Манихейство по-еврейски

 

Исаак Башевис Зингер

Сатана в Горае. Повесть о былых временах

Пер. с идиша И. Некрасова

М.: Текст; Книжники, 2009. – 192 с. («Проза еврейской жизни».)

В 1932 году в варшавском еврейском журнале «Глобус» была опубликована повесть Исаака Башевиса Зингера «Сатана в Горае» – первое крупное произведение молодого прозаика. «В этой повести уже было то, что впоследствии принесло писателю мировую славу и звание нобелевского лауреата, – глубокое знание человеческой натуры, тонкое чувство стиля, сочно выписанный быт и мистицизм, уходящий корнями в еврейский фольклор», – читаем в аннотации к нынешнему, первому, изданию «Сатаны в Горае» на русском языке. Можно, конечно, поспорить, так ли уж принципиально для Зингера проникновение в глубины «человеческой натуры», – как почти любой прозаик-нереалист, он едва ли стремился к славе тонкого психолога и «человековеда». Говорить о «чувстве стиля» по переводу, сколь угодно хорошему (а перевод Исроэла Некрасова, сколько можно судить, действительно хорош), трудновато. А вот о быте и мистицизме – в самую точку. Только, конечно, речь должна идти не отдельно о «сочно выписанном» быте, отдельно – о мистицизме, а именно об их взаимопроникновении. Вселенная Зингера, как и позднейшие вселенные «магического реализма» в совсем других литературах, существует на грани, быт в ней каждое мгновение готов смениться инобытием, обыденность полна прорех, через которые в посюсторонний мир входят ангелы и демоны. Чаще, как явствует из заглавия, последние.

Автора «Семьи Мускат» и «Раба» трудно заподозрить в чрезмерно розовом взгляде на жизнь. Но даже на фоне его же более поздних текстов «Сатана в Горае» выделяется изрядной мрачностью и беспросветностью. Человек беззащитен перед злом, нечисть властвует в Горае безраздельно, праведники гибнут, уходят в изгнание, пропадают без вести. В битве скверны и праведности первая побеждает без шансов для второй, причем на всех уровнях: в Стамбуле «мессия» Саббатай (Шабтай) Цви оборачивается гонителем евреев, а местночтимая горайская пророчица оказывается одержима дибуком. Метафорой духовного бессилия праведности выступает физическое бессилие бродячего коробейника-проповедника Иче-Матеса, с женой которого живет сатанист Гедалья, «апостол» лжемессии Саббатая Цви.

Можно, впрочем, прочитать повесть Зингера несколько иначе: люди сами впустили сатану в Горай, увлекшись саббатианством и уклонившись от истинной веры, как дибук смог войти в Рейхеле лишь потому, что Гедалья осквернил ее, а сама она чертыхнулась, высекая огонь. То есть все происходящее – следствие не вечного и неизбежного торжества зла, а неверного выбора горайцев. Есть и социальная мотивировка такого прочтения – дело происходит после погромов Хмельницкого, от которых Горай пострадал больше соседних местечек, а потому уцелевшие жители его были естественным образом предрасположены к учению, обещавшему им немедленное избавление здесь и сейчас.

Ответ на школьный вопрос «что хотел сказать автор?» вообще в данном случае весьма труден. Повествовательная техника Зингера уже в дебютной его вещи сложна и изощренна. В текст вводятся голоса нескольких повествователей, оценивающих героев совершенно противоположным образом. Тот же реб Иче-Матес в письме Янкева из Люблина аттестуется как колдун, нечестивец и лжец, поклоняющийся нечистым духам, а безвестный хронист, которому принадлежит финал повести, напротив, превозносит его как великого праведника. Автор же, хотя и отказывается от прямого проговаривания оценок, описывает мир, отданный на откуп силам тьмы и мрака, создавая нечто среднее между еврейской версией манихейства и парадом босховских уродов. Так что в конце концов становится уже не столь важно, кто здесь праведник, а кто грешник.

Михаил Майков

 

Sub specie potestatis

 

Рут Вайс

Евреи и власть

М.: Текст; Книжники, 2009. – 256 с. («Чейсовская коллекция».)

Рут Вайс, гарвардский профессор идиша и сравнительного литературоведения, посвятила свою новую книгу истории еврейского отношения к власти – с древности и до наших дней. Рассматривая основные вехи еврейской истории, Вайс прослеживает стабильную и зачастую гибельную тенденцию отмежевываться от власти и политики как от чего-то порочного и совершенствовать талант адаптации к внешним условиям вместо попытки отстроить систему коллективной безопасности. Вайс диагностирует «моральный солипсизм» евреев, утверждая, что они осознанно предпочитали культивирование нравственной безупречности и жертвенности.

Помимо критики еврейского приспособленчества монография содержит и четкий позитивный мессидж. Если с разрушения Второго храма и до середины ХХ века евреи «слишком полагались на Б-га», что и привело к Холокосту, то с возникновением Израиля ситуация изменилась. Именно в сио­низме и в государственности Вайс видит преодоление еврейского бессилия. Более того, самозащита, в которой Израиль добился особых высот, выводит евреев «на переднюю линию фронта всего демократического мира».

Таким образом, Вайс вычерчивает следующую траекторию еврейской истории. Евреи всегда приспосабливались и достигли в этом несравненного мастерства, но подобная стратегия не помогла им преодолеть враждебность окружения, которая, напротив, развивалась in crescendo и принимала новые и новые формы: религиозную (юдофобия), расовую (антисемитизм), политическую (антисионизм). Выходом из этого порочного круга стало создание Государства Израиль.

Богатая мысль для эссе, только стоит ли ради нее предпринимать поверхностный пересказ двухтысячелетней истории, плавно переходящий в тривиальную правую демагогию? Но монография вызывает и более существенные претензии. Теория Вайс – как и любая глобальная теория, построенная на череде искусственно причесанных под одну гребенку примеров и паутине риторики, – весьма уязвима. Можно с тем же успехом взяться доказывать альтернативную гипотезу: что евреи не бежали власти, а изо всех сил стремились к ней, не брезговали героикой, а жаждали ее.

Вайс начинает свой рассказ с того, что талмудический трактат Гитин объясняет Иудей­скую войну и разрушение Второго храма еврейскими же грехами («беспричинной ненавистью»), не упоминая ни о еврейском героизме, ни о превосходящей военной мощи римлян. В подобной рефлексии Вайс видит признание «собственных ошибок» и «способ сохранения моральной независимости». Возможно. Но нельзя забывать о том, что классификация любого бедствия, случившегося с народом Х, как справедливого возмездия за грехи народа Х, характерна и для прочих традиций; редкий христианский хронист избегал формулировки «по нашим грехам», а от кого бы ему было защищать «моральную независимость»?

С другой стороны, трактат Вавилонского Талмуда – не единственный еврейский нарратив о разрушении Храма, и наименее историчный к тому же. Есть еще Сефер Йосипон, популярный средневековый псевдоэпиграф, ремейк сочинений Иосифа Флавия, как раз подчеркивающий еврейское сопротивление и героизм. На сочинениях, внешних по отношению к талмудической традиции, в том числе на упомянутой Сефер Йосипон, было воспитано стремление к военной героике у поколений сионистов, от балканских до российских и собственно израильских, – стремление столь явственное, что удивительно, как Вайс умудряется игнорировать его в пользу одного лишь герцлевского аполитизма и антимилитаризма в утопии «Обновленная земля».

Удивительно также слышать о еврейском дистанцировании и чуть ли не презрении к власти и властям, тогда как на протяжении всей диаспорной истории еврейские лидеры – что вавилонские экзилархи, что египетские визири, что придворные сефарды – только и делали, что добивались близости к государям и потом пестовали эту близость и кичились ею. Еврейские путешественники и прочие авторы плодили легенды об экзилархе как еврейском халифе, о rex iudaeorum в Нарбонне, о еврейском папе Эльханане, наконец. От лжемессий ожидалось не спасение евреев в какой-либо параллельной реальности, а именно обретение государственной власти: Давид Реувени объявлял себя главнокомандующим своего брата – царя, а Шабтай Цви и вовсе собирался занять престол султана.

Можно предположить, что, долго наблюдая пресловутую пассивность, антигероичность и аполитичность в фольклоре и литературе штетла (если угодно, бедного и глубоко провинциального), идишист Рут Вайс поддалась соблазну экстраполировать свои наблюдения на всю еврейскую историю и культуру. И академически эта экстраполяция не слишком удачна. Но скорее, в этой книге следует видеть другую ипостась Вайс – общественного деятеля и борца, автора скандальной книги «Если не я для себя: Либерализм предал евреев», ярого поборника политически некорректных точек зрения. «Евреи и власть» лучше рассматривать не как науч­поп от академической иудаики, а как отличный образчик правой публицистики, необходимый для уравновешивания доминантной на Западе левой интеллектуальной журналистики, которая не устает обличать вины Израиля перед палестинцами и успехи еврейского лобби во внешней политике США.

Галина Зеленина

 

В журнальном варианте

 

Батия Вальдман

Русско-еврейская журналистика (1860–1914): литература и литературная критика

Рига, 2008. – 357 с.

Книга Батии Вальдман посвящена истории русско-еврейской литературы в самый активный период существования еврейства Российской империи. Не случайно поэтому, что литературно-журнальный процесс ставится автором в прямую связь с процессом изменения еврейской жизни. Русско-еврейскую литературу она рассматривает как «ценный исторический материал», где зафиксированы «переживания российского еврейства, его потребности и идеалы». В то же время, анализируя литературные произведения и периодику, Вальдман стремится «не только увидеть целостную картину еврейской жизни, но и проследить изменение образного мира, поэтических средств, литературных жанров и форм».

В поле зрения Вальд­ман попадает практически вся многообразная картина русско-еврейской печати и литературы, наряду с известными фактами в книге использованы и архивные материалы. Мимо внимания автора не прошло по сути ни одно русско-еврейское издание, ни одно сколько-нибудь значительное литературное имя. Этот почти энциклопедический масштаб исследования – одно из главных его достоинств.

Автор выделяет три периода в истории русско-еврейской журналистики и связанной с ней литературы. Первый (1860–1880) – ассимиляционно-просветительский, реализовавшийся в первом еврейском издании на русском языке «Рассвет» (Одесса) и последующих – «Сион», «День», «Еврейская биб­лиотека», «Русский еврей» и др. Второй (1881–1899), после погромов 80-х годов, с ярко выраженными палестинофильскими тенденциями и антипогромной разъяснительной работой, связан с единственным периодическим органом – журналом «Восход», издававшимся в Петербурге вместе с приложением к нему, «Недельной хроникой “Восхода”». Русско-еврейскую журналистику третьего периода (1900–1914) «характеризует исключительное многообразие изданий, большое количество авторов, разнообразие тем и жанров», на первый план в ней выходят «не социальные и гражданские мотивы, а экзистенциальные проблемы», что отражало общие тенденции развития общественно-философской мысли и литературы конца XIX – начала XX века.

Такая периодизация близка той, которую предложил Ш. Маркиш (КЕЭ, т. 7, с. 535–548). К сожалению, выбрав в качестве нижней границы своего исследования 1914 год, автор монографии оставляет за ее пределами то, что происходило в русско-еврейской литературе потом (возможно, впрочем, это тема ее будущего исследования). А ведь, по мнению того же Маркиша, в годы первой мировой войны, революции и Гражданской войны эпоха ее расцвета продолжалась. Постепенно угасая в условиях тоталитаризма, она все же дала ряд ярких имен, среди которых в первую очередь надо назвать Исаака Бабеля, чьи художественные открытия определили пути возрождения и развития русско-еврейской словесности в XX и XXI веках.

Но внимание Вальдман сконцентрировано на другом. Ей удается ярко показать, как зарождался и развивался поток русско-еврейской периодики, проследить его повороты и изменения, обретения и потери. Общий вектор развития русско-еврейской литературы определяется автором как «поворот от тенденциозности и бытописательства к большей объективности и психологизму», происходивший в значительной степени под влиянием аналогичных тенденций в русской и отчасти европейской литературах. Процессу влияния Вальдман уделяет особое внимание, подробно останавливаясь на произведениях русских писателей (Льва Толстого, Салтыкова-Щедрина, Тургенева, Достоевского, Лескова, Мордовцева, Короленко, Чехова, Горького), посвященных еврейской теме, и на отношении этих писателей к евреям и еврейскому вопросу. Важно также, что в книге зафиксирована ответная реакция еврейской критики и публицистики.

Пик достижений русско-еврейской литературы, как следует из книги, падает на 80–90-е годы XIX столетия – период стилистических поисков и расширения жанровых рамок. Наряду с оригинальной литературой активно развивалась переводная, обогатившая русско-еврейскую прозу, поэзию и драматургию «не только своим содержанием, но и художественным многообразием».

«Подлинным открытием» для автора, по ее словам, «явилась литературная критика, уровень которой начиная с 80-х годов XIX века был необычайно высок. Оперативно реагируя на все новое, что появлялось в еврейских литературах на разных языках, в русской и западных литературах на еврейские темы, она не только формировала художественный вкус своих читателей, но и оказывала влияние на развитие литературы, на сам литературный процесс».

Большинство выводов исследовательницы не вызывают желания полемизировать. Пожалуй, трудно согласиться лишь с утверждением, что «в конце XIX – начале XX века бурно развивающаяся литература на древнееврейском и идише сменяет (курсив мой. – С. Л.) русско-еврейскую литературу». Представляется, что их развитие шло параллельно и во взаимовлиянии, а русско-еврейская литература, получившая в это время приток свежих сил (С. Юшкевич, Д. Айзман, В. Жаботинский, О. Дымов, А. Соболь, А. Свирский и др.), находилась на подъеме вплоть до полосы войн и революций.

Стив Левин

 

О восточноевропейском еврействе – энциклопедически

 

YIVO Encyclopedia of Jews in Eastern Europe. Vol. 1–2

Ed. Gershom David Hundert

Yale University Press, 2008

Выход энциклопедии восточноевропейского еврейства – итог десятилетнего труда большого авторского (450 ученых из 16 стран) и редакторского коллектива на базе YIVO (Идише виссеншафтлихе организацие, Институт еврейских исследований, Нью-Йорк). В предисловии, написанном главным редактором Гершомом Хундертом, отмечается, что цель энциклопедии – «представить цивилизацию предков большинства евреев в мире на основе современных объективных научных исследований». И действительно, еврейская Восточная Европа описана в большинстве статей без предубеждения и ностальгии. Здесь нашлось место статьям о религиозной и светской жизни, о городах и сельской местности, о хасидах и митнагедах, идишистах и гебраистах, сионистах и ассимиляторах… Энциклопедия стремится пролить свет не только на достижения «высокой» культуры, но и рассказать о повседневной жизни «обыкновенных» евреев: их одежде, жизненном цикле, круге чтения, фольклоре.

Еще в 1983 году, выступая в Йельском университете, Гершон Коэн привлек внимание к тому факту, что «цивилизация восточноевропейского еврейства была значительно более разнообразной и противоречивой, чем можно предположить, исходя из сентиментального представления о штетле». Действительно, еврейская жизнь в этом регионе не отличалась монолитностью, так что редакторам и авторам пришлось приложить немало усилий, чтобы отразить ее во всей разнородности ее проявлений.

Созданию подобной энциклопедии помогла обретенная после краха коммунистического блока возможность без ограничений пользоваться архивами и библиотеками стран Восточной Европы и бывшего Советского Союза, заниматься полевыми исследованиями. Кроме того, интенсифицировались научные контакты между учеными из этих стран и их зарубежными коллегами. Как результат – взрыв новой информации и новых интерпретаций истории восточноевропейского еврейства, что нашло отражение в монографиях и научных журналах. Настало время собрать плоды этой работы в сравнительно компактном издании.

Несомненно, Хундерт по-своему прав, когда отмечает, что эта энциклопедия беспрецедентна. Вместе с тем нельзя пройти мимо первого подобного опыта: еще в начале XX столетия коллектив русско-еврейских историков издал в Петербурге 16‑томный «свод знаний о еврействе и его культуре в прошлом и настоящем» – Еврейскую энциклопедию. В ее основу была положена 12‑томная Еврейская энциклопедия, вышедшая чуть ранее в Нью-Йорке на английском языке. Но петербургская энциклопедия представляла во многом самостоятельный труд. Редакция включила в нее оригинальные статьи по истории и современному положению евреев России и Польши, обстоятельные обзоры, посвященные культуре и демографии. Один из основополагающих принципов российской энциклопедии состоял в том, что авторами большинства статей были специалисты, писавшие о тех предметах, которыми они профессионально занимались, тем самым делая свою научную работу достоянием широкой общественности. От этого подхода фактически вынуждена была отказаться редакция Краткой еврейской энциклопедии, вышедшей в Израиле в 1976–2002 годах. Новая энциклопедия возвратилась к тому же принципу, заказав статьи наиболее авторитетным в тех или иных областях авторам. Так, Ян Гросс написал статью о Едвабне, Цви Гительман – о коммунизме, Джей Наррис – об изучении Талмуда, Давид Роскис – о памяти, Рут Вайс – о И.-Л. Переце, Тод Энделман – об ассимиляции, Хава Турнянский – о ранней литературе на идише, Дан Мирон – о Шолом-Алейхеме и Менделе Мойхер-Сфориме, Чарен Фриз – о браке, Элишева Карлебах – о мессианизме, Йонатан Френкель – о еврейских партиях и идеологиях…

Разумеется, и по сей день далеко не все аспекты истории и культуры восточноевропейских евреев получили должное освещение. Относительно слабо исследована экономическая история, недостаточно изучено (в сравнении, скажем, с евреями Польши) еврейство Румынии и Венгрии. Редакция, насколько возможно, стремилась решить эту проблему, уделяя внимание регионам, находящимся за пределами польско-литовского центра. С самого начала проекта осознавалась и необходимость решить гендерную проблему. Отсюда принципиальная установка на акцентирование участия женщин в еврейской жизни, давшая любопытные результаты, особенно в разделах, посвященных повседневности. Роли и месту женщины в различных слоях и субкультурах посвящен обширный очерк «Гендер» (автор П. Хуман).

Географические рамки энциклопедии включают территории к востоку от немецкоязычных регионов, к северу от Балкан и к западу от Урала. То есть эти границы приблизительно соответствуют сегодняшним Чехии, Словакии, Венгрии, Румынии, Польше, Балтийским государствам и Финляндии, Молдове, Украине, Беларуси и европейской России. Хронологические рамки охватывают период от самых ранних свидетельств о еврейском присутствии в Восточной Европе до конца XX века. Дискуссионным при разработке концепции был вопрос о нижней границе фиксируемых событий. Звучали предложения ограничиться происходившим до 1939 года, ибо традиционный мир восточноевропейского еврейства исчез в результате Холокоста. Тем не менее нам представляется, что принятое решение абсолютно верно, ведь евреи продолжают жить на этих территориях до настоящего времени.

Последним столетиям уделено больше места, чем, скажем, периоду поздней античности и средним векам. Биографические статьи посвящены только евреям, такие фигуры как Хмельницкий, Сталин или Масарик лишь упоминаются в соответствующих контекстах. Концепция энциклопедии состоит в том, чтобы зафиксировать прежде всего собственно еврейский опыт, поэтому участию евреев в иных национальных культурах, политических или идеологических движениях уделяется минимум внимания. Определяющим принципом включения в словник того или иного персонажа явилась его деятельность на территории Восточной Европы. По этой причине сюда не вошли евреи с восточноевропейскими корнями, которые сыграли значительную роль в тех или иных сферах жизни, но за пределами данного региона (например, основатели рабочего движения или киноиндустрии США, деятели сионистского движении и государства Израиль). Исключения, как журналист Перец Смоленский или прозаик Йозеф Рот, редки.

С энциклопедией достаточно легко работать. Этому помогают различные указатели: тематический, именной, понятийный, географический и прочие. В конце издания помещен краткий глоссарий. В двухтомнике сохранена ашкеназско-ивритско-идишская версия того или иного понятия, события или явления, например, партия «Агудат Исраэль»; «gzeyros takh vetat» (хмельничина) и т. д. Энциклопедия ориентирована прежде всего на англоязычного читателя, поэтому пристатейная библиография в основном состоит из публикаций на английском.

К сожалению, российских авторов, в отличие, скажем, от польских, можно пересчитать по пальцам – В. Дымшиц, М. Куповецкий, В. Иванов, Д. Эльяшевич, Г. Элиасберг. Подчас это сказалось на качестве статей. Так, крайне эскизно представлена еврейская жизнь постсоветской Москвы у израильского автора Л. Прайсмана, четверть века назад из Москвы уехавшего. В статье о Петербурге (автор – известный американский историк Бенджамин Натанс) не указана даже нынешняя численность еврейского населения Северной столицы. Вообще, российским городам не повезло: кроме Москвы и Петербурга в энциклопедию вошла статья лишь о Ростове-на-Дону, а также о Биробиджане. Кстати, спорным выглядит решение не включать статьи о территориях к востоку от Урала – за исключением того же Биробиджана. Хотя за Уралом начинается Азиатский континент, игнорирование евреев Сибири и Дальнего Востока – составной части российского еврейства – выглядит искусственно. По крайней мере обзорная статья о евреях этого региона выглядела бы вполне уместной.

Серьезной оплошностью составителей представляется отсутствие статей о ведущих русско-еврейских историках Сауле Гинзбурге и Пейсахе Мареке, в то время как статья об авторе того же круга Юлии Гессене в издание вошла. «Последний из могикан» еврейских историков в Советской России Саул Боровой, почти все свои работы написавший на русском языке, попал… в перечень идишских писателей. Статья израильского автора Т. Фридгута (известного прежде всего своей книгой о шахтерах Донбасса) «Антисионистский комитет советской общественности» далеко не полностью отражает деятельность этой созданной КГБ организации – даже не упомянуто, в частности, ее намерение провести в Москве Всемирный антисионистский конгресс…

Я уже было дописал рецензию, когда мое внимание привлекла статья «Фотография», со знанием дела написанная Д. Шниром. Подпись под одной из иллюстраций гласила: «Моисей Наппельбаум. Портрет Всеволода Мейерхольда». Но, ей-ей, с портрета смотрел… Максим Горький.

Александр Локшин

 

ПЛЮС ЭЛЕКТРИФИКАЦИЯ ПАЛЕСТИНЫ

 

Владимир Хазан

Пинхас Рутенберг: От террориста к сионисту. Т. 1–2

Jerusalem: Gesharim; М.: Мосты культуры, 2008. – 978 с.

Герой новой книги израильского ученого Владимира Хазана – Пинхас (Петр) Моисеевич Рутенберг (1879–1942), инженер, член партии социалистов-революционеров, организовавший убийство Георгия Гапона в 1906‑м, стоявший у истоков формирования Еврейского легиона и участвовавший в работе по созыву Американского еврейского конгресса во время первой мировой войны. Кроме того, Рутенберг был помощником главнокомандующего Петроградским военным округом при Керенском, членом Совета обороны Одессы в период французской интервенции, а впоследствии – электрификатором британской Палестины и главой Ваад Леуми в 1929–1931 и в 1939–1940 годах.

Заметная роль, сыгранная Рутенбергом как в годы российской революции, так и при освоении евреями Палестины, а также его весьма колоритная и неординарная натура (адвокат Оскар Грузенберг назвал Рутенберга «безжалостным убийцей, неутомимым перебежчиком из одного стана в другой, честолюбцем», не останавливающимся ни перед чем) не были обойдены вниманием исследователей. Еще при жизни Рутенберга вышла его биография, написанная журналистом Я. Яари-Полескиным (1939), а уже в наши дни – обширный труд израильского историка Э. Шалтиэля (1990). Обе книги, однако, написаны на иврите, что затрудняет знакомство с ними за пределами Израиля, к тому же допалестинский период жизни Рутенберга освещен в них недостаточно подробно. Хазан успешно заполняет многие пробелы на основе русско­язычной части хайфского архива «революционера-электрика», с привлечением материалов из архивов Дымова и Жаботинского, а также из Гуверовского института при Станфордском университете и Центрального архива сионистского движения (Иерусалим).

В книге описываются деловые и личные отношения Рутенберга с Горьким, Савинковым, Бурцевым, четой Фондаминских, Хаимом Вейцманом, Берлом Кацнельсоном и многими другими, а также с первой женой (О.Н. Хоменко) и детьми. В особую заслугу Хазану следует поставить то, что с помощью дневника и писем Рутенберга ему впервые удалось продемонстрировать ранимую сторону души «человека из железа», который в письме к Жаботинскому призывал «кипятиться <…> по холодному расчету», А.М. Беркенгейму писал, что «нервов не существует», а в дневниковой записи жаловался на непосильность собственной ноши: «Зачем эта невыносимая тяжесть на моих маленьких плечах?» Книга иллюстрирована редкими фотографиями и снабжена девятью приложениями, самым ценным из которых является перевод с идиша статей Рутенберга, опубликованных в газете «Di Varhayt» в 1916–1917 годах.

Помимо выполнения чисто фактографической задачи, Хазан стремится объяснить, почему и каким образом в личности Рутенберга сочетались революционный терроризм и сионизм – явления, у которых как будто бы не так уж много общего. Конечно, говорить о Рутенберге как о террористе в буквальном смысле слова можно лишь с некоторой натяжкой: сам он Гапона не убивал и до и после этой истории к революционному террору отношения не имел. Речь, скорее, нужно вести о том, что Рутенберг был принципиальным сторонником террора как эффективного метода политической борьбы. Да и к сионистам он примыкал лишь постольку поскольку (как утверждал он сам, «если бы я не был евреем, я был бы черносотенцем»). По проницательному замечанию Хазана, Рутенберг «в сионистских рядах представлял явление особенное, “пограничное”, разделяющее взгляды “настоящих” сионистов лишь в той мере, в какой они смыкались с идеями всемирной революции и столь же всемирного освобождения евреев, да и равным образом всех прочих “малых народов”». Именно обостренное чувство социальной справедливости объединяло революционную и националистическую составляющие рутенберговской деятельности (впрочем, это чувство иногда вытеснялось производственной необходимостью: достаточно обратиться к истории о том, как Рутенберг-предприниматель обошелся с рабочими хайфского металлообрабатывающего завода, в 1929 году устроившими забастовку, которая грозила сорвать своевременный ввод в эксплуатацию электростанции на Иордане).

Несколько труднее согласиться с очерченными Хазаном контурами эволюции взглядов Рутенберга (от терроризма к сио­низму). Подразумевается, что Рутенберг отходил от убеждения в допустимости террористических методов воздействия по мере накопления опыта сиониста-практика. В качестве примера Хазан приводит условия, на которых в конце 1930‑х годов Рутенберг соглашался предоставлять финансовую поддержку Эцелю – подпольной организации, боровшейся с британским присутствием в Палестине: «только в рамках борьбы, лишенной экстремистских проявлений». Однако сам Хазан рассказывает о состоявшейся в 1940 году лондонской встрече Рутенберга с дипломатом и писателем Робертом Брюсом Локкартом, на которой Рутенберг высказался за физическое устранение муфтия Хадж Амин эль-Хусейни (лидера палестинского национального движения) и предложил забросить в СССР группу диверсантов для подрывной деятельности против советско-германского блока. К этому следует добавить, что годом ранее в беседе с Верховным комиссаром Палестины Гарольдом Мак-Майклом Рутенберг настаивал: британское правительство «должно в гораздо большей мере использовать Фахри Нашашиби (влиятельного оппонента палестинскому национализму, организатора так называемых “отрядов мира” в период арабских волнений в Палестине в 1936–1939 годах. – А. Р.) и противопоставить терроризму контр-терроризм» (National Archives at Kew, London, CO733/409/10). Стоит ли удивляться, что Мак-Майкл предупреждал британского министра колоний Малкольма Макдональда о том, что с Рутенбергом «несомненно требуется осторожность» (там же), а чиновник того же министерства Э. Мэтисон в конфиденциальном комментарии к сообщению о том, что Рутенберг предлагает пускать в Палестину не малоимущих, а так называемых «еврейских капиталистов» (т. е. тех, у кого на счету в банке было более тысячи фунтов стерлингов), при условии, что половина их капитала будет инвестирована в компанию Рутенберга, отмечал: у жизненной философии Рутенберга «больше общего с “Майн Кампф”, чем с Торой» (National Archives, CO733/426/10)?

Окончательной и всесторонней оценке противоречивой фигуры Рутенберга продолжает препятствовать недостаток сведений о нем, который увлекательная монография Хазана восполняет лишь частично. Пожалуй, воссоздание богатой разноплановыми событиями жизни Рутенберга во всем ее объеме будет под силу лишь коллективу авторов, владеющих не только ивритом, идишем, русским и английским, но также французским и итальянским языками (Рутенберг много времени проводил в Париже и долго жил и работал в Италии). Остается надеяться, что такой коллективный труд не замедлит появиться.

Андрей Рогачевский

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.