НАЧАЛО ЕВРЕЙСКОЙ ОБЩИНЫ В ПЕТЕРБУРГЕ

[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АВГУСТ 2009 АВ 5769 – 8(208)

Начало еврейской общины в Петербурге

Давид Фейнберг

На исходе XIX века в столице Российской империи, по официальным данным, постоянно проживало около 17 тыс. евреев. Это была хорошо организованная община с развитой системой внутреннего самоуправления, в распоряжении которой находились различные институты благотворительности, еврейского образования и религиозного культа. Лидеры общины – банкиры, предприниматели и юристы, представители еврейской экономической элиты и интеллигенции – зачастую брали на себя роль представителей интересов российского еврейства в целом и в качестве таковых признавались не только широкими кругами еврейского населения черты оседлости, но и центральной властью. Зримым воплощением высокого статуса еврейской общины Петербурга служила великолепная Хоральная синагога, открывшая свои двери для молящихся в 1893 году.

Однако для того, чтобы добиться такого положения вещей, евреям столицы пришлось пройти через тяжелые испытания. Несмотря на то что первые еврейские жители появились в Петербурге уже в первые годы после его основания, постоянное проживание евреев в столице (как и в других областях за пределами черты оседлости) было запрещено. Задержавшиеся в городе евреи зачастую становились жертвами репрессий и преследований, особенно ужесточившихся в годы царствования Николая I. Эта ситуация начала понемногу меняться в эпоху Александра II, когда некоторые продуктивные (с точки зрения властей) группы евреев (купцы первой гильдии, обладатели дипломов о высшем образовании, а затем и ремесленники) получили права оседлости во внутренних губерниях страны, а значит, и в ее столице. Однако для того, чтобы удовлетворить социальные и религиозные потребности растущего еврейского населения Петербурга, необходимо было создать практически с нуля основные общинные институты и добиться от властей их признания. Эта задача рассматривалась лидерами петербургского еврейства как составная часть их общей деятельности, направленной на нормализацию правового положения евреев в Российской империи.

О том, как созидалась столичная община в 60-х и 70-х годах XIX века, рассказывает в своих воспоминаниях непосредственный участник этих событий Давид Фейнберг. Уроженец Ковно (Каунаса) Давид Фадеевич Фейнберг (1840–1916) поселяется в Петербурге в 1863 году, чтобы учиться здесь в университете. К этому времени он успел получить традиционное образование в хедере, дополнить его изучением общих предметов у частных учителей (в том числе и у знаменитого ивритского писателя Авраама Мапу) и проработать несколько лет на Варшавской железной дороге. Проучившись несколько курсов на юридическом факультете Петербургского университета (который он так и не окончил), Фейнберг увлекается общественной деятельностью в рамках еврейской общины. Он завязывает связи с влиятельными представителями столичного еврейства и высокопоставленными чиновниками и становится инициатором целого ряда общественных проектов, направленных на преобразование еврейской общины в Петербурге по западноевропейскому образцу. В 1870 году он становится секретарем правления общины, а в 1891 году занимает пост главного секретаря Центрального комитета Еврейского колонизационного общества в Петербурге.

Фрагменты воспоминаний Фейнберга, написанных им в последние годы жизни, публикуются по фотокопии авторской рукописи, хранящейся в Центральном архиве истории евреев в Иерусалиме.

Петербургская Хоральная синагога

Идея о создании в столице интеллигентного центра, откуда бы распространялся свет на всех евреев провинции, сделался заветной мечтой моей жизни. Но для этого необходимо было создать общину, и основой общины является синагога и кладбище. Нельзя не заметить, что в это время распространился слух, что Александр II посетил синагогу в Берлине и что, будто бы, он высказал желание иметь такую в Петербурге. Но как бы то ни было, создать в столице России, имеющей не менее шести миллионов евреев, открытый храм было в одно и то же время великим приобретением в смысле ознакомления нееврейского населения с нашим культом и воспитания еврейской молодежи на почве юдаизма. Христиане должны научиться нас не чуждаться, евреи должны научиться своей религией и принадлежностью к этой религии не стесняться. Для этого храм с современным Б-гослужением служит прекрасной школой. Моя пропаганда и, в особенности, мое беззаветное и бескорыстное увлечение подействовали на лучшую часть еврейского населения столицы, и в одном из частных совещаний меня просили организовать молельню на предстоящие Рош а-Шана и Йом Кипур. Я ухватился за эту мысль, так как смотрел на эту затею как на начало будущего храма. Помещение было найдено против Александровского рынка на третьем этаже в доме Пальгунова с оплатой в 1200 руб. в год, и, что касается кантора и хора, то благодаря счастливой случайности это дело было устроено как нельзя лучше. В консерватории учился тогда Гольдштейн [1], румынский выходец, который, будучи мальчиком, объехал всю Россию, давая концерты литургического характера. Я его попросил образовать хор и он таковой создал в самом превосходном виде. Составилось временное управление из трех лиц: Варшавского [2], Волкенштейна и меня. Само собой разумеется, что я был душою дела. Пошли мытарства по получению разрешения. Ввиду близости Рош а-Шана мы решились в видах ускорения получения разрешения просить бывшего тогда обер-полицмейстера Трепова разрешить открыть на предстоящие лишь праздники молельню, что, обыкновенно, без особых затруднений всегда давали. За три дня до Рош а-Шана, когда все было готово и циркулярные письма всем членам общества о снабжении себя местами разосланы, получен был отказ, мотивируя тем, что уже довольно молелен разрешено евреям. Мы телеграммой просили министра внутренних дел Тимашева, находившегося в провинции, телеграфно нам разрешить, и до получения оного решено было все-таки открыть, только при сдаче мест предупреждать, что разрешения еще нет, и что, если нельзя будет открыть, то деньги возвратят обратно. Многие ответили, что они в таком случае готовы участвовать в затратах, которые будут понесены для устройства этого дела. [На] Рош а-Шана молельня была полна самой лучшей публики, за исключением некоторых наиболее видных членов общины, не решавшихся молиться в нелегальной молельне. Б-гослужение при чудном канторе и хоре очаровало всех. <...> Слава о нашей молельне быстро разнеслась среди евреев столицы, и даже печать заговорила о том, что во вновь открытой еврейской молельне хор певчих образцовый.Ответ от министра последовал накануне Йом Кипура, и, к сожалению, отрицательный. Я, долго не думая, положил этот ответ в карман и никому, даже Варшавскому и Волкенштейну, об этом ни слова не сказал. Канун и весь день Йом Кипура я стоял у дверей под предлогом наблюдения за порядком, но, в сущности, караулил, чтобы полиция, если придет, не вошла вовнутрь молельни и этим не произвела паники. Я твердо решил выставить себя единственным ответстственным лицом, но прихожане молельни во время молитвы отнюдь не должны быть обеспокоены. Оказалось,что никакой полиции не было и все прошло как нельзя лучше. <...>

После всех праздников приехал в Петербург барон Гораций Гинцбург. Я просил его в субботу прийти и послушать хор. Он был и сказал при этом: «Вот что мой отец всегда хотел видеть в Петербурге»[3]. Я его просил созвать совещание именитых людей для составления ходатайства на Высочайшее имя и просить разрешения построить храм и впредь до устройства оного разрешить временную молельню. Собрание состоялось в ноябре 1868 г. и прошение на Высочайшее имя было составлено бывшим тогда присяжным поверенным Я.М. Серебренным. Делопроизводство по этому делу шло ускоренным темпом, я это приписываю тому, что графу Сиверсу, бывшему тогда директором Департамента Духовных Дел иностранных вероисповеданий хотелось иметь в Петербурге синагогу вроде берлинской. 19 сентября 1869 г. Государь Император Александр II в Ливадии подписал Высочайшее повеление, которым еврейскому обществу в С.-Петербурге предоставляется построить синагогу по потребностям образованных евреев и что впредь до устройства оной открыть временную молельню с избранием Хозяйственного Правления из трех членов и трех кандидатов. С открытием постоянной синагоги все временные молельни должны быть закрыты. С этого дня Временная Хоральная молельня получила легальное существование. <...>

Теперь перейду к делам Петербургской общины, как они обстояли в эту эпоху.

До 1865 г. не было в Петербурге утвержденной молельни с правильным правлением. До 1858 г., т. е. до разрешения купцам первой гильдии жить в Петербурге, была одна молельня для солдат евреев при аракчеевских казармах. Также был раввин из отставных солдат. <...> При означенных казармах также приютились 5–6 мальчиков – сирот, солдатских детей. С 1858 г. переселились купцы первой гильдии в порядочном количестве, в том числе и семейство барона Е.Г. Гинцбурга. Последний стал хлопотать об открытии молельни, о назначении образованного раввина, об учреждении училища и о подаче устава еврейского общества. Молельня была в 1865 г. Высочайше утверждена, с тем чтобы она отнюдь не называлась «синагогой». Разрешено было также устроить правление при ней из трех членов и трех кандидатов. Раввином был назначен д-р Нейман [4], исполнявший раньше эту должность в Риге и бывший другом петербургского Генерал-губернатора князя Суворова. Было открыто училище Талмуд-Тора на частное имя г. Бермана. Душой этой организации был известный «Мешулех» – ходатай и, как его вообще называли – «умной ярмолкой», Хоне Коган из Саланта. Его правой рукой быд д-р философии Зейберлинг. Х. Коган был порядочный и честный человек, он мог быть хорошим габаем [5] в Салантах, маленьком местечке, но не в Петербурге. Тем не менее даже Евзель Гинцбург считал его светилом и необходимым человеком для общества. Он, конечно, первым делом устроил тайный коробочный сбор [6], который и давал до 15 т[ысяч] руб. дохода и против которого сыпались доносы. Эта молодая община имела также своего невежу и нахала, портного Розенберга, который хотел играть роль, и никуда его не допускали. Поэтому он то и знал, чтобы писать ябеды и доносы. В 1865 г. открыли так называемую купеческую молельню в отличие от солдатской, выбрали правление на три года, и, вследствие доноса Розенберга, выборы были кассированы. Назначили новые выборы – тот же конец, и дело дошло до того, что порядочные люди не хотели больше баллотироваться. Таки образом, дела велись келейно лицами, никем не избранными, и во главе стояли Хоне Каган и д-р Зейберлинг. Хаос дошел до того, что бывший тогда Губернатор в Петербурге граф Левашев жаловался барону Г.О. Гинцбургу, что в Петербурге так мало евреев и причиняют так много неприятностей администрации. Я об этом узнал. Конечно, меня это удручало. При этом надо заметить, что доходы хотя бы этой организации доходили до 30 000 рублей и жалованье даже раввину д-ру Нейману не платили за неимением средств. Для того чтобы он не умирал с голоду, приходилось ездить по домам и собирать пожертвования. Вот в каком жалком состоянии находилась община ко времени разрешения построить синагогу и легализации нашей временной хоральной молельни. В это время д-р Нейман мне говорил: «Вы упорядочили наш культ, мы имеем молельню с правильным и современным Б-гослужением, но дела нашей общины гадки, и мое личное положение вам известно». На это я ему ответил, что, конечно, на одном этом я не остановлюсь, что до сих пор нельзя было об этом думать, теперь мы стоим на легальной твердой почве и я пойду дальше. Сейчас было созвано заседание у Абрама Моисеевича Варшавского – Гинцбурга не было, – и выработали проект устройства общины на началах Германских. Подал я прошение Губернатору, в котором заявлял, что в силу указа 1869 г. Правление из стольких же лиц должно быть при нашей молельне. Иметь же в Петербурге два правления неудобно ни для правительства, ни для евреев, и нет надобности для такой маленькой общины иметь два управления, не говоря уже о том, что эта система вызовет и столкновение и лишние расходы. Губернатор согласился с моими доводами и разрешил нам произвести выборы Правления из 12 лиц и этому правлению подчинить все Б-гоугодные и благотворительные дела. <...>

Первое правление состояло из барона Г.О. Гинцбурга, А.М. Варшавского, Л. Розенталя [7], В.В. Блоха, И.А. Коробкова, присяжн[ого] повер[енного] Е.Б. Банка, д-ра Зейберлинга, М.П. Фридланда, д-ра Эдельберга и других. Я же принял на себя, конечно безвозмездно, роль секретаря. Для Правления было нанято приличное помещение близ Казанского моста по Мойке.

Г. Гинцбург

Первым делом нового Правления было выяснение претензий разных лиц к старым заправилам. <...> Вторым делом было упорядочить кладбищенское дело. Это дело было в руках отставных солдат Николаевского времени. Это дело велось так, как не ведется в самых жалких захолустьях провинции. Собственно, кладбища, в настоящем смысле этого слова, не было. Арендовали клочок земли близ немецкого кладбища, выстроили маленькую деревянную хатку для сторожа – и все. Дороги к этой земле не было, зимою туда на санях попадали через поля, и, так как там были ухабы и всякие провалы, то опрокидывали покойника не один раз, пока добирались до места вечного покоя. Летом доставляли через немецкое кладбище, и, так как дорожки на кладбищах вообще узкие, то, встречаясь по этим дорожкам с христианскими похоронами, приходилось ждать, иногда долго, пока не очистилась дорожка. Почва на так называемом еврейском кладбище была такова, что на аршин глубины уже была вода, так что прямо зарывали в помойной яме. <...>

Третьим делом было озаботиться о сиротах, которых было много и без приюта. К этому времени пресловутый Брафман [8], автор «Книги кагала», организовал общество для призрения еврейских сирот. Несчастные туда поступали, не подозревая, что их готовят к крещению. Я предложил Правлению выбрать Дамский комитет для учреждения и заведования Сиротским Домом, и таковой Комитет был выбран в 1871 г., при котором с самого начала состою почетным секретарем. Училищное дело тоже было урегулировано, назначен был Попечительский Совет, увеличили число детей, и за средствами для содержания остановок больше не было. С образованием Правления общины все стали аккуратно, как подобает приличному учреждению, получать жалованье, составлялись строгие и точные бюджеты с таким расчетом, чтобы не только не было дефицитов, но чтобы отчетные годы оканчивались с излишком.

Дом в Петербурге, где находились еврейская народная столовая и миква

<...> Правление официально открылось 1-го апреля 1870 г. <...> К этому времени община обогатилась одним новым членом. Переехал в Петербург на жительство гремевший тогда Самуил Соломонович Поляков [9]. Он был тогда в апогее своей славы. Он имел дело только с великими мира сего. Доступа для обыкновенных смертных не было. Из евреев у него был вхож один доктор Зейберлинг, которого он знал из Киева. Я попросил раввина доктора Неймана заехать к нему и предложить записать себя в члены Общины. Доктор Нейман просил меня дать ему еще одного члена Правления, и я дал статского советника д-ра Эйдельберга. Эта депутация письменно просила Полякова назначить время приема. На следующий день получен ответ от секретаря Полякова, коим гг. Нейман и Эйдельберг извещаются, что С.С. Поляков, за неимением времени, не может их принять, но так как он знает, в чем дело, то он уполномочил д-ра Зейберлинга заявить, что в пользу Общины он отпускает ежегодно по 3000 руб. и 2000 руб. также ежегодно в пользу студентов. Таким образом, после барона Гинцбурга, платившего 5000 руб. в год в пользу общины, Поляков сделался самым крупным плательщиком. Само собой разумеется, что в Первом общем собрании я предложил его в члены Правления общины, что и было исполнено. Но, к сожалению, активного участия он принимать не хотел, и на упреки, сделанные мною д-ру Зейберлингу, который мог бы на него повлиять, он раз ответил мне: «Оставьте Полякова в покое, не сегодня – завтра он примет православие». Делать было нечего, а я, как секретарь, ему на все заседания посылал повестки, которые оставались без результата. Раз, однако, ко мне явился один субъект и говорит, что он родственник Полякова, бедный, приехал просить у него помощь, но богатый его родственник советовал ему обратиться к Вам, г. Фейнберг. Я на него подозрительно посмотрел и велел ему прийти завтра. Я подумал себе: это дело надо выяснить. Если он мошенник, то не следует ему давать ничего, если же это правда, то опять-таки нельзя его третировать, как обыкновенных просителей. Во всяком случае, давать общественные деньги без точных справок нельзя. Я решился отправиться к Полякову на дачу, благо он жил недалеко, на Аптекарском острове, и думал себе: примет меня – хорошо, не примет я с его мнимым родственником поступлю по своему усмотрению. Оказалось, что Поляков по имени меня уже знал и принял меня в высшей степени любезно. Относительно предмета моего посещения он мне сказал, что «никаких родственников в общину не направлял и направлять не стану, и, если бы я это сделал, то весь бюджет общины оказался для этого недостаточным. Этот проситель просто мошенник». Покончив с этим, я ему говорю, что мне хотелось бы при этом случае поговорить по душе. Он, конечно, согласился. Я начал свою речь следующим: «Вам покажется странным, что молодой человек, как я, студент, необеспеченный, живущий тем, что дает уроки в христианском семействе, бросает все и всецело отдается служению интересам общины. Обыкновенно подобными делами занимаются люди известного возраста, с положением, отчасти ищущие почестей или верующие в загробную жизнь. Что меня побудило и побуждает приносить столько жертв в пользу этого дела? На это я Вам отвечу, прежде всего, что, живи я в провинции, конечно, я бы общественными делами не занимался в этом возрасте. В провинции эти занятия имеют внутреннее значение для подлежащих общин, и дальше оно не идет. Другое дело Петербург. Здесь евреи лишь недавно получили право жительства, здесь, как в столице и центре администрации, весьма важно создать общину не на началах Орши, Шклова, Бердичева, Сморгони и проч., а наподобие Берлина, Вены, Парижа и проч. Мы первые пионеры русского еврейства здесь, в столице, мы же должны оказаться достойными этой миссии. В этом направлении в короткое время уже много сделано. Имеем Хоральную молельню, выхлопотали разрешение на постройку синагоги, учрежден Сиротский Дом, упорядочены училища, кладбище, призрение и попечение о больных, привлечены к общественной деятельности все интеллигентные силы. Конечно, Рим не был создан в один день, но надеюсь, что мы всего достигнем, если мы все будем действовать дружно и планомерно. При этом я не могу не заметить, что теперь время такое, что особых затруднений со стороны правительства не встретить, и, что касается еврейского населения столицы, то оно теперь экономически хорошо поставлено и прекрасно настроено давать средства на общественные нужды. Петербургская община должна со временем быть общиной общин подобно тому, как другие столичные общины считаются Tonangebend [10] для провинциальных общин. Но для этого она должна по культурности и благоустройству стоять выше других. Каков бы ни был ход исторических событий в России для евреев русских, петербургское еврейство будет иметь громадное политическое значение, и поэтому мы должны ныне уже, когда обстоятельства этому не препятствуют, положить прочные основы постоянной оседлости евреев в столице, и она заключается в устройстве общины со всеми необходимыми учреждениями. Я также ему рассказывал о моем путешествии за границу, и разговоры, которые я имел у Монтефиоре, Кремье, Гольдсмита [11] и прочих, и все это произвело на него такое впечатление, что он мне заявил: «С сегодняшнего дня я к Вашим услугам». И в самом деле, с этого дня он стал интересоваться и активно участвовать в делах общины. Что он был весьма полезным членом Правления – в этом сомнения нет. Со вступлением Полякова и затем И.А. Вавельберга [12], в Правление общественные дела еще более оживились. Самой главной моей задачей было: постройка синагоги и устройство нового кладбища. Община не может быть таковой без этих двух основных учреждений, и устройство их стоило немало трудов. <…>

Интерьер Петербургской Хоральной синагоги

Подготовка текста, примечания
и предисловие Ильи Левикова

Окончание следует

добавить комментарий

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

[1] Эдуард Юльевич Гольдштейн (1851–1887) – пианист, дирижер и композитор. В 1872 году закончил Лейпцигскую консерваторию, с 1877 года – профессор Санкт-Петербургской консерватории.

[2] Абрам Моисеевич Варшавский (1821–1888) – железнодорожный концессионер, общественный деятель и филантроп; член комитета Общества для распространения просвещения между евреями в России.

[3] Гораций (Нафтали Герц) Осипович Гинцбург (1833–1909) – видный петербургский банкир, меценат и общественный деятель. Возглавлял и финансировал Общество для распространения просвещения между евреями России (ОПЕ), занимал пост председателя Центрального комитета Еврейского колонизационного общества в России. Ведал финансами великого герцога Гессен-Дармштадтского, который назначил его своим генеральным консулом в России и пожаловал титул барона. Интенсивная деятельность Горация Гинцбурга, направленная на улучшение правового статуса евреев и развитие еврейской культуры, снискала ему огромный авторитет в самых разных кругах российского еврейства.

Евзель Гавриилович Гинцбург (1812 –1878) – отец Горация Гинцбурга, финансист и предприниматель. В 1859 году основал в Петербурге один из крупнейших в России банков и внес значительный вклад в развитие кредитного финансирования в России. В 1863 году учредил всероссийскую организацию ОПЕ, которая должна была способствовать интеграции евреев в российское общество.

[4] Авраам Нейман (1809–1875) – раввин, получил образование в ешиве в Фюрте и в Вюрцбургском университете. С 1843 года служил проповедником и директором еврейского училища в Риге. В 1850 году был назначен чиновником особых поручений по еврейским делам при прибалтийском генерал-губернаторе. В 1854 году занял пост рижского раввина, а в 1863 году был приглашен на пост раввина в Петербурге.

[5] Габай – должностное лицо в еврейской традиционной общине.

[6] Коробочный сбор – косвенный налог, вводившийся в еврейских общинах для общественных нужд.

[7] Леон (Йеуда-Лейб) Моисеевич Розенталь (1817– 1887) – финансист, общественный деятель и поборник еврейского просвещения. Жил в Вильно и Брест-Литовске. В 1850-х годах поселяется в Петербурге и становится компаньоном банкирского дома Гинцбургов. Розенталь принимал активное участие в создании ОПЕ и занимал пост казначея этого общества.

[8] Яков Александрович Брафман (1825–1879) публицист и общественный деятель еврейского происхождения. В возрасте 34 лет принял православие, служил цензором книг на иврите и идише. В своих сочинениях (самым известным из которых является «Книга кагала», 1869 год) развивал антисемитские идеи всемирного кагала и международного еврейского заговора.

[9] Самуил Соломонович Поляков (1837–1888) – крупный железнодорожный магнат, банкир, филантроп. За свою широкомасштабную экономическую и благотворительную деятельность был удостоен потомственного дворянства и чина тайного советника. Основатель Общества ремесленного и земледельческого труда среди евреев в России.

[10] Задающий тон (нем.).

[11] Сэр Мозес Монтефиоре (1784–1885) – британский финансист, общественный деятель и филантроп. Изак Адольф Кремье (1796–1880)– юрист и государственный деятель, один из руководителей французского еврейства. В 1863–1880 годах возглавлял международную организацию Alliance Israélite Universelle (Всемирный еврейский союз). Сэр Фрэнсис Голдсмид (1808–1878) – писатель, общественный и политический деятель. Вице-президент Англо-Еврейского общества. С 1860 года состоял членом палаты общин. Фейнберг встречался с этими лидерами западноевропейского еврейства во время своей поездки в Европу незадолго до описываемых событий.

[12] Ипполит Андреевич (Гуне-Нунсен) Вавельберг (1843–1901) – один из крупнейших банкиров и филантропов Царства Польского. Переехал в Петербург в 1869 году, но продолжал заниматься активной благотворительной деятельностью в Польше.