[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮЛЬ 2009 ТАМУЗ 5769 – 7(207)
Герой, авантюрист, сионист...
Михаил Эдельштейн
Авраам Шифрин – личность загадочная. Совершенно непонятно, как к нему относиться. Слишком фантастическая биография (спасибо, конечно, советской власти, но он и сам расцвечивал свою жизнь и жизнь окружающих с невероятной энергией), слишком много всего в этом человеке было намешано. С одной стороны, с другой стороны… А человеческий разум сопротивляется всему трудно классифицируемому. В итоге о нем вспоминают куда реже, чем он того заслуживает. Заслуживает хотя бы потому, что, как ни крути, а он автор одной из лучших книг о «постсталинских» лагерях, впервые вышедшей в «Посеве» более 35 лет назад, а совсем недавно переизданной в Израиле его вдовой Элеонорой Полтинниковой-Шифрин[1].
Кроме самих мемуаров, в новое издание вошли два текста Э. Полтинниковой – предисловие и эпилог, довольно подробно рассказывающие об авторе и его книге. Эти очерки, вкупе с самим фактом переиздания «Четвертого измерения», дают, как кажется, повод вспомнить о Шифрине и попытаться как-то систематизировать то, что мы о нем знаем, – а равно и обозначить то, что не знаем, не будем знать никогда или узнаем весьма нескоро.
Начнем с самого темного места его мемуаров – с их начала. Точнее, даже с того, что этому началу предшествовало (книга открывается рассказом об аресте автора) и известно нам в изложении Э. Полтинниковой-Шифрин. Эпизод этот начал обсуждаться больше трех десятилетий назад, но так до сих пор и остается не вполне проясненным, а вернее говоря – совершенно загадочным.
Во второй половине 70‑х годов на франкфуртское издание «Четвертого измерения» откликнулся солагерник Шифрина Револьт Пименов. В первом выпуске легендарного самиздатского альманаха «Память» он попытался доказать, что Шифрин был бериевским следователем и попал в тюрьму после и вследствие падения своего патрона. Прямых доказательств у Пименова, понятное дело, не было, и в целом проведенную им реконструкцию трудно назвать убедительной. Однако причины появления такой версии ясны – слишком уж фантастической выглядит история ареста Шифрина, изложенная им самим и его вдовой (очевидно, с его же слов).
Шифрину было 14 лет, когда в 1937‑м арестовали его отца-инженера. Перед войной он поступил в институт, а в 1941 году его мобилизовали и направили в штрафбат, «где были в основном дети таких же репрессированных». И здесь первое недоумение. Детей репрессированных, оставшихся на свободе, в штрафбаты, насколько известно, не определяли. Напрашивается версия, что Шифрин, окончивший к тому времени один курс юридического, получил младшее офицерское звание и был направлен в штрафбат не как штрафник, а как командир. Но Э. Полтинникова-Шифрин пишет, что офицером он стал позже, после двух ранений и госпиталей. Загадка.
Выйдя из первого госпиталя, Шифрин вновь оказался в штрафбате. Хотя раненых повторно отправлять в штрафбат было не положено, в этом повороте ничего невероятного как раз нет – слова (то бишь законы) у советской власти с делами, как известно, то и дело расходились. Поняв, что на справедливость рассчитывать не приходится, Шифрин после второго ранения по пути в госпиталь попросту выбросил свои документы, а при опросе назвал более ранний, нежели в действительности, год рождения и, сохранив фамилию, поменял имя на Ибрагим.
Потерявшись таким образом для НКВД, по возвращении на фронт он стал офицером и вскоре был переведен в военную прокуратуру. Войну Шифрин закончил капитаном, а при демобилизации получил чин майора и был направлен старшим следователем по уголовным делам в Краснодарский край, откуда перевелся в Тулу. Попытался работать честно, но вскоре понял, что посадить жуликов из партийно-хозяйственной верхушки ему никто не позволит и, разочаровавшись в прокурорской работе, ушел в Министерство вооружения, где вплоть до ареста работал главным юрисконсультом.
В то, что человек мог просуществовать с липовой биографией военные годы, вполне можно поверить. Но вот насколько реально было семь лет скрывать свое происхождение высокопоставленному сотруднику прокуратуры и военного министерства – вопрос более спорный. Вся эта история напоминает скорее романы Анатолия Азольского, нежели позднесталинскую действительность, как мы ее себе представляем по различным источникам. Впрочем, советская система всегда была предельно бюрократизированной и оттого весьма ограниченно работоспособной. Так что переоценивать ее могущество и всезнание, пожалуй, не стоит.
Куда более сомнительным выглядит утверждение Шифрина, что в Министерство вооружения он пришел с одной целью – мстить за отца, передавая американцам совершенно секретные сведения о новейших советских разработках. Он якобы «изобрел такой способ передачи информации, что американцы и представления не имели, от кого она поступает» (это уже не Азольский, а прямо-таки Солженицын, «В круге первом»). От расстрела, по версии автора, его спасло лишь то, что во время следствия по его делу слетел Берия, а вместе с ним и лично курировавший ход расследования Кабулов, наступило некоторое подобие оттепели, в результате чего Шифрин получил «25+5+5» – 25 лет лагеря, 5 ссылки и 5 поражения в правах.
Когда вникаешь во все эти подробности, начинаешь понимать Пименова. Версия его от этого убедительнее, конечно, не становится, но по крайней мере психологическая подоплека его недоверия к автору «Четвертого измерения» проясняется вполне.
Советская «антисионистская пропаганда», к слову сказать, предлагала совсем другую, третью, версию долагерной биографии Шифрина – в позорно известной «Белой книге» 1979 года, в частности, утверждается, что Шифрин в начале 1950‑х годов работал старшим юрисконсультом не в Министерстве вооружения, а на Тульском оружейном заводе и незадолго до ареста за шпионаж привлекался к суду за взяточничество, но был амнистирован. Источник, конечно, более чем недостоверный, но для полноты картины упомянем и его.
Но вот парадокс: все, что мы здесь обсуждаем, как уже было сказано, мемуарист оставил «за кадром». Правдивость же самой книги его воспоминаний особых сомнений не вызывает. То есть неточностей там, конечно, немало, но все они сравнительно мелкие – фамилия неверно воспроизведена, город не тот назван, биографические данные искажены. Воспоминаний без ошибок памяти не бывает, а в данном случае это тем более объяснимо – вести подневные записи во время заключения автор, разумеется, возможности не имел. Общую же достоверность «Четвертого измерения» подтверждают люди, сидевшие с Шифриным.
Вообще знавшие Шифрина, в том числе его солагерники, вспоминают о нем, как правило, с уважением. При этом самое частое слово в разговоре о нем – «авантюрист». Одно другому никоим образом не противоречит, ничего плохого в авантюризме как таковом нет, в одних исторических и социальных обстоятельствах он дает одни результаты, в других – другие. В условиях лагеря авантюризм Шифрина ничем не отличался от героизма – разве что большей установкой на внешний эффект, так что и через полвека сидевшие с ним вспоминают о его поступках с восхищением. Одноделец Пименова Борис Вайль рассказывает, как Шифрин хранил в бараке нож: воткнул в стену, на рукоятку повесил полотенце. При всех шмонах нож так и продолжал торчать в стене, никем не замечаемый.
Отчего же, однако, и израильтяне, и многие диссиденты традиционно относились к Шифрину и всему, от него исходящему, с недоверием – мол, наш еврейский Мюнхгаузен, заслуг его никто не отрицает, даже выслушивают из почтения, но всерьез не воспринимают? Конечно, доверие к Шифрину подрывало его увлечение эзотерикой (он был редактором ежеквартальника «Тайноведение», читал лекции по эзотерической трактовке религиозных и философских систем). Однако основная причина, думается, все в той же авантюрности натуры и неуемности темперамента, помноженных на бескомпромиссный и последовательный антикоммунизм. Слишком бескомпромиссный, слишком последовательный – в наши дни все желающие могут наблюдать результаты подобной последовательности на примере Валерии Новодворской. Видевший в СССР и всем коммунистическом лагере исчадие ада, Шифрин в своей борьбе с коммунизмом нередко – и чем дальше, тем, увы, больше – выходил за пределы здравого смысла.
Авраам Шифрин. Озерлаг.
1960 год
После репатриации в Израиль в 1970 году он много лет занимался судьбой Рауля Валленберга, уверяя, что тот не умер в 1947‑м на Лубянке, а продолжает оставаться в заключении – разные люди, мол, встречают его время от времени в лагерях, тюрьмах и психбольницах. Однако печальной «вершиной» его частных «расследований» стала версия, будто корейский авиалайнер, сбитый в 1983 году советскими истребителями, на самом деле, будучи обстрелян ракетами, благополучно приводнился возле Сахалина, после чего все пассажиры были увезены в сверхсекретные лагеря, а их дети разлучены с родителями и отправлены в детдома. Все это было проделано, утверждали супруги (Э. Полтинникова-Шифрин вела «расследование» наравне с мужем), дабы похитить и допросить с пристрастием следовавшего этим рейсом конгрессмена Ларри Макдональда – носителя секретной информации об американской военной системе. Поскольку американцы должного интереса к гипотезе не проявили, в пособники Советов были записаны также ЦРУ и Пентагон.
Версия эта настолько очевидно безумна, а «аналитическая записка» А. и Э. Шифриных, посвященная гибели лайнера, до такой степени насыщена ссылками на неназванные источники внутри СССР, что невольно в голову приходит мысль: а не стоял ли за всем этим все тот же всемогущий КГБ, целенаправленно подкидывавший супругам дезинформацию, которую они транслировали, превращая тем самым трагедию в фарс? И кстати: так ли уж прав был Шифрин, рассказывая о том, как он переиграл КГБ в деле Юзефа Эрлиха?
История эта заслуживает того, чтобы остановиться на ней поподробнее. С Эрлихом Шифрин познакомился в 1967 году в Одессе, где тот работал редактором областного телевидения. Вскоре регулярно ездивший в Вену Эрлих стал связным Шифрина с представителями «Сохнута». Уже после отъезда Шифрина в Израиль Эрлих снял по его просьбе фильм о лагерях и спецпсихбольницах, который довольно широко демонстрировался на Западе. А вскоре в «Комсомольской правде» появились несколько подвалов за подписью Эрлиха, разоблачающих «сиониста и антисоветчика» Шифрина. Автор рассказывал, как несколько лет по заданию КГБ водил Шифрина за нос, помогая спецслужбам контролировать его деятельность и снабжая фальшивыми материалами. Позднее появилась и книга Эрлиха «Битые ставки», излагающая ту же историю.
Шифрин всегда полагал, что Эрлих попался с поличным в Мордовии, снимая продолжение фильма о лагерях, и был вынужден подписать все, что от него требовал КГБ. При этом он умудрился опубликовать в советской прессе домашний адрес Шифрина, благодаря чему множество евреев, желавших репатриироваться, смогли связаться с ним и получить вызовы. Однако как обстояло дело в реальности, был ли Эрлих изначально агентом КГБ и снимал ли он для Шифрина реальные места заключения или «нейтральные объекты», которые Шифрин, выдавая желаемое за действительное, принимал за лагеря, как утверждала советская пропаганда, доподлинно неизвестно до сих пор.
Все это я описываю вовсе не для того, чтобы как-то скомпрометировать Шифрина. Скорее мне жаль, что все эти нелепые скандалы до известной степени затмили те действительно удачные антисоветские «пиар-акции», которых в активе автора «Четвертого измерения» было немало. Достаточно упомянуть хотя бы о том, как в 1976 году он выставил в Америке – сперва в Нью-Йорке, потом в Вашингтоне – копию советского «воронка» для перевозки заключенных и катал в нем политиков и журналистов.
Да и героизм его сомнению не подлежит. В 1969 году, еще до эмиграции, Шифрину ампутировали ногу – эндартериит. Вскоре после репатриации он попал в страшную автокатастрофу. Но и после этого он еще 25 лет ездил по миру, организовывал голодовки и митинги, выступал с лекциями – в общем, вел образ жизни, с которым слово «инвалид» никак не вяжется.
Я о другом. История сионистского – и, шире, диссидентского – движения в СССР хотя и стала объектом научного анализа, изучена мало сказать недостаточно. Количество белых пятен в ней огромно, их заштриховка едва начата. Книги, подобные «Четвертому измерению», являются историческими и литературными памятниками и должны издаваться соответственно – с комментариями, отделяющими правду от вымысла и исправляющими ошибки мемуариста, с указателем имен, с сопроводительным справочно-аналитическим аппаратом. Увы, ни со стороны академических институтов, ни со стороны многочисленных фондов и общественных организаций, ни со стороны отдельных профессионалов-энтузиастов особого движения в этом направлении незаметно (центром подобной деятельности, наверное, мог бы оказаться «Мемориал», но его человеческие и профессиональные ресурсы не слишком велики, а издательские возможности скромны). Между тем «жизнь и творчество» людей, подобных Шифрину, представляет собой реальную научную проблему, его биография и деятельность, не говоря уж о книге воспоминаний, вполне могли бы стать хлебом для полудюжины диссертантов – отчего бы и нет? И недостаточность архивной и вообще источниковой базы тут вряд ли окажется такой уж серьезной и непреодолимой помехой. Кроме всего прочего, распутывать весь тот клубок слухов, легенд, недоразумений, который вокруг него наверчен, – занятие, на мой вкус, безумно интересное.
