РАББИ ЯАКОВ-ЙОСИФ. ИЗ ПОЛОННОГО

Самуил Городецкий

Рабби Яаков-Йосеф не оставил камня на камне от крепости раввинизма и разнес в пух и прах казуистический метод его учения. Он расчищал место, чтобы взрастить хасидизм, а бразды правления передал цадикам.

Он смотрел на весь необъятный материальный мир через призму духовности: в любой материи, в любой вещи он видел ее душу, ее Б-жественность. “Все в глубине своей несет искры Шхины, Б-жественного присутствия, как сказано (Теилим, 103:19): „И царствие Его владеет всем„. Нет ничего, что было бы оторвано от Него, царствие Его владеет всем, и все есть простое единство, как черепаха, панцирь которой растет из нее самой. Но тайна эта открыта не всем, а лишь возвышенным, коих немного”. И еще в том же духе: “весь видимый мир – не более чем обман зрения, на самом деле все есть сущность от сущности Его. <…> Есть несколько одеяний и покрывал, за которыми прячется Всевышний”. Он высказывался и совсем афористично: “Природа есть Шхина”. Она, Шхина, витает и обитает в этом громадном теле – видимом материальном мире, который является “престолом духовности”, поскольку “ни одно материальное тело не может существовать без духовной составляющей – своей души”. Названия вещей, на его взгляд, определяют их духовную основу: “духовное в еде зовется „хлебом„, а в платье – „одеждой„”. С той же позиции рабби Яаков-Йосеф рассматривал и человека, в частности еврея. “Человеческое тело – не более чем платье человека, – писал он, – и только душа в нем называется человеком”. Этот взгляд он распространял и на народ Израиля в целом: “Подобно тому как тело человека, состоящее из 248 органов и 365 сухожилий, является всего лишь оболочкой, а не самим человеком, и только душа его (точнее, три составляющие души: нефеш, руах, нешама) и есть человек, так и в народе Израиля есть тело из 248 органов и 365 жил, а праведники – его душа, жизненная сила поколения”.

Здесь вырисовывается основная концепция хасидизма по рабби Яакову-Йосефу: простой народ сам по себе не имеет значения, “простой народ – неплодоносное дерево”, “эрев рав, т. е. сброд многочисленный”. Народ – это неодушевленный материал, не имеющая жизненных сил субстанция; возможность его существования зависит только от души – цадика. Цадик – “основа мира”, глубина, “внутренняя часть сущего”, он – “душа и витальность мира, а остальные люди подобны органам тела, обволакивающим душу”. Цадик – это “сердце мира, а другие люди – части тела, черпающие жизнь из сердца, это канал, по которому животворящий поток исходит из источника жизни и поступает к остальным органам – людям его поколения”. Следовательно, цадик является посредником между народом и Б-гом, подобно “Моше, который был посредником между Израилем и Святым, да будет Он благословен”. Оттого народ должен приблизиться к цадику, связать себя с ним узами, потому что лишь тогда у него есть шанс “обрести духовную составляющую”. С помощью цадика у человека появляется реальная возможность выполнить задачу своего существования, ради которой он был создан, – “подчинить материю духовности и освятить Имя Всевышнего”, что и есть “верх совершенства”.

Средство же, которым человек может привязаться к цадику, – это вера. Он должен полностью и безоговорочно верить в праведника и исполнять все, чего тот потребует. “Надо верить в цадика абсолютной верой и не пытаться подвергнуть анализу его действия или оценить его поведение, а если увидишь, что он прибегает к скверным качествам, например ко лжи и т. п., не презирай его, ибо он использует их ради служения Небесам. <…> И помни: если ты привязан к цадику, ты привязан к жизни, то есть к Самому Всевышнему”. Цадик “полностью сливается со Всевышним, и они как бы становятся одним целым”, поэтому тот, кто привязался к цадику, “привязан непосредственно к Б-гу”.

Рабби Яаков-Йосеф предостерегает: “Привязанность к цадику не должна поддерживаться ради материального – чтобы тот попросил для тебя достатка и т. п., а ради духовного”. Духовность толпы несовершенна: “на простонародье, не сознающем величия и важности Торы, изучение Торы, молитва и ярмо заповедей лежат тяжким грузом, и соблюдают они законы и предписания по привычке – как обязанность, от которой не освободиться”. Простой еврей, “даже когда он занят духовным, молитвой например, помыслы его обращены к материальному, к делам мирским”. Исправить все это можно, только обретя связь с цадиком, когда “молитва простонародья соединяется с молитвой избранных, – это связь души с телом”, поскольку “материальное не может подняться кверху и быть услышано там без того, чтобы соединиться с духовным, и тогда вместе с духовным будет услышано и материальное”. Но понятно, что, даже поддерживая связь с цадиком, нельзя полагаться только на него: человек и сам должен пытаться приподняться над собой и достичь высот, так же как лучше, “когда народ не полагается на героя, а сам способен воевать”.

Цадик всю свою жизнь занимается духовными материями и не может обеспечивать себя всем необходимым – это должна взять на себя его паства. “Простонародье, поддерживающее и обеспечивающее цадика, называется „несущими ковчег„”, и при таком распределении ролей могут существовать обе части общества – духовная и материальная.

Что представляет собой цадик? Как человек достигает такого уровня, что его влияние воздействует на все поколение? Каковы должны быть поступки человека, которого хасидизм провозгласил посредником между “Б-гом и Шхиной”, т. е. между Б-гом и Его присутствием в материальном мире? Каковы особенности “высшего человека, живущего над природой”? Рабби Яаков-Йосеф отвечает на эти вопросы так: цадик “все свое время проводит над Торой, в молитве и тшуве (т. е. покаянии), заботясь о душе и духовном”. Он тщательно и с радостью исполняет заповеди, за что прозван “живым”, от него “исходят слова Торы и поучение, ведь все заповеди, даже связанные с речью, такие, как молитва, изучение Торы и благословения, не более чем оболочка, одеяние, и необходимо постоянно направлять в них духовную основу и насыщать светом Бесконечного, которые и даруют им жизнь”. Он не устает повторять: “внешняя, явная оболочка еще не есть Тора, только глубинный духовный смысл есть Тора”, и добавляет: явная часть Торы называется “Торой человека”, а ее внутренняя, скрытая часть называется “Торой Б-га”, направить и раскрыть которую способен только истинный цадик.

Рабби Яаков-Йосеф видит в цадике, держащем в своих руках все блага неба и земли и влияющем на весь мир, смысл всего сущего и призывает всех праведников на войну против йецер а-ра, злого начала в человеке. Сердцем он чувствует, что йецер а-ра изо всех сил пытается разобщить цадиков, чтобы те “не вышли против него единым фронтом”: там праведник умирает раньше времени, в других случаях “цадики и великие скитаются по бездорожью и не имеют сил вести реальную борьбу”. Сокрушаясь, он взывает к современникам: “Не на кого нам положиться, кроме как на вас – стоящих с нами здесь и сейчас, дабы вместе выйти на битву”.

5. Рабби Яаков-Йосеф предписывает евреям приблизиться к цадику и полностью положиться на него, но также указывает, что и цадик, в свою очередь, обязан поддерживать связь с паствой. Ведь “как тело не может без души, так и душа не может без тела”. Духовное состояние праведника во многом зависит от народа, поскольку “недостатки народа сказываются также на цадике. <…> Весь мир – лестница, подножие которой – простой народ, а вершина – мудрецы, как сказано в Торе (Берешит, 28:12): „вершина ее достигает небес„. И так как они – части одного целого <…> „ангелы Б-жьи„, т. е. праведники, которые не пренебрегли своими обязанностями и исполняют свою миссию, „поднимаются вверх„. И если поколение следит за своими поступками, главы того поколения могут подняться выше <…> а если, не дай Б-г, наоборот, – могут „спуститься„. Как говорили мудрецы, Шмуэль Малый был достоин того, чтобы на нем покоилась Шхина, но поколение того не заслуживало. Ведь голова человека, спустившегося в яму, тоже опускается, а поднявшегося на гору – тоже поднимается”.

Из всего вышесказанного следует, что цадик должен общаться с народом и пытаться “возвысить его”. Для этого иногда ему самому приходится спуститься на очень низкую ступень, так как “чтобы поднять толпу наверх, сначала надо к ней присоединиться”. И поэтому цадик порой должен приобрести некую грубую черту характера, дабы иметь нечто общее с простонародьем.

“Притча о царском сыне, которого отец послал в деревню, чтобы тот, увидев всю тяжесть положения простого народа, больше ценил жизнь во дворце и близость родителя. Но сын, пожив некоторое время среди селян, полностью перенял их образ жизни: стал довольствоваться малым, носить их грубую одежду, жить их интересами и в конце концов забыл отца и свое прежнее положение. Обеспокоенный отец послал одного из своих министров, чтобы образумить царевича, но тот вернулся ни с чем. Тогда был послан более мудрый и искушенный министр. Этот оделся по-деревенски, поселился рядом с царским сыном и завел с ним дружбу. Он перенял все местные привычки – так же говорил, жил и общался с людьми. Постепенно их дружба окрепла, царевич начал прислушиваться к словам министра и через какое-то время снова вернулся во дворец”. С помощью этой притчи рабби Яаков-Йосеф объясняет, почему цадик обязан подвергать свою душу опасности, “приобретать на время грубые качества грешников” и даже использовать такие “ядовитые снадобья, как ложь – оружие йецер а-ра”. В этом вопросе он как бы признает, что “цель оправдывает средства”.

Цадик, конечно, не горит желанием идти на такой шаг, опасаясь, что не сможет вернуться на свой прежний уровень и впадет в грех, но “Всевышний стоит над ним и охраняет от возможного отрицательного влияния, которое иногда возникает при общении с толпой”. В то же время связь цадика с народом должна быть проникнута любовью: он должен “искать любви простых людей, даже невежд”, относиться к ним, как “мать к сыну, и, жалея, обращать их к добру”.

И если материальное и духовное единение цадика и простонародья оказывается прочным, праведник приносит великую пользу не только в этом мире, где он направляет и наставляет свою паству, но и в будущем мире, где “душа праведника пройдет по дороге к вратам ада и уведет оттуда направляющиеся к ним души так же, как он делал это с людьми при жизни”.

Из приведенных рассуждений рабби Яакова-Йосефа видно, как настойчив он был в своих стараниях принизить воспитательную роль раввинов, мечтая заменить их цадиками, которым он жаждал передать власть над еврейскими душами. Но была еще одна важная сфера, которую он хотел перекроить по-своему, – нравственная проповедь, исходящая из уст “обличителя”. В те времена еврейские проповедники имели значительное влияние на мысли и поступки людей. Перед глазами рабби Яакова-Йосефа стоял живой пример идеального, как ему казалось, проповедника – образ его покойного друга, Обличителя из Полонного. Именно такими людьми он хотел заменить существующий институт записных ораторов.

Рабби Яаков-Йосеф не раз подчеркивал значимость наставника и наставления: “Человек должен не только работать над собой, но и совершенствовать других”, а делается это посредством назидания и наставлений, ведь “когда в мире звучит назидание, в нем пребывает благословение”. И еще: “Лучшее снадобье для тела и души – слушать и воспринимать наставления мудрецов, ведь они лучшие врачеватели души”. Но назидание должно быть подано в мягкой форме, ведь “где нет любви и мира, там нет места наставлению”. Он резко выступает против проповедников, “служащих обвинителями собственного народа”, против тех, кто “подробно перечисляет грехи всех присутствующих и тем пробуждает обвинения против соплеменников. Взывающий к суду – умножает грех”. В идеале назидание должно даваться в легкой и доступной форме, без замысловатых притч и экивоков и без гневных нападок. “Сказано в Писании (Йешаяу, 55:1): „каждый страждущий – идите к воде„ – т. е. к прозрачному наставлению, а „у кого нет желания„ – лишь для такого надо прибегать к притчам”. Он считает неспособность воспринимать назидание в прямой форме признаком душевного нездоровья, ведь “здоровый человек для утоления жажды пьет воду, а больному требуется вино или молоко. Точно так же человек, здоровый духом, с наслаждением пьет слова назидания, а страдающему недугом души сладкое кажется горьким, вот для него и приходится облекать поучение в рассказ или притчу, дабы подсластить кажущуюся горечь”.

Сам “обличитель” должен быть скромен и не походить на тех, кто “в проповеди пытается показать широту своих знаний и остроту ума, чтобы снискать себе громкую славу”. Проповедник должен уметь распознать характер человека и каждому дать наставление, сообразное с его наклонностями. Например, когда наставляешь сведущих в Торе, “приведи им какое-нибудь мудрое толкование и лишь потом начни поучать, даже если это покажется тебе проявлением нескромности; поступай так, ведь иначе они не станут слушать твои слова”. Для людей простых надо выбрать совсем другой стиль проповеди, к скромному и тихому требуется свой подход – такого призывай очистить свои помыслы и сделать праведными дела. “Человека шумного, который при служении гамом привлекает к себе внимание, призови совершать какие-либо публичные действия. Ведь уже нашему учителю Моше было сказано (Шмот, 19:3): „Так скажи дому Яакова и возвести сынам Израиля„ – чтобы с каждым он вел себя соответственно его характеру и душевным качествам”.