Смягчающее обстоятельство, или банальность зла

Давид Гарт

 

Режиссер Стивен Долдри

Чтец

США–Германия, 2008

 

Гейдельберг, конец 50‑х. Бурная связь школьника из интеллигентной семьи с кондукторшей бальзаковского возраста. Случайная встреча. Мытье в ванной. Велосипедные прогулки за город. Купание ню в сверкающей на солнце речке. Грубые ссоры и страстные примирения. И чтение, чтение: он читает ей вслух книги из школьной программы: Марка Твена, Гомера, Чехова. Но кроме этого, ничего личного. Даже имена друг друга – Ханна и Михаэль – они выясняют не сразу. Она никогда не произносит его имени – она называет его Малыш.

1960‑е. Студент-юрист видит свою бывшую возлюбленную на суде над нацистскими преступниками. В годы войны она работала охранницей в концлагере, посылала заключенных на смерть, а под конец, повинуясь приказу, не отперла двери церкви, в которой 300 человек сгорели заживо. Предательские сослуживицы под улюлюканье горящей праведным гневом публики спихивают на Ханну основную вину, она признается и получает пожизненное заключение. Признается, как понимает только Михаэль, не потому, что виновна более остальных, а потому что безграмотна и стыдится этого больше, чем убийства.

1970‑е. Разведенный Михаэль вспоминает о своей первой любви и начинает посылать ей в тюрьму кассеты с записями – он начитывает для нее те же самые книги: «Илиаду», «Одиссею», «Даму с собачкой». Ханна научается читать и писать и пишет Михаэлю: «Спасибо, Малыш». Но он ни разу не отвечает…

Фильм удивительно слезоточив, и природа этой слезоточивости загадочна, так как его самые сентиментальные моменты вроде бы совершенно не достойны жалости. Что финал, где главный герой встречается с уцелевшей в той самой церкви еврейкой, в ее роскошной манхэттенской квартире, и они планируют, как пустить завещанные Ханной деньги на еврейскую благотворительность: безвкусный союз немецкой педантичности с американской прагматичностью. Что зачин: туповатая, истеричная, чувственная тетка, исходящий гормонами мальчуган и их сугубо временные и сугубо плотские отношения. А дальше – сплошной поток жалости к себе. Или все-таки нет? Или большое чувство и острый комплекс вины за преступления предыдущего поколения?

Фильм «Чтец», снятый по одноименному автобиографическому роману Бернхарда Шлинка (1995), роману нашумевшему и переведенному в свое время на 40 языков, получил, как известно, своего «Оскара» – за лучшую женскую роль (Ханна Шмитц – Кейт Уинслет). Примечательно, что осенью и зимой в американской прессе прошла, можно сказать, кампания под девизом: «Не давайте “Чтецу” “Оскара”!» Особенно отличились еврейские журналисты и представители известных организаций. Так, глава нью-йоркского отделения Центра Симона Визенталя увидел в «Чтеце» симптом ревизионизма Холокоста, от которого, понятно, один шаг до отрицания Холокоста. Критики, тщательно ознакомившиеся с вопросом, возмутились отсутствием в фильме некоторых моментов. Прежде всего, сцены массового убийства заключенных в горящей церкви, а эта сцена, будь она показана во всей своей мощи, несомненно заставила бы зрителей осуждать Ханну. А вместо этого, восклицают рецензенты, нам добрую треть фильма показывают ее прелести, и эта обнаженка – не что иное, как манипуляция, вызывающая иллюзию близости к героине и затем симпатию к ней. Второй момент – выкинутый из фильма воспитательный сюжет. В романе Ханна, научившись читать, знакомится в тюрьме с литературой по Холокосту: Примо Леви, Эли Визель и другие – узнает что-то для себя, ужасается, раскаивается. Грамотность дает знание и воспитывает нравственность. Сценарист и режиссер опустили эту деталь, не желая, чтобы фильм был искупительным: «Слишком много фильмов про Холокост предлагают ложное искупление», – сказал Долдри. Но теперь, негодуют еврейские журналисты, ее грамотность лишена всякой связи с Холокостом! Какое нам дело до того, что она может читать чеховскую «Даму с собачкой»?! Резюме обличительных рецензий таково. Кому нужен очередной фильм про Холокост, бальзамирующий его ужасы искусно пролитыми слезами и призывающий нас жалеть охранницу концлагеря, как будто безграмотность извиняет ее преступления, как будто она может быть смягчающим обстоятельством!

Эта прелестная зацикленность, сплоченность и бдительность в деле недопущения ревизионизма не может не вызывать восхищения, но дело в том, что фильм-то не совсем о Холокосте. Фильм о том, как из хороших мальчиков вырастают несчастные и трусливые мужчины. О том, что нельзя безапелляционно осуждать близкого человека за что бы то ни было, выходящее за пределы ваших с ним отношений. О том, что зло, конечно, должно быть наказано, но зачастую непонятно как. О полномочиях суда: вправе ли одни немцы судить других немцев – а судьи кто? А что они сами делали с 39-го по 45-й? («А что бы вы сделали на моем месте?» – спрашивает судью Ханна.) Ведь недаром союзники заявили о «коллективной вине» всего немецкого народа за ужасы нацизма. О пределах ответственности обычного человека: можно ли обвинять гражданина в том, что он выполнял приказы своего государства, пусть это государство и было постфактум признано бесчеловечным и преступным? Очевидный в отношении Адольфа Эйхмана, этот вопрос неочевиден в отношении Ханны Шмитц. И раз для того, чтобы американские киноакадемики и миллионы зрителей задумались над этими дилеммами, нужно полчаса показывать постельные сцены, то на здоровье. А если кто боится переволноваться и на весь остаток фильма утерять способность трезво мыслить, всегда же можно смотреть в потолок.

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.