ЮМОР В ТАЛМУДЕ

[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2009 АДАР 5769 – 3(203)

ЮМОР В Талмуде

Юрий Голдес

Талмуд, по определению четырехтомного «Словаря русского языка», – «собрание догматических религиозно-этических и правовых положений иудаизма». «Талмудизм» – «схоластические рассуждения»; отсюда выражение поэта, «бывшего и остающегося лучшим поэтом нашей (то есть сталинской) эпохи»: «талмудисты (в смысле схоласты) поэзии». И, с легкой руки «величайшего в мире специалиста по языкознанию», в свое время был запущен в обращение типично советский штамп, отличающийся характерной для этого «гения» и его наследников тавтологической избыточностью [1]: «талмудист и начетчик». То есть, согласно «Толковому словарю языка Совдепии»[2], «человек, много читавший, но усвоивший прочитанное некритически, формально».

Нелегко отделаться от штампов. Поэтому и теперь нередко слышишь: «Тогда он (бухгалтер, например) заглянул в свои талмуды...» – то есть в огромные и толстые книги (или папки, кляссеры), разобраться в которых постороннему не дано.

У еврея, следующего указаниям Торы, отношение к Талмуду, разумеется, совершенно иное. Прежде всего, благоговейно-почтительное: ведь Талмуд – это гигантский кодекс Устной Торы, вмещающий если не всю, то, во всяком случае, очень значительную ее часть, а вся Тора в целом – и Письменная, и Устная – это Слово, сообщенное нам, евреям, Творцом Вселенной. Существенный фактор, формирующий отношение к Талмуду, – трудность его изучения. И дело не только в том, что он написан весьма своеобразно: это смесь иврита и арамейского языка, да еще с вкраплением греческих, латинских и даже персидских слов, причем зачастую ивритизированных или арамеизированных. Сама форма изложения крайне затрудняет постижение Талмуда.

Талмуд – не учебник, хотя в нем содержатся все законы, регулирующие и жизнь еврея, и его служение Всевышнему. Найти там какое-то конкретное указание весьма затруднительно: одна и та же проблема обсуждается в нескольких (а иногда – во многих) местах, и даже не в одном трактате, а в разных; при этом в процессе обсуждения нередко делаются выводы, вовсе не соответствующие закону. Чтобы узнать, какой из выводов окончателен, необходимо мысленно соединить все места, где обсуждается данный вопрос, и представить их себе как единое целое. Поэтому тот, кто изучает Талмуд, должен помнить все, что было сказано ранее, в какой связи и кем именно. Из отдельных высказываний каждого из мудрецов Талмуда, собираемых из различных трактатов, постепенно вырисовывается система взглядов, которой он придерживается, и выявляется масса внутренних связей, пронизывающих все это гигантское творение и скрепляющих его воедино. Талмуд – не статичная, откристаллизовавшаяся структура, но динамичное целое. В частном случае еврей, изучающий Талмуд, словно выводит каждый из законов Торы заново; в общем плане – априорная открытость Талмуда обеспечивает ему вечную жизнь, не позволяя превратиться в окаменелость, в музейный экспонат. Благодаря присущей Талмуду по самой его природе процессуальности, каждая эпоха находит в нем разрешение любых новых проблем, порожденных временем.

Из сказанного ясно, почему знаток Талмуда всегда вызывал и вызывает глубокое уважение, а люди (их не так уж много), изучившие весь Талмуд, считаются элитой.

Тем не менее Талмуд, в сущности, очень веселая книга. Мудрецы еврейского народа, написавшие Талмуд, не были ни памятниками собственному величию, ни одеревеневшими чинушами, ни занудными моралистами. Они весьма ценили остроумие, удачный парадокс, меткое выражение и, наконец, просто шутку. Величайшие мудрецы Талмуда – Рава, Раба и Абайе, рав Йосеф и особенно рав Папа [3] – с явным удовольствием цитируют народные пословицы, иногда чересчур фривольные. Так, в связи с обсуждением увеличения размеров жертвенника в Иерусалимском храме по сравнению с теми, которые были в Мишкане, Гемара приводит народную пословицу: «Когда любовь наша была горяча, мы могли лежать на лезвии меча, а теперь нам тесно на кровати в десять локтей шириной» (Сангедрин, 7а). А бесславный конец Бильама рав Зутра бар Тувья от имени Рава иллюстрирует поговоркой: «Пошел верблюд просить себе рога – у него отрезали даже уши» (Сангедрин, 106а).

Правда, во всем этом никогда не было ни тени пустословия, ни зубоскальства. «Язык мудрецов – благословение, язык мудрецов – богатство, язык мудрецов – исцеление», – не раз повторяет Талмуд (см., например, Ктубот, 103а). «Даже будничная беседа мудреца Торы требует изучения» (Авода зара, 19б) – потому что, как объясняет ребе Раяц (Маамар Леха доди, 5689, п. 2 [Маамарим кунтресим, т. 2. с. 40])[4], «у того, кто более велик, и будничные беседы на ступени более высокой, так как возможно выучить из них множество замечательных и чудесных вещей». И мы хотим привести несколько образцов довольно неожиданного подхода наших мудрецов к серьезным проблемам, когда каждая искра юмора оказывается в строжайшем соответствии с положениями Закона.

* * *

Весь трактат Йома посвящен темам, связанным с Йом Кипуром, и в его шестой главе говорится о том, как во времена Храма отводили в пустыню «козла отпущения». И вот ученики рабби Элиэзера спросили его, как следует поступить, если возникнут помехи, мешающие исполнить эту заповедь (Йома, 66б):

– Что делать, если козел по дороге заболел? Может ли нарочный взвалить его себе на плечи?

Ответил рабби Элиэзер:

– Он может посадить на себя верхом и меня, и вас.

– А если заболел нарочный? Может ли он послать с козлом другого человека?

– Лишь бы мы с вами были здоровы! – ответил рабби Элиэзер.

– Столкнул козла со скалы, но тот не погиб, – что, если нарочный спустится за ним и добьет его?

– «Так да погибнут все враги Твои, Г-сподь!» (Шофтим, 5:31) – был ответ.

Талмуд поясняет, что рабби Элиэзер вовсе не дурачил своих учеников, хотя, без сомнения, каждый его ответ вызывал у них взрыв смеха. Нет, он строго следовал усвоенному принципу: никогда не говорить того, чего не слышал от своих учителей.

* * *

Особый интерес – и, наверное, симпатию – вызывал у мудрецов Талмуда... слон. Должно быть, поэтому в нескольких местах Талмуда его «привлекают» к обсуждению важных алахических проблем.

В трактате Сукка рассматриваются различные законы, регулирующие построение шалаша для праздника Суккот. В частности, Гемара обсуждает вопрос: можно ли в качестве стенки использовать... какое-то живое существо? Рабби Меир категорически отрицает такую возможность: любой объект, «в котором есть дух жизни», не делают стенкой праздничного шалаша. Почему? Абайе объясняет точку зрения рабби Меира так: тот опасается, что животное «вдруг помрет», рабби Зейра иначе: животное «вдруг убежит». Чтобы предотвратить последнее, животное предлагают привязать, и вот тут-то возникает горячая дискуссия (Сукка, 23а):

Если как стенку шалаша использовать привязанного слона, то все согласятся с тем, что никаких проблем не возникнет: даже если слон «вдруг помрет» и упадет, его туша все равно имеет в высоту «десять ладоней» (минимальную высоту стенки шалаша). Но по поводу слона непривязанного мнения мудрецов расходятся: вероятность того, что он «вдруг помрет», слишком мала, и с ней незачем считаться, а вот вероятность того, что слон «вдруг убежит», действительно должна внушать опасения. Поэтому даже Абайе – тому, кто сказал: «Вдруг помрет», – следует согласиться с тем, что истинной причиной запрета, наложенного рабби Меиром, было сомнение в том, долго ли останется на месте живая стенка шалаша.

Нет, приходит к выводу Талмуд, наоборот: по поводу слона непривязанного все согласны с тем, что его не ставят как стенку шалаша. Разногласие между Абайе и рабби Зейрой вызывает слон привязанный. В этом случае нет опасения, что он убежит, но как поступить, если он «вдруг помрет»?

Правда, даже пока слон жив, все равно остается проблема: между его ногами слишком большое расстояние – значит, там не будет стенки и шалаш окажется негодным? Ну что ж, предлагает Талмуд, этот промежуток заполним пальмовыми ветками и построим нечто вроде забора от передних ног слона до задних.

А вдруг он ляжет? Значит, слона следует крепко-накрепко привязать к верхней перекладине.

О, тогда нечего опасаться и того, что слон «вдруг помрет»! Он же все равно будет стоять, крепко привязанный к верху шалаша!

Нет, иногда его высота меньше десяти ладоней, тогда вверху останется незаполненный просвет в три ладони или больше, а значит, стенка будет недостаточной для нужд шалаша...

На этом прервемся: дальше Талмуд отвлекается от темы слона и переходит к обсуждению вопроса о том, насколько велика вероятность смерти, чтобы принимать ее в расчет в Алахе.

Но вот другой пример. В трактате Кидушин, вообще-то посвященном теме бракосочетания, затрагивается также вопрос о совершении киньяна, то есть действия, закрепляющего права нового владельца на приобретаемое им (25б, 26а). Но о том, каким должно быть это действие, есть различные мнения. Например, мудрецы считают: когда покупают животное, киньян заключается в том, чтобы заставить его сдвинуться с места, или спереди потянув его за веревку, или сзади, прикрикнув на него, хлестнуть хворостиной. Однако рабби Шимон полагает: киньян состоит в том, чтобы поднять животное вверх. Это мнение оспаривает рав Йосеф:

– Но если так, то как же, по мнению рабби Шимона, приобретают слона?!

Отвечает ему Абайе:

– Путем обмена. Или так: продавец на время одалживает покупателю тот участок земли, на котором стоит слон, и тот вместе с этой землей получает во владение слона.

Рабби Зейра предлагает иной способ:

– Продавец приносит свои четыре посудины и подставляет их под ноги слона (после чего слон принадлежит ему – как любой предмет, оказавшийся в посуде его владельца).

– Где это слыхано, – изумляется Гемара, – чтобы посуда покупателя приобретала что-то своему хозяину, находясь на месте, принадлежащем продавцу?

– Ну, допустим, что купля-продажа слона происходит не на общей улице, а в переулке, принадлежащем покупателю, – следует ответ. – Или киньян совершают так: покупатель приносит связки хвороста и заставляет слона встать на них всеми четырьмя ногами – это все равно, как если бы он поднял его...

Остроумно? И наконец, упомянем, что слон, как выясняется, нужен для разрешения совсем другой проблемы, связанной с тем, какие предметы способны воспринимать ритуальную нечистоту, а какие – нет. А именно: если слон проглотил «египетскую корзину» и она целиком вышла обратно с противоположной стороны его тела, сохраняет ли «египетская корзина» свою прежнюю способность воспринимать ритуальную нечистоту? (Бава батра, 22а.)

* * *

У разных народов среди любимых персонажей фольклора и художественной литературы не так уж редко встречаются разбойники. Чаще всего эти благородные люди, по каким-то причинам отверженные обществом. Они великодушно защищают бедных и обездоленных. Таковы, например, Робин Гуд, Ринальдо Ринальдини, Карл Моор, Луиджи Вампа, Хосе-Мария или тот же Дубровский. А иногда, напротив, это ярко выраженные злодеи – такие, как Соловей-разбойник, персонаж русских былин. Но ни у кого, нигде и никогда разбойники не прославились тем, что сделали положительный вклад в формулировку религиозного закона.

А у евреев и здесь иначе. Правда, в чисто историческом плане кое-где в мидрашах встречаются упоминания о сынах народа Израиля, занимавшихся незаконным промыслом. Как правило, эти упоминания не отличаются особой доброжелательностью к ним. Однако два еврейских разбойника обладали столь уникальными особенностями, что вошли в еврейское законодательство, и их имена навеки запечатлены в Устной Торе.

Первый – Бен-Друсай – известен тем, что всегда ел полусырое мясо: по одним сведениям, прожаренным лишь наполовину, по другим – на треть. И эта степень готовности пищи стала нормой в законах о приготовлении пищи на субботу: к моменту наступления святого дня все кушанья, которые оставляют на огне, чтобы они достигли полной готовности в субботу, должны быть, по крайней мере, такими, «как пища Бен-Друсая» (Шабат, 20а, 36б; Шульхан арух, Орах хаим, 253:6, 8; 254:2, 6).

Другой разбойник известен своим прозвищем: Бен-Батиах. «Батиах» – это сокращение от «аватиах», то есть «арбуз». У этого молодца каждый кулак был величиной с арбуз – и не маленький, а размером с голову обычного человека. Именно такой кулак взяли за единицу измерения, обозначающую нормальную величину такого отверстия (образовавшегося в стене естественным путем, без участия человека), которое приводит трупную нечистоту из помещения, где лежит тело, в другое (Мишна, Келим, 7:12).

* * *

После всего сказанного уже не вызовет удивления попытка истолковать Талмуд в духе хасидской притчи.

Последняя мишна в трактате Бейца (Вавилонский Талмуд, 40а) обсуждает вопрос о том, возможно ли резать скот в праздник, если срочно понадобилось мясо. Оказывается, рогатый скот – и крупный, и мелкий – делится на две категории: «домашний» и «пустынный» (то есть «живущий в пустыне»), причем «пустынный» скот запрещено резать в праздник. В чем состоит различие между этими двумя категориями, Талмуд объясняет : «пустынные» – все, которые выходят в Песах и пасутся на заливных лугах, а возвращаются лишь осенью, когда прольется первый дождь. «Домашние» – все, которые выходят пастись довольно далеко, но на ночлег возвращаются домой. Однако Рабби [5] принимает иную точку зрения. По его мнению, и те и другие животные – «домашние», а «пустынные» выходят пастись на заливных лугах и не возвращаются домой ни летом, ни в период дождей (то есть зимой).

Слово «Тора» означает «ораа», «указание» (Зоар, ч. 3, 53б). Это верно применительно и к Письменной Торе, и к Устной, в частности к Гемаре. Поэтому вполне правомерен вопрос: какой урок здесь содержится для нас и для нашего времени – дней, когда уже «слышны шаги Машиаха»? Тем более что заканчивается шестое тысячелетие существования мира, соответствующее шестому дню недели, кануну субботы, когда мы «в буквальном смысле уже очень близки к началу “дня, который весь будет Субботой”» (выражение из Мишны [Тамид, 7:4], обозначающее «всемирную Субботу» – седьмое тысячелетие), когда «следует пробовать кушанья (приготовленные на субботу) накануне субботы, и хорошо попробовать каждое из кушаний»! (Шульхан арух а-Рав, Законы о субботе, 250:8).

Ответ содержится в той же самой Мишне. «Не поят и не режут “пустынных”, однако поят и режут “домашних”» – так сказано в ней. «Но для чего говорят мне: “поят”?» – изумляются в Талмуде и получают такой ответ: «Попутно с законом сообщают нам нечто. А именно: стоит сначала напоить скотину, а потом зарезать – тогда будет легче снять с нее шкуру».

Вполне допустимо понимание, при котором под выражением «скотина человека» имеется в виду животная душа (см. Танья, гл. 6, 7). Тогда получается, что цель Талмуда – дать добрый совет: как зарезать скотину, которая сидит в каждом из нас, йецер а-ра [6]. Весь вопрос лишь в том, как сделать ее более податливой, чтобы она не слишком сопротивлялась шхите [7].

Как советует Талмуд, нужно прежде всего «напоить» животное.

Смысл этого совета разъясняет известная хасидская притча, восходящая к Межиричскому магиду [8]. Она рассказывает, как некий царь послал своего единственного горячо любимого сына в далекую страну, чтобы тот проделал там необходимую для него работу. Принц принудил выполнять эту работу диких туземцев, населявших те места, и они худо-бедно выполняли ее. Однажды, охваченный страшной тоской по отцу, принц совсем было пал духом, но сказал себе: «Постой-постой, что ты так убиваешься? Ведь настанет день, когда ты закончишь работу и вернешься к отцу! Эти дикари так и останутся здесь, а ты снова войдешь в царский дворец и обнимешь царя, он же обнимет и расцелует тебя!» Принц развеселился, ему захотелось петь и плясать, но его остановила мысль о том, что дикари подумают, будто он сошел с ума, и совсем выйдут из повиновения. Тогда он устроил праздник и напоил своих работников. Те опьянели, стали петь и плясать, и царский сын тоже стал петь и плясать вместе с ними. Однако те делали это только спьяну, а принц – радуясь тому, что он – сын царя и в недалеком будущем вернется к отцу.

Эта притча объясняет, почему у хасидов принято немного выпить во время фарбренгена, хасидского застолья: тело вместе с животной душой, с йецер а-ра, пьянеет, становится более добродушным и не мешает веселью Б-жественной души, которая вспоминает своего Отца в Небесах. И когда хасиды, собравшись вместе, говорят: «Ле-хаим!» («За жизнь!») и отвечают: «Ле-хаим ве-ли-вроха!» («За жизнь и благословение!»), становится легче «зарезать» йецер а-ра и «снять шкуру» с него. То есть содрать с него «запачканные одежды» влечения к удовольствиям этого мира, мешающие ему обратиться к добру. И тогда «зло превращается в совершенное добро», дурное начало становится в буквальном смысле слова добрым началом – когда удаляют с него «запачканные одежды<...> в которые он облачен» (см.: Танья, гл. 9, с. 14б).

добавить комментарий

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

^[1] Типа «Человек человеку (не волк, а) друг, товарищ и брат».

^[2] СПб.: Фолио-пресс, 1998.

^[3] См. Сангедрин, 95-106, где рав Папа буквально сыплет пословицами, каждая из которых оказывается яркой иллюстрацией к объяснению отрывка из Танаха.

^[4] Там же приводится обычай Рабы, который, начиная урок Торы, рассказывал анекдот, чтобы «открыть мозг и чувства» учеников и тем самым подготовить их к восприятию серьезных предметов.

^[5] Рабби Йеуда а-Наси, составитель и редактор кодекса Мишны.

^[6] Совокупность дурных черт характера человека, которые отвлекают его от служения Всевышнему (чтобы обеспечить человеку свободу выбора и получение вознаграждения за победу над ними). См.: Танья. Конец гл. 9, гл. 25 и гл. 29.

^[7] Дословно «перерезание [горла]» (ивр.) – особый способ забоя скота, предписанный Торой.

^[8] Р. Дов-Бер, глава хасидского движения после Бааль-Шем-Това, учитель и наставник рабби Шнеура-Залмана (Алтер Ребе).