[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  АПРЕЛЬ 2009 НИСАН 5769 – 4(204)

 

Ювелир из Тегерана

 

Далия Софер

Сентябри Шираза

Пер. с англ. О. Дементиевской

М.: Книжники; Текст, 2009. – 432 с. (Серия «Проза еврейской жизни.)

Дебютный роман Далии Софер о судьбе богатой еврейской семьи в дни исламистской революции в Иране влиятельная «Нью-Йорк таймс» назвала одним из лучших романов позапрошлого года. Что и говорить, описанные романисткой драматические события 1979–1980 годов отменно рифмуются с антизападной риторикой нынешнего иранского президента… Однако у россий­ского читателя этот роман способен вызвать параллели другого рода – с революцией русской. О которой тоже написано немало страшных страниц.

Герои романа – представители еврейской общины в Иране, в прежние времена весьма многочисленной. Предки преуспевающего ювелира Исаака и его жены Фарназ поселились в Персии давным-давно. Познавший в молодости нужду (отец его промотал фамильное состояние), Исаак много и упорно работал. Ум, трудолюбие и талант сделали его зажиточным, уважаемым человеком. Но все пошло прахом в первые же дни революции. Новая власть припомнила ювелиру и его связи с шахским двором, и «недопустимый» (читай: свет­ский) образ жизни, и богат­ство. И конечно, родственников в Израиле. «Признайся, что ты сионистский шпион!» – кричит Исааку следователь – политзэк при старом режиме, типологически схожий с фанатиками-чекистами отечественного разлива. Не добившись признания в шпионаже, тюремщики начинают методично избивать ювелира.

Истязуемых здесь – с изощренным восточным садизмом – бьют палками по пяткам: это вызывает адские муки и при отсутствии медпомощи чревато гангреной. Пытки арестантов чередуются с расстрелами самых неисправимых… Параллельным планом идет хроника жизни других членов семьи в те же дни. На глазах у Фарназ ювелирную контору мужа грабят «стражи исламской революции» под предводительством бывшего менеджера этой фирмы. Дочь-школьница, оказавшись в доме подруги, крадет из шкафа ее отца-«стража» несколько папок с делами на врагов революции и тем спасает этих людей от верного ареста. Сын-студент, изучающий в Нью-Йорке архитектуру, от безденежья нанимается в подмастерья к пожилому хасиду-шляпнику. (Тот, кстати, оказывается беженцем из Советской России, где его отец сидел за национализм.)

К Исааку тюремщики проявляют снисхождение… в обмен на его вклад в тегеранском банке. Купив таким образом свободу, Исаак бежит с семьей за границу, на Запад. Деньги из банка Женевы помогут героям романа начать новую жизнь за океаном...

Такая вот невеселая история с древней, нестареющей моралью и вечными истинами. Ни один дом под небесами не вечен, страдания могут обрушиться на тебя внезапно, стихия людской злобы иррацио­нальна. Однако и в «варварской» стране не без добрых людей. Хабибе, прислуга в доме Исаака и Фарназ, крадет из кармана сына-«стража» и уничтожает документ, политически компрометирующий хозяев…

Роман написан энергично, на хорошем дыхании. В нем соединились документальный политический антураж и живая, отчасти мелодраматическая, человеческая история. Страсть и искренность уравновешены чувством меры и формы – немалая удача для дебютного, к тому же в значительной степени автобиографического произведения. Да и сама фактура романа для российского читателя во многом «дебютная» – и это способно привлечь к «Сентябрям» дополнительный интерес.

 

Человек с почтовой марки

 

Яков Пекер

Евреи на марках и открытках. Иллюстрированные биографические очерки

Jerusalem: Gesharim; М.: Мосты культуры, 2008. – 256 с.

Инженер Яков Пекер – давний и заядлый коллекционер марок, открыток, конвертов (а также, заметим в скобках, монет и минералов). В его собрании, активно пополняемом и сегодня, – экспонаты из разных стран, в том числе весьма экзотических или вовсе не существующих ныне. Якова Давидовича всегда интересовала и еврейская тематика почтовых знаков. Здесь ему тоже попадались раритеты – например, советская марка 30-х годов, изображающая трудящихся Биробиджана.

Собиратель нашел интересный формат для издания своей коллекции. Он сгруппировал краткие биографические очерки о знаменитых евреях «по профессиональному признаку» и проиллюстрировал очерки изображениями почтовых знаков.

В книге четыре раздела – «Юристы, правозащитники», «Предприниматели, менеджеры, филантропы», «Изобретатели, конструкторы», «Медики, физиологи, биохимики». Состав ее, по-видимому, соответствует «научно-техническому» профилю коллекции Пекера. А вот, к примеру, деятелей искусства, политики, религиозных лидеров здесь практически нет.

Издание получилось красочным и познавательным. Если мысленно изъять из книги все репродукции марок и конвертов, получится биографический справочник типа «Сто знаменитых евреев». Если, наоборот, рассматривать только иллюст­рации – филателистический (филокартический) альбом, собрание редких образцов почтовой полиграфии. Соединение же истории и марок дало необычный многоуровневый эффект.

Первый уровень – «прямой»: марки с портретом деятеля, которому посвящен очерк. Второй – «метонимический»: почтовый знак иллюстрирует какую-либо часть биографии персонажа, город, профессию, место работы, его самое знаменитое детище и т. д. Например, на марках из раздела «Конструкторы» зачастую изображены самолеты, ракеты, телевизоры и прочая техника, спроектированная выдающимися инженерами. Знаки же с видами городов придают книге черты некоего «загранпаспорта», испещренного штампами-визами… Третий уровень – «общий»: это когда, скажем, к очерку о профессоре-ортопеде Аркадии Каплане прилагается марка «Медицина» (ну нет марок с протезами, что тут поделать!..). Наконец, к статьям о знаменитых евреях, чей образ и труды не увековечены департаментами связи, прилагаются обычные «непочтовые» портреты. Хотя тоже размером с марку.

Книга составлена на основе фактов, хорошо известных знатокам биографической иудаики, но читать и рассматривать ее все равно интересно. Неофит может узнать о создателях первых советских мотоцикла и троллейбуса; о первом руководителе «Аэро­флота», чей прах был позднее изъят из Кремлевской стены (!); о конструкторе первого израильского самолета. А какая судьба была подчас у «человека с почтовой марки»! Евреем, если кто не знает, был первый генерал-губернатор Австралии – уроженец этого континента (Айзек Айзекс, с 1931 года). Львовский юрист и общественный деятель Эмиль Зоммерштейн в 1944-м попал прямиком с нар ГУЛАГа в члены просоветского Временного правительства Польши. Инженер Александр Зархин, тоже сталинский зэк в 30-х, каким-то образом (каким – автор не сообщает) в 1947 году перебрался из Советского Союза в Эрец-Исраэль и прославился там как изобретатель опреснительных установок. Врач из Вильно Цемах Шабад стал прототипом Доктора Айболита. Кораблестроитель Моисей Шифрин принимал в эксплуатацию крейсер «Киров», строившийся в 1930-х годах, между прочим, в фашистской Италии. Ну и, само собой, большие очерки посвящены Фрейду, Пулитцеру, Лавочкину, Заменгофу, семье Ротшильдов…

Воспроизведенная в книге коллекция – это своего рода история евреев в «почтовом» ракурсе, субъективная и локализованная. История, полная ярких страниц. Чего стоит, к примеру, штемпель «Доставлено вертолетом» на конверте, отправленном в 1988 году с борта ледокола «Арктика» (там проводил исследования маститый инженер-радиолокаторщик Моисей Финкельштейн).

Андрей Мирошкин

 

Антисемитизм в XXI веке

 

Юрий Табак

Сумерки шовинизма

Изд. 2-е, испр. и доп.

М.: Akademia, 2008. – 219 с.

«Дома новы, но предрассудки стары. / Порадуйтесь, не истребят / Ни годы их, ни моды, ни пожары». Горькие слова Чацкого невольно вспоминаются, когда читаешь книгу историка и публициста Юрия Табака. В современной России ежегодно появляется немало ксенофобских, в том числе антисемитских, сочинений, по которым буквально плачет статья 282 УК РФ, карающая за возбуждение национальной и религиозной ненависти и вражды. И тем не менее подобная продукция находит своего издателя и читателя. Найти же работы с аргументированной критикой таких изданий гораздо труднее. Книга Табака – одна из немногих в этом ряду.

Как справедливо пишет автор, «в силу разных причин на евреев возлагали вину за всевозможные несчастья – голод, нищету, эпидемию, войны. Времена меняются, а враг и супостат тот же». Распад СССР, трудности переходного времени, испытания, выпавшие на долю россиян, – во всем этом, как и прежде, видят «еврейские происки». Авторы сочинений, отрецензированных Табаком, объявляют евреев «главными врагами России и человечества». Как известно, Гитлер придерживался такого же мнения, что не помешало, например, Г. Климову (автору «Красной каббалы» и «Протоколов советских мудрецов») объявить евреем самого Гитлера! Более того, Климов весь гитлеровский Рейх причисляет к «жидам».

Впрочем, пишущие (и издаваемые!) в XXI веке российские авторы еще и не такое «открыли». Вот, например, В. Попов («Обезьяны Путина») «страстно доказывает, что все нынешние российские правители во главе с Путиным – это потомки болотных обезьян – вампиров лемурийской расы». «А при чем тут евреи?» – напрашивается вопрос. Оказывается, от упомянутых «лысых обезьян» произошли «кавказские и семитские народы», и наибольший процент их потомков – «среди евреев». К последним относятся Ленин, Сталин, а из современников – Лужков-Кац и внук «ленинского повара Путина».

«Абсурд, бессмысленность, параноидальный бред – это вообще главные характеристики рецензируемой литературы», – отмечает Табак. Однако он совершенно справедливо подчеркивает, что этот «бред, зафиксированный на тысячах страниц», – не просто «плод больного воображения», но «практический инструмент для распространения в обществе страха, ненависти, апокалиптических настроений, внедрения в сознание людей образа врага». История антисемитизма, напоминает автор, дает немало примеров того, как самые абсурдные и бредовые измышления успешно применялись для манипулирования толпой и «достижения определенных политических и религиозных целей, для захвата экономических рычагов власти». Не случайно в книге «Сумерки шовинизма» большое внимание уделено работам крупных и мелких политиков и политиканов, подвизающихся на современной российской политической сцене, – от лидера КПРФ Г. Зюганова до бывшего депутата Госдумы А. Савельева и «национал-державника» А. Севастьянова, не гнушавшегося восхвалять самого Гитлера. Все они отдали антисемитизму щедрую дань.

Не уклонился Табак и от анализа произведений популярного церковного публициста дьякона А. Кураева, известного математика (и не менее извест­ного антисемита) академика И. Шафаревича и писателя А. Солженицына, который, к сожалению, тоже разделял некоторые антисемитские предубеждения и предрассудки.

Тот, кто внимательно прочтет талантливую книгу Табака, сможет вполне квалифицированно судить об издающихся в России антисемитских, ксенофоб­ских «трудах». И можно только согласиться с заключительными словами автора: «Поток подобной литературы и публицистики необходимо пресекать. Удивительно, что российская прокуратура не реагирует на появление десятков таких статей и книг, по сути своей нацистских».

Виктор Дашевский

СУДЬБА РОССИЙСКОГО ЕВРЕЯ В ЭМИГРАЦИИ

 

Павел Лавринец

Евгений Шкляр: жизненный путь скитальца

Вильнюс: Издательство Вильнюсского университета, 2008. – 382 с.

Книга вильнюсского филолога Павла Лавринца – первое монографическое исследование, по­свя­щенное судьбе поэта, литературного критика, публициста, журналиста, ведущего переводчика литовской литературы в межвоенный период Евгения Шкляра. Несмотря на то что имя Шкляра, принадлежащего, как минимум, трем литературным традициям – русской, русско-еврейской и литовской, – достаточно хорошо известно, в книге впервые сделана попытка целостного представления и осмысления его жизненного пути и творческого наследия.

Опираясь на многообразный материал (архивные источники, материалы дореволюционной российской, русской эмигрантской и литовской периодической печати, тексты Шкляра), Лавринец детально воссоздает этапы личностной и творческой биографии своего героя, складывавшейся в нескольких этнокультурных пространствах. Базовыми для исследования, как заявлено во введении, явились концепты литературного поведения и литературной репутации; очевидно, что первое рассматривается как инструмент для формирования второй. При всей оправданности подобного подхода, представляется возможным рассматривать «феномен Шкляра» в категориях более общего порядка и говорить о стратегиях и механизмах формирования (авто)идентичности – как для «внутреннего», личностного, так и для «внешнего», социального потребления. Выражаясь несколько иначе, можно говорить о формировании автообраза, направленного вовнутрь и вовне – при любом из обозначенных подходов «казус Шкляра» представляет не только собственно историко-литературный, но и более широкий феноменологический интерес. Вместе с тем с точки зрения структуры еврейской идентичности в условиях эмиграции (по существу, двойного изгнания, протяженного во времени и пространстве) случай этот не только весьма показателен, но и вполне типичен.

Шкляр, родившийся в 1893 году в Екатеринославе в семье горного инженера и известного изобретателя Льва Шкляра, в силу обстоятельств вынужден был на протяжении своей жизни корректировать собственную биографию, чтобы вписаться в этнокультурную среду, в которой оказывался. Корректируя биографию, он тем самым менял акценты, определяющие идентичность. Инструментами для этого выступали многочисленные анкеты, которые Шкляру приходилось заполнять; журналистская и публицистическая деятельность; поэтическое творчество, тематика которого далеко не всегда определялась соображениями исключительно литературного характера.

Большая часть жизни Шкляра была связана с Литвой – и этим обстоятельством обусловлена избранная им ориентация на «литовскость», проявлявшаяся не только «по внешнему, казалось бы, фактору места жительства, но и по тематике значительной доли стихотворений и сознательно выбранной линии литературного поведения». С первых дней пребывания в Литве (Ковно, где он оказался в 1921 году) Шкляр «позиционировал себя поэтом Литвы и певцом литовской темы». Впоследствии он сам и многие из тех, кто писал о нем, утверждали, что первое его стихотворение о Литве было опубликовано еще в 1912 году (в приложении к «Киевской мысли»!). Его стихи переводила на литовский язык Саломея Нерис; литовские критики писали о его книгах, что, написанные по-русски, они литовские по духу.

Кроме Литвы, Шкляр в 1920‑х годах жил в Риге, Берлине, Париже – признанных центрах русского рассеяния, где сотрудничал в русских и русско-еврейских периодических изданиях (в «Сегодня», «Последних новостях», «Рассвете»), «вращался в русских и русско-еврейских литературных кругах», близких к этим изданиям. Однако литовская тема оставалась приоритетной и в эти годы: в 1927 году в Париже вышел в свет поэтический сборник Шкляра «Летува – золотое имя»; кроме того, Шкляр продолжал сотрудничество в литовской периодике.

В последней главе, названной «Литовский нелитовец», автор монографии, еще раз подчеркивая литовскую национально-культурную ориентацию Шкляра, тем не менее отмечает как русскую, так и еврейскую составляющую многоуровневой структуры (само)идентичности поэта. Формы проявления по­­след­ней – участие в жизни литовского еврейства («не чуждался по меньшей мере некоторых сторон еврейской жизни в Литве»), отражение еврейской тематики в собственном творчестве и внимание к ней в творчестве других литераторов. Вполне обоснованным представляется мнение автора монографии, что его герой «так и не остановил выбор на какой-либо одной ориентации, чтобы не лишать себя других возможностей, и предпочел сохранять хрупкое напряженное равновесие трех национально-культурных начал, едва ли не одновременно реализуемых в поэтическом творчестве и журналистской деятельности».

Ольга Демидова

 

Руины смеха

 

Елена Макарова

Смех на руинах

М.: Время, 2008. – 368 с.

Если начинать с книги, то роман Елены Макаровой «Смех на руинах» – продукт современной литературы в чистом виде. Иными словами, хитро изготовленный коктейль: три капли того, две ложки другого, с миру по нитке, с паршивой овцы что полагается, хорошенько взбить и сверху алую вишенку с бантиком – для красоты. Красота-то оно красота, а на вкус – химия одна. Здесь есть всё: индийские сказания, и «мы еще посмеемся на руинах гетто», и Гильгамеш, и идиллические Альпы, и Голгофа, и детективщинка на почве супружеских неурядиц, и смачно цитируемый Гоголь…

Ему, бедолаге, досталось больше всех. Один из героев – этакий Чичиков – не-Чичиков, страдающий по очереди разнообразными психозами, малопривлекательный тип, который мотается по миру и скупает истории чужих жизней. Цель – отыскать такую, что «проверни ее через мясорубку, просей через самое мелкое сито, выжми ее, как лимон, до самой последней капли, – она все равно останется един­ственной и неповторимой». Не получилось.

Персонажей – пруд пруди, и все если не родственники, то как минимум знакомые, и все какие-то безлюбовные, бездомные, неприкаянные, оттого мир – что достоевская банька с пауками. Композиция не монтажная даже – осколочная, ирония – безнадежно злая, к месту и не к месту – инверсии былинные («Не ундиной с хвостом мишурным, а тухлой рыбой набальзамированной уходит она под воду»).

А если начинать с автора, то и критиковать как-то стыдно. Елена Макарова – педагог, художник, импровизатор. И ее книги о детях «Освободите слона!», «Лето на крыше» и другие – великолепны. Она же открыла художницу Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944), врачевавшую искусством детей Терезина. И документальный роман о ней – полетный, на одном дыхании. А еще Макарова – куратор 24 международных выставок, по­священных истории Катастрофы, создательница, в соавторстве с мужем Сергеем, фундаментальной тетралогии «Крепость над бездной» – своего рода терезинского «Архипелага ГУЛАГ».

В этом контексте «Смех на руинах» читается совсем по-другому. Едкой самоиронией оборачивается рассказ о молодом исследователе искусства Катастрофы – копание в пластах мертвой культуры до добра не доводит: то мир из цветного станет черно-белым, то вдруг поселится внутри живого тела целый поход смерти, не продохнуть. Деньги на спектакль памяти загубленного немцами Карела Швенка – поэта, режиссера, организатора театра-кабаре в Терезине – добывает нью-йоркская проститутка. Художница Амалия Секбах (кстати, одна из героинь последней части «Крепости над бездной»), рисовавшая в концлагере на обертках от маргарина бесконечные глаза, пишет с того света былой благодетельнице: «Катастрофа, геноцид, духовный отпор. Вы нам и здесь жить не даете».

Так, быть может, «Смех на руинах» – макаровский «Юный Вертер»? Только автор не от самоубийства спасается, а черно отшучивается и от самого себя, и от циничного мира, способного любую трагедию превратить
в балаган? Время диктует стиль, и о нашем, пожалуй, после «Голубого сала» по-другому написать сложно. И все же…

У Хармса Лев Толстой, как известно, очень любил детей. И это смешно. А у Елены Макаровой Толстой приехал как-то в Турин, остановился в гостинице «Бонапарт» и… И что-то не очень смешно. Видимо, бросать кого ни лень с парохода современности – здорово, когда в новинку. А так – уже не до смеха на руинах литературы.

 

Прогулки по заснеженной радуге

 

Сусанна Черноброва

Электронная почта

Jerusalem: Gesharim; М.: Мосты культуры, 2008. – 196 с.

От посланий античных мыслителей и средневековых богословов, через эпистолярное половодье сентиментализма с «Новой Элоизой» и «Юным Вертером», мимо Макара Девушкина, минуя «Мартовские иды» Уайлдера и «Вверх по лестнице, ведущей вниз» Бел Кауфман – к веку двадцать первому… К электронной почте?

Анонимная стилевая вседозволенность и сухой прагматизм – две стороны интернет-общения – возрождение или упадок? И как искать первопроходцев в современной литературе, бесконтрольно растекшейся по всемирной паутине? Однако художница и поэтесса Сусанна Черноброва не притязает на новаторство. Ее «Электронная почта» – элегантная дань времени: это по-прежнему дневник, которому посчастливилось обрести адресата; классическое, уютное и неспешное содержание в актуальной форме. И в этой форме автор отыскивает особое обаяние, как в «аттачменте» – «отточие».

Сусанна Черноброва вообще мастерица улавливать в потоке жизни мгновения мотыльковой легкости и красоты. Или это срабатывает прустовская магия чужого существования, где краски ярче и чудеса гуще? Три года жизни, омытой от бытового сора. Воспоминания, стихи и рисунки, словно сделанные из одной зыбкой, легкой материи – паутинной, дождевой, лучистой, цвет и свет мерцают, сливаясь. И все это она, Сусанна Чернобро­ва, в каждой плавной или мохнато-прерывистой линии, в каждой грустной или забавной истории – ее мудрый опыт и неизменное внутреннее достоинст­во (жаль, слишком затерлось нынче слово «душа»).

Органичны здесь и неакадемически лиричные, образные зарисовки о знакомых художниках и поэтах. И мемуары отца – дань памяти «поколению, которого нет», «русско-еврей­ским европейцам». И собственная московско-рижская юность. И вместе с тем – хроника обыденного кошмара (впрочем, «как будто можно привыкнуть к мигрени или зубной боли»): война, теракты, 11 сентября…

По этой книге можно гулять, как по тихому, странному городу, что преподносит нежданные дары: ускользающее видение переулка, старинный дом, ажурный фонарь. Она и сама – о Городе. Неподдающийся художникам Иерусалим и его двойники-перевертыши – Тель-Авив, Венеция. Каменные страницы Старой Риги. Американское небоскребье – Европа «в кривом зеркале океана». Здесь важно ощущение, сочетание устойчивых категорий авторского мирочувствования: вода и воздух, камень и песок, время и свет. И снег. И – по извечному закону слияния-отрицания – цвет. Вымечтанная художницей радуга в снегу.

Алла Солопенко

 

С любовью из Израиля и об Израиле

 

Игорь Торик

Энциклопедический путеводитель по Израилю

Иерусалим: Исрадон, 2008. – 784 с.

Увы, этот путеводитель с собой по достопримечательностям Израиля не потаскаешь. Выдержавший уже третье издание увесистый том в почти 800 страниц можно изучать, разве что уютно расположившись в кресле или на диване. Зато удовольствие читатель получит неизмеримое – настолько подробно, живо и любовно рассказано об Израиле, его городах и святынях, музеях, долинах и пустынях.

Пожалуй, даже само название «путеводитель» не совсем подходит для характеристики этого энциклопедического тома, дающего всестороннее представление об Израиле. Начнем с того, что в первой части книги, помимо общих сведений о географии, флоре и фауне, приводится очерк истории Израиля и его основных религий, а в конце даны хронологические таблицы собственно израильской истории, а также египетских фараонов, халдейской, ахеменидской, греческих династий, римских и византий­ских императоров. В рамках традиционного путеводителя такие сведения можно было бы счесть избыточными – но здесь они весьма уместны, ибо статьи об израильских достопримечательностях включают достаточно подробные исторические обзоры и хронологические таблицы помогают читателю лучше сориен­тироваться.

Помогает в ориентировании и система логограмм – значков, сопровождающих заголовки статей. Это прежде всего рейтинги привлекательности тех или иных мест для туристов. При этом автор не забыл указать на субъективность своего мнения при расстановке «оценок». Рейтинги сопровождаются логограммами святынь различных конфессий. Надо отметить, что к описаниям исторических мест на земле, святой для приверженцев крупнейших мировых религий, автор подходит в высшей степени объективно и демонстрирует завидное знание предмета. Это выгодно отличает энциклопедию от многих популярных путеводителей по Израилю, где история христианских и исламских святынь подается примитивно, а порой и с прямыми ошибками.

В статьях широко используются перекрестные ссылки; книга богато иллюстрирована цветными и черно-белыми фотографиями. В специальном разделе перечислены музеи Израиля с краткими сведениями об их экспозициях.

Есть ли недостатки в путеводителе Игоря Торика? Возможно, дотошные историки и найдут некоторые неточности – скорее всего, объяснимые опять же субъективизмом автора. Пожалуй, некоторым местам можно было бы уделить больше внимания – например, любимому мной Библейскому зоопарку в Иерусалиме, где табличка при входе в здание-макет Ноева ковчега гласит: «Вход разрешен не только попарно…» Но все это лишь придирки к отличному изданию.

 

О еврейских куличах и епископе Филиппе

 

Еврейские пословицы и поговорки с толкованиями

СПб.: АСТ-Сова, 2008. – 255 с.

В этой книжке очень много странного. Подозрение вызывает уже обращение к читателю от составителя, выдержанное в духе стандартной и скучной главы из школьного советского учебника, разбирающего поговорку как «форму народного творчества». На трех страницах слово «еврейский» упоминается только дважды, причем в одном абзаце: «Хочется надеяться, что читателям сборника передастся <…> заряд юмора и мудрости, <…> заложенный в еврейских пословицах и поговорках, что читатели лучше поймут душу еврейского народа, который всегда выступал и выступает за идеалы мира, добра, справедливости, торжество правды». Замени в этом бодром партийном отчете слово «еврейский» на любое другое («русский», «американский» и пр.) – нудный пафос предисловия никак не изменится. И уже совершенно изумляет персона самого составителя, к которому предлагается обращаться с предложениями по совершенствованию книги. Это некто Филипченко Михаил Петрович из Нижнего Новгорода, который именует себя «епископ Филипп». То ли это шутка такая, то ли составитель действительно епископ какой-то церкви, неизвестно почему составляющий сборник еврейских пословиц, но впечатление все это производит немалое.

Теперь о самом сборнике. Он составлен постатейно, в каждой статье приводится еврейская пословица, далее следует ее толкование, а также несколько сходных пословиц других народов мира. Все бы ничего, пословицы встречаются дей­ствительно яркие, но есть одна проблема: ниоткуда не следует, что эти пословицы – еврейские (как и то, что приведенные ниже пословицы принадлежат указанным народам). Ни одного источника, из которого составитель почерпнул сие народное богатство, не указано. Сами же пословицы почти всегда носят общий характер и могли бы родиться в голове любого гражданина, независимо от пола, национальности, вероисповедания и сексуальной ориентации. Ничего специфически еврей­ского в них не обнаруживается. В самом деле, что еврейского в пословице «Амбарная крыса голода не знает» или в очевидном «Больной зуб вырывают»?

Некоторые пословицы вызывают настоящую обеспокоенность, ибо слишком уж ассоциируются с мотивами и реалиями русской деревен­ской жизни, а также с русскими народными сказками – например, «Б-г не пошлет калачи, если лежать на печи». Не прослеживается и особая историческая связь еврейства с исконными проблемами русских грибников, отраженными в пословицах: «Красив мухомор растет, да в еду не идет», «Поганка хоть и гриб, для засолки не годится». И уж совсем сомнительны пословицы, оперирующие чуждыми еврею реалиями. Так, непонятно, где евреи могли бы взять свинью, да еще позволить ей даже теоретически взобраться на скамейку: «Пусти свинью на скамейку – она лезет на стол» или делать выбор в пользу постного кулича: «Лучше дома постный кулич, чем в гостях жареный гусь».

 В общем, скажу я вам, очень подозрителен труд епископа Филиппа…

Юрий Табак

 

Арабо-израильские войны. Арабский взгляд

М.: Яуза; Эксмо, 2008. – 480 с.

Аннотация уверяет, что эта книга «составлена по свидетельствам арабских генералов и офицеров, проходивших обучение в совет­ских военных академиях». Это не вполне так. На самом деле издание состоит из двух самостоятельных частей. Первая из них представляет собой чью-то диссертацию, тиснутую экономными издателями без всяких изменений (судя по тексту, автор – сирийский военный). Вторая часть – это аналитическая записка Военного министерства ОАР по итогам Шестидневной войны. Как ни странно, несмотря на обилие «антисионистской» риторики, книга в целом оказывается весьма содержательной. В первую очередь это относится к многочисленным статистическим таблицам, вынесенным в приложение, но и в самом тексте можно почерпнуть немало ценной и не слишком растиражированной информации – конечно, если любишь и умеешь выцеживать мед из дегтярных бочек.

 

Тобяш Купервейс. Исповедь старого еврея

М., 2008

Плох тот еврей, у которого нет своей точки зрения на ООН, Евтушенко и бабушкин чолнт. А раз уж точка зрения есть, отчего бы ее не записать и не придать тиснению? Вот и Тобяш Купервейс решил поделиться с читателем своими соображениями на разные темы и случаями из жизни. Того и другого вместе набралось на целую дилогию: за «Путешествиями Вениамина IV» последовала «Исповедь старого еврея». Несколько многословно, но честно и местами занимательно.

 

Эмиль Купер – русский и американский дирижер. Работы Э. Купера. Статьи. Воспоминания. Письма / Ред. и сост. Э. Чобруцкий

Изд. 2-е, испр. и доп.

Нью-Йорк, 2007

Герой этой книги родился в 1877 году в Херсоне. Через год семья переехала в Одессу, но вскоре, спасаясь от погромов, бежала в Кон­стантинополь. Евреи, Одесса, погромы – излишне говорить, что следующим звеном в этой цепочке стала скрипка, на которой Эмиль играл с пяти лет. Как скрипач-виртуоз, в 11 лет он получил от султана Абдул-Хамида II мешочек с золотом, в 14 – был принят в Вен­скую консерваторию. Став дирижером, работал с Дягилевым, затем девять лет в Большом театре, приятельствовал с Шаляпиным, Рахманиновым, Бенуа. В 1924-м вновь уехал из России, на этот раз навсегда, жил в Париже и в Нью-Йорке, ставил по всему миру оперные спектакли, работал с лучшими оркестрами. Умер в 1960 году. Двадцать лет назад в Москве вышла книга о нем. Теперь она в несколько измененном составе (расширен «американский» раздел, значительно увеличено число иллюстраций) переиздана в Нью-Йорке.

Над аннотациями работал Михаил Майков

 

 

Публикуя статью Михаила Майкова «Ицик Мангер и совсем, совсем другие» (Лехаим, 2008, № 9), редакция рассматривала ее как «полемикообразующий» материал и надеялась на дальнейшее обсуждение поставленных в ней вопросов. Надежда сбылась, возразить Майкову решил известный исследователь и переводчик с идиша Валерий Дымшиц. Мы публикуем его текст без купюр и считаем весьма отрадным факт серьезной дискуссии о насущных проблемах издания еврейской литературы.

 

Ласточка не виновата

 

Переиначивая чрезмерно часто используемую фразу Экзюпери, можно сказать: «Мы в ответе за тех, кого перевели». Так и я вынужден вступиться за честь Ицика Мангера, великого еврейского поэта, всю свою творческую жизнь стоявшего вне групп и течений, а потому, быть может, самого беззащитного в нашей беззащитной литературе. Сразу подчеркну: еврейского поэта, а не «идишского», как написано в рецензии Михаила Майкова[1] на русский перевод «Книги рая», единственного романа Ицика Мангера[2].

Это, может быть, мелочь, но все-таки: хорошо бы нам договориться друг с другом и решить раз и навсегда, что нет никаких «идишских» или «идишистских» поэтов и писателей, а есть только еврейские, писавшие на идише (и часто, одновременно с этим, и на других языках). Дело даже не в фонетическом безобразии русского прилагательного «идишский» (хотя и в этом тоже!), а в том, что в еврейской литературе язык творчества – не самое главное. А то ведь, следуя этой «языческой» логике, придется написать, что Шолом-Алейхем – «идишский» и еще немножко русский и ивритский прозаик…

Казалось бы, я, один из двух переводчиков «Книги рая», должен быть последним, кто ответит на очень резкую и несправедливую рецензию Майкова. Не дело вступаться за собственную работу, тут предпочтительней «хранить гордое терпенье». Но Майков разносит в пух и прах не качество перевода (о самом переводе в рецензии нет ни слова)[3], даже не комментарий (и тут, как его автор, я должен был бы промолчать), а сам роман. Приходится поднимать перчатку.

Рецензия начинается с выявления неких «неожиданностей», которые так и остаются без объяснения. Майков пишет: «Издание неожиданное. <…> Во-первых, новые переводы с идиша на русский вообще появляются нечасто. Во-вторых, идишскую литературу никогда, кажется, не издавали у нас так едва ли не академически – с фундаментальным послесловием, комментарием и приложенным словариком еврейских реалий. В-третьих, “Симпозиум” – издательство, мягко скажем, не самое плодовитое, выпускающее едва ли полтора-два десятка книг в год. В-четвертых, славу Мангера составляет отнюдь не его проза <…> Выход “Книги рая” событие не просто удивительное, но и знаковое».

Далее автор рецензии обещает разъяснить читателю, что же этот «знак» значит («…попытаемся выяснить источник и смысл…»), но обещания своего не выполняет: в пространной рецензии про этот «знак» нет ни слова. Ложная многозначительность зачина, ощущение интеллектуальной интриги должно заинтересовать читателя – и только. Между тем перечисленные «неожиданности», если отнестись к ним не как к рекламному трюку, а всерьез, вполне можно и нужно обсуждать. Попробую выполнить за рецензента его работу.

Во-первых, новые переводы с идиша у нас действительно появляются реже, чем хотелось бы, но ничего неожиданного в этом нет. Объяснение простое: нет ни переводческой школы, ни массового читательского спроса на мало- или вовсе неизвестные имена. Впрочем, в последние годы ситуация стала понемногу меняться к лучшему.

Во-вторых, несколько корявое утверждение, что «идишскую литературу никогда, кажется, не издавали у нас так едва ли не академически», и вовсе не ясно, на чем основано. Книги классиков еврейской литературы «у нас» всегда старались издавать с комментариями, пример тому – классический шеститомник Шолом-Алейхема. Впрочем, знакомство с переводами с идиша на русский – не самое сильное место г-на Майкова.

В современных изданиях еврейской литературы статьи и комментарии тоже не редкость. Сошлюсь на собственный опыт. Я привык к мысли, что книги издают для читателей, а читателям желательно понимать прочитанное, то есть наличие справочного аппарата – необходимое качество прилично изданной книги. Поэтому все составленные мной книги переводов с идиша содержат статью, комментарий и глоссарий[4]. Издание «Книги рая» (все-таки легкий жанр) отличается как раз краткостью и неакадемичностью справочного аппарата по сравнению с другими переводами, подготовленными с моим участием. То, что Майков называет «фундаментальным послесловием», – это маленькое эссе, всего-навсего три странички. Лестно, конечно, когда твой текст называют фундаментальным, но, увы, в данном случае эту честь придется отклонить.

Говоря об издательстве «Симпозиум», Майков намекает на некие «таинственные» силы, заставившие именно это «не самое плодовитое» издательство обратиться к творчеству Мангера. Но намек повисает в воздухе, и больше Майков к этой теме не возвращается. Между тем «Симпозиум» – одно из самых уважаемых и культурных издательств нашей страны, оно уже много лет специализируется на «высокой» переводной литературе. В его активе такие достижения, как книжные серии «Экслибрис» и «Сфера», собрание сочинений В. Набокова. «Симпозиум» имеет монопольные права на издание в России Умберто Эко и немало делает для популяризации его книг. Есть у «Симпозиума» заслуги и в области еврейской литературы. Именно это издательство выпустило, например, «Еврейские народные сказки». Благодаря тому что «Симпозиум», без какого-либо гранта и гарантированного заказа, по собственной инициативе, взялся издавать «Книгу рая», Мангер оказался в отличной компании лучших писателей ХХ века. Я, со своей стороны, пользуюсь случаем и благодарю издательство «Симпозиум» за то, что оно издало «Книгу рая», и за то, как (на мой взгляд, превосходно!) оно ее издало.

Последняя «неожиданность»: рассуждение г-на Майкова о том, что роман Мангера плох, потому что это его единственное крупное произведение в прозе, и вовсе лишено логики. Мало ли мы знаем «авторов одной книги». Кроме того, Мангер много работал как прозаик: его проза (эссе, критические статьи, сказки) – это объемистый том. Трудно согласиться и с тем, что «славу Мангера составляет отнюдь не его проза». «Книга рая» неоднократно переиздавалась в оригинале и переведена на все основные европейские языки.

Центральная мысль статьи Майкова: «Книга рая» не заслуживает внимания современного читателя. Г-н Майков обвиняет Мангера в «грубой комике». Шутки Мангера прочитаны рецензентом со звер­ской серьезностью, и диагноз незамедлительно поставлен: «площадное представление» на потребу «непритязательной публике». Это Мангер-то, визионер, называвший своим любимейшим поэтом Верлена, Мангер, выросший на Рильке и Гофманстале, Мангер – самый европейский из всех еврейских поэтов – писал на потребу? Мангер шалит с множеством текстов и жанров, и со старым еврейским театром, театром Гольдфадена, тоже, но увидеть в «Книге рая» механическое продолжение старых водевилей эпохи Просвещения невозможно.

Г-н Майков отрицает сложный, мерцающий состав этого одновременно печального и уморительно-смешного романа, в котором смешаны и философская сатира эпохи Просвещения, и жестокий романс, и театр, и опера, и кабаре, и даже кинематограф. Рецензент настаивает: у этой книги один источник – пуримшпили. Считая себя до известной степени специалистом по еврейскому народному театру[5], утверждаю: как раз с этим фольклорным жанром «Книга рая» имеет мало общего.

Традиционный пуримшпиль был не фарсом и не водевилем, а типичной барочной трагедией, впрочем (здесь прямая аналогия с Шекспиром) с фарсовыми интермедиями. Он никак не затрагивал ни окружающую реальность, ни политическую злобу дня. В романе, действие которого все время происходит здесь и сейчас, в предвоенной Восточной Европе, старому пуримшпилю, законсервировавшему традиции школьной драмы XVI–XVII веков, делать нечего. Даже пуримшпиль райского фотографа Зейдла никак (за исключением библейского сюжета) не опирается на традицию. Это типичное кабаре, которым увеселяла себя еврейская интеллигенция в предвоенной Польше.

Итоговый приговор Майкова «Книге рая» суров: «Литературные достоинства этого романа сомнительны – но из этого следует только то, что правильнее воспринимать его не как книгу для чтения, а в качестве литературного памятника. И тогда все становится на свои места». Умри, Денис, лучше не напишешь. Может ли быть для книги похвала больше, а для переводчика – честь выше, чем признание этой книги «литературным памятником». То, что бедного Ицика сопричислили к «бессмертным», в высшей степени справедливо, а в том, что это сделано пером, заточенным для хулы, тоже ничего страшного. Такие случаи в еврейской истории уже бывали. Вот, помнится, и Валаам собирался проклинать… Но забавляет выстроенная автором рецензии антонимическая пара: книги для чтения versus литературные памятники. Последние, очевидно, не для чтения, а для интерьера: красивые, с золотыми буквами, корешки. Я же, однако, всегда думал иначе, полагая «литпамятники» именно что любимым чтением.

Однако разгромом Мангера рецензия не заканчивается. Объяснив читателю, как и чем плоха «Книга рая», рецензент неожиданно начинает перечислять (и это примерно треть рецензии по объему) тех «хороших и разных» еврейских писателей, которые до сих пор не переведены с идиша на русский язык. Возникает ощущение, что в России дефицит полиграфических мощностей или бумаги и всех перечисленных авторов (от Ш. Этингера до И.-И. Зингера) не печатают исключительно из-за выхода в свет злополучной «Книги рая». При этом Михаил Майков так щеголяет именами еврейских писателей, что у запуганного читателя возникает ощущение: рецензент большую часть жизни проводит над страницами оригинальных сочинений на идише (в чем позволю себе усомниться) и, таким образом, не успевает следить за их переводами с идиша на русский. Между тем именно те книги и авторы, об отсутствии которых в русских переводах так сожалеет Майков, вышли, пусть и небольшими тиражами, как раз в самые последние годы.

Майков пишет: «Сборник “Хумеш-лидер” (“Песни Пятикнижья”), где библейские персонажи изображены в виде евреев из восточноевропейских штетлов[6], можно считать первым подступом к “Книге рая”». Именно эти стихи, как справедливо замечает Майков, «принесли Мангеру широкую известность». То есть широкую известность принесли Мангеру стихи, послужившие «подступом» к его большой (по мнению Майкова) творческой неудаче. Остается пожалеть еврейских читателей и критиков, считавших и считающих «Хумеш-лидер» подлинным шедевром. Так вот, именно этот сборник был подготовлен к русской публикации Игорем Булатовским и мной, то есть теми же людьми, которые перевели «Книгу рая». Это издание явно не попало г-ну Майкову в руки, а то бы он на него непременно сослался…

Майков скорбит о том, что «не существует по-русски такой яркий и своеобразный писатель, как Дер Нистер». Существует, хотя и в гораздо меньших объемах, чем хотелось бы. Опять та же самая команда, Игорь Булатовский и (как выражался Тевье-молочник) «аз недостойный» перевели и опубликовали две сказочные повести этого действительно необыкновенного писателя[7].

Или вот еще одно суждение из того же печального «списка недостач»: «Обильно, но неудовлетворительно, по нынешним переводческим стандартам, переводился в первые десятилетия ХХ века Шолом Аш». Между тем репрезентативный сборник Шолома Аша «Люди и боги» вышел в свет еще в 1960-х годах[8]. Конечно, одной книги совсем недостаточно, но все-таки переводы в ней отнюдь не начала ХХ века, а известных советских переводчиков М. Шамбадала и И. Гуревича. (Заметим в скобках: к проблеме переводов Шолома Аша на русский Майков возвращается в другой своей недавней публикации – статье «О евреях и не только»[9]. В ней, сожалея об издании малоудачной, с его точки зрения, повести Аша «Америка», он далее говорит о том, что для современного читателя «скорее подошла бы драма “Бог мести”, где модернистское внимание к “проблеме пола” сочетается с религиозными мотивами и библейской символикой». И надо же такому случиться – именно «Бог мести» был недавно опубликован в новой русской редакции[10].)

И И.-Л. Перец, вопреки утверждению г-на Майкова, существует в русских переводах гораздо менее репрезентативно, чем Менделе Мойхер-Сфорим. По крайней мере, два великих романа Менделе переведены и изданы по-русски, а великие символистские драмы Переца – нет.

Одним словом, такая «точная» экспертиза современного состояния русских переводов с идиша заставляет усомниться и в остальных суждениях Михаила Майкова о еврейской литературе, в том числе и о «Книге рая» Ицика Мангера.

Конечно, нужно переводить и издавать как можно больше еврейских писателей, писавших на идише. Это дело будущего. К сожалению, «Книга рая» – райская ласточка – еще не сделала весны. Но не надо пытаться ее за это подстрелить. А то не будет ни весны, ни ласточки.

Валерий Дымшиц

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

 

 

 


[1]    Майков М. Ицик Мангер и совсем, совсем другие // Лехаим. 2008. № 9. С. 88–90.

 

[2]    Мангер И. Книга рая: Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво / Пер. с идиша И. Булатовского и В. Дымшица; Послесл., глоссарий и примеч. В. Дымшица. СПб.: Симпозиум, 2008. Повторю еще раз, что всю свою творческую жизнь Мангер стоял вне групп и течений – несмотря на голословное утверждение М. Майкова о том, что роман «Книга рая» «вполне репрезентативен для влиятельной линии идишистской литературы XIX – первой половины XX века, более того – он до некоторой степени эту линию замыкает». Если Мангер что и замыкает, то только великую европейскую романтическую поэзию, о чем я уже писал (см.: Дымшиц В. Песни с изнанки // Мангер И. Толкование Ицика на Пятикнижие. М., 2003. С. 101–107). Майков, впрочем, не сообщает, что это за «влиятельная линия», как она называлась и чем, кроме «грубой комики», выделялась.

 

[3]    До критического обсуждения качества переводов с идиша мы вряд ли доживем.

 

[4]    См.: Еврейские народные сказки, предания, былички, рассказы, анекдоты, собранные Е.С. Райзе / Сост., лит. обработка, предисл., коммент. В. Дымшица. СПб.: Симпозиум, 1999; Тяжба с ветром: Еврейская литературная сказка / Сост., общ. ред. переводов, предисл., послесл., коммент. В. Дымшица. Jerusalem: Gesharim; М.: Мосты культуры, 2007; Мангер И. Толкование Ицика на Пятикнижие / Пер. с идиша И. Булатовского; Послесл. В. Дымшица. Коммент. И. Булатовского и В. Дымшица. М.: Дом еврейской книги, 2003; Котик Е. Мои воспоминания / Пер. с идиша М. Улановской под ред. В. Дымшица; Предисл., примеч., глоссарий В. Дымшица. СПб.: Изд-во Европейского университета в С.-Петербурге, 2009 (в печати).

 

[5]    Позволю себе перечислить несколько своих работ в этой области: Дымшиц В. «Мы к вам пришли сюда не театр представлять…»: (Попытка анализа еврейской народной пьесы «Голиас-шпил») // Судьбы традиционной культуры. СПб.: Дмитрий Буланин, 1998. С. 269–290; Еврейская народная пьеса Голиас-шпил / Пер. с идиша В. Дымшица // Там же. С. 291–313; Дымшиц В. Еврейский лубок и еврейский народный театр // Традиционная культура. Поиски. Интерпретации. Материалы. СПб.: РИИИ, 2006. С. 140–151.

 

[6]   Никаких других «штетлов», кроме восточноевропейских, не бывает. С этим словосочетанием по выразительности может конкурировать только «еврей­ская синагога».

 

[7]    См.: Дер Нистер. Черти / Пер. с идиша И. Булатовского и В. Дымшица // Тяжба с ветром. 2007. С. 219–244; Он же. Сказка о зеленом человеке / Пер. с идиша И. Булатовского // Там же. С. 245–286.

 

[8]   См.: Аш Ш. Люди и боги: Пер. с евр. / Сост., вступ. ст. и примеч. М. Беленького. М.: Художественная литература, 1966.

 

[9]    Майков М., Гарт Д. О евреях и не только // Иностранная литература. 2008. № 12.

 

[10]  См.: Аш Ш. Бог мести / Пер. с идиша в соврем. редакции Л. Меламида // Полвека еврейского театра. М.: Дом еврейской книги, 2003. С. 223–269.