. В работе В. Петрухина на материале славянских и еврейских источников разбираются элементы сакральной топографии Киева, а в статье Б. Рашковского, анализирующего еврейские рукописи Иосиппона, изучаются славянские названия из «Таблицы народов». Статья Г. Зелениной посвящена выявлению в еврейских хрониках Первого крестового похода иерархии тех локусов, в которых проходят акты еврейского мученичества.
Категориям «своего» и «чужого» в еврейском и славянском сакральном пространстве уделяют особое внимание сразу несколько авторов сборника. В. Суковатая изучает эту проблематику на материале романа Шолом-Алейхема «Кровавая шутка». В работе О. Беловой «Сакральное пространство на фоне поликультурного ландшафта» эта оппозиция рассмотрена на материале устных свидетельств, собранных во время полевых исследований автора в бывших еврейских местечках Подолии. Исследовательница приходит к выводу, что именно культурное равноправие «своих» и «чужих» сакральных объектов, таких, как культовые здания, кладбища, подземные ходы и т. п., позволяет существовать и видоизменяться фольклорным рассказам об этнических соседях даже в тех случаях, когда само этнографическое соседство уже становится лишь фактом истории.
Еще одна значимая тема, нашедшая отражение в статьях сборника, – особый статус «пространства смерти», почитание культовых мест, некрополей. Статья Л. Жуковой и Н. Киреевой, посвященная похоронным и поминальным обрядам астраханских субботников, описывает сочетание русских и еврейских ритуальных практик в традиции этой группы иудействующих. М. Гринберг, организатор и участник реставрации еврейских святынь в Украине в 1988 году, предлагает очерк о своем уникальном опыте по восстановлению могил еврейских праведников. Любопытным приложением к очерку стал фрагмент доноса на его автора, обнаруженный исследователем Е. Меламедом в Государственном архиве Житомирской области.
Завершают сборник статьи, посвященные опыту освоения нового географического и культурного пространства евреями и русскими в результате перемещения на новое место в экстремальных ситуациях (статья Ю. Клочковой), в результате поиска самоидентификации (исследование Е. Носенко), в результате идеологических кампаний (статья Л. Кациса).
Мария Каспина
Сны Иосифа Островского
Иосиф Островский. Живопись
Киев: Дух i лiтера, 2008. – 176 с.: ил.
Откуда приходят сны? Из тех светлых глубин, где хрупкое «я» сливается с добрым и мудрым «мы». Из бессознательной теплоты, где хранится вековая народная память. Эта ласковая изначальность доступна детям и мудрецам. И еще художникам, которые умеют рисовать свои грезы – как еврейские сновидцы, от Марка Шагала до Александра Вайсмана. Как Иосиф Островский.
Его знаменитый «еврейский цикл», созданный в конце 1970‑х – начале 1990‑х годов, – череда видений, которые, при сюжетной простоте, по эмоциональной и философской насыщенности приближаются к символам. Это, можно сказать, многоликий портрет самого народа, написанный с лаконичной мягкостью и задушевностью.
Однако от частностей быта к универсалиям бытия, от чужих уроков к самому себе лежал долгий путь. Яркие пробы кисти 1960–1970‑х годов поражают разнообразием стилей и техник: от пейзажей с брейгелевскими деревьями («Зимние пейзажи» 1971 и 1974 годов) до реалистических портретов («Галина», «Светлана») – лиризм южнорусской живописной школы («Лодки», «Натюрморт с арбузом»), резкость одесского андеграунда («Натюрморт с селедкой»), невесомость французского импрессионизма («Дождь»). Критики порой отмахиваются от этого драгоценного опыта – дескать, соцзаказ, не свое, не еврейское. Но несправедливо пренебрегать историей – к тому же такой талантливой.
От картин «еврейского цикла» веет какой-то застенчивостью – словно художник робко приглашает зрителя в свои самые заветные сны. Ведь его персонажи – гости из детства, из родного украинского местечка (отчасти отсюда наивная, близкая примитивизму неправильность очертаний). Они приходят по одному или целыми группами – и на таких полотнах люди словно льнут друг к другу, делясь теплом. Как правило, старики – патриархи, – воплощение мудрости рода. И при всей типичности черт внешность их не так уж важна. Читатели, мечтатели, художники и музыканты, неторопливые беседователи, они далеки от будничных забот, они живут душой, и ее-то живописцу удается запечатлеть.
Фигуры выступают из медового сияния или серебристо-серого сумрака, вновь тают в тумане. И сами излучают свет. Это мерцающая условность линий и цветов, смягчение реальности: сны беспредметны, они существуют в абсолютном пространстве и времени. Они бывают торжественно-драматическими и даже тревожными («Брит», «Тревога», «Мертвая птичка»). Но чаще исполнены умиротворения, чуть печальной радости – той, которой от века проникнуто еврейское искусство.
Пожалуй, ключевое слово для безыскусного в названиях Островского – «наследие». Картина 1983 года: группа мудрецов в белых одеждах, трое на переднем плане, еще двое угадываются за ними. Или не двое? А нескончаемая вереница теряется – то ли в прошлом, то ли в будущем? К тому же замыслу художник возвращается в 1990‑м, уже после переезда в Израиль. Только в этом «Наследии» зритель оказывается лицом к лицам – они словно сделались туманнее и строже, безымянные хранители нерасторжимой связи между поколениями. Они растворяются в голубовато-зеленой глубине времен. Чтобы присниться новому художнику.
Алла Солопенко
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.