ПО КАПЛЕ - ЭТО НЕ КАПРИ...

На четыре вопроса отвечают: Александр Городницкий, Даниэль Клугер, Тимур Шаов, Владимир Шиленский

Беседу ведет: Афанасий М амедов

Все-таки раба вытравливают из себя по капле, так уж повелось с библейских времен, но в 1960?х почему-то казалось, что можно по “Ночному дозору” Галича: “А вы – валяйте, по капле / „Выдавливайте раба!„ / По капле и есть по капле –/ Пользительно и хитро, / По капле – это на Капри, / А нам – подставляй ведро!” Тогда большая часть советских граждан наконец распознала черта, увидела, как лихо лукавый скачет вокруг алхимического перегонного шара социализма. Стряхнуть с себя рабство, разорвать бесовский договор стало целью поколения, которое впоследствии назовут “шестидесятниками”. Непростую эту задачу люди со специфическим менталитетом и не менее специфическим образом жизни решали по-разному. Но объединяющим символом эпохи стала авторская песня, под гитарный перебор сформулировавшая нравственный кодекс разрушителей коммунизма – “физиков и лириков”, романтиков и поэтов. В этом новом поющем братстве о национальности как-то не задумывались. Это сейчас уже ясно, сколько евреев оказалось среди них. А по-другому и быть не могло: для еврейской интеллигенции этот высокий-низкий жанр оказался возможностью исхода из “советского Египта”. Для кого-то – символического, а для какого-то и вполне реального. Уезжая в Израиль или в Америку, любимые песни увозили с собой, как и порожденный ими способ существования – маленькую Вселенную Галича, Кима, Высоцкого, Визбора, Городницкого… Но вот кончилась эпоха, развалилась страна СССР, на место авторской песни пришел “блатняк”, шансон, который многие сегодня тоже называют “еврейским”, только уже со знаком минус, а поющие поэты, вне зависимости от национальности, по-прежнему интеллигентно уходят в тень, уступая место всепобеждающему шоу-бизнесу.

У АВТОРСКОЙ ПЕСНИ БЫЛО ЧЕТКОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Александр Городницкий,

поэт, автор песен, профессор-геофизик

– Должна ли быть у авторской песни своя радийная волна, отмеченная дымком костерка и таежным туманом? Насколько сегодня размыта граница между авторской песней и тем, что принято называть “русским шансоном” или “ново-русской эстрадой”?
– То, что сегодня называют авторской песней, размыто соседними жанрами, потому что у авторской песни шестидесятых годов было четкое определение: “поэт с гитарой в руках”. Сейчас поэтов не стало. Им на смену пришли текстовики. То, что называют авторской песней, действительно начинает перетекать то в русский шансон, то в новую русскую эстраду. Авторской песни совершенно не нужна своя волна, “отмеченная дымком костерка”. Авторская песня никакого отношения к КСП и ко всяким туристическим песням не имеет: ее создатели Булат Окуджава, Александр Галич, позднее Владимир Высоцкий, Сергей Никитин никакого отношения к туризму, экспедициям не имели, не говоря уже о Новелле Матвеевой и Михаиле Анчарове. КСП и авторская песня существуют отдельно друг от друга. Авторская песня – это прежде всего тот самый “поэт с гитарой в руках”, а вовсе не песенки у костра. Исключения, конечно же, бывают. Авторская песня определялась другими вещами. Яркой индивидуальностью автора, которому было что сказать людям и, как правило, протестной составляющей. По этим двум признакам можно считать, что авторская песня сегодня вымирает, если вообще не вымерла: ни первого, ни второго в ней нет. А у Юлия Кима или у Владимира Высоцкого все это было, и еще как было. Каждый из них был личностью. А сейчас что? Самодеятельная эстрада…
– Существует мнение, что чуть ли не все активисты КСП были евреи, а в диссидентском его подразделении так вообще сплошное еврейское засилье. И вообще, настоящий бард всегда чуть-чуть с “прожидью” на донце. Много ли вы знали евреев – активистов КСП? Считаете ли, что настоящий бард должен соответствовать такому вот критерию?
– Насчет активистов КСП – не знаю. Авторская песня сформирована десятком людей, не более, теми самыми “поэтами с гитарой в руках”. КСП – это совершенно другое направление, другой социум. Это самодеятельная песня и люди, интересующиеся ею. Они все очень славные, милые ребята, но это не авторская песня. Активистами КСП были самые разные люди. Игорь Каримов или Олег Чумаченко никакого отношения к еврейству не имели. Что касается настоящего барда, как вы говорите, с “прожидью на донце”, перечислю все тех же: Булат Окуджава, Новелла Матвеева, Юлий Ким (он хоть и кореец, но к евреям никакого отношения не имеет). Юрий Кукин, Александр Дольский, Олег Митяев, по-моему, тоже без еврейских кровей. Так что насчет “сплошного еврейского засилья”, на мой взгляд, полный вздор.
– Когда вы в первый раз познакомились с авторской песней, вы уже ощущали себя евреем как поэт и как человек? Встречались ли вы с проявлениями антисемитизма в мире авторской песни?
– Когда я познакомился с авторской песней, никакой авторской песни в помине не было. Для меня авторская песня началась с “Темной ночи” Марка Бернеса, которую я услышал в 1944 году в кинофильме “Два бойца”. Эта запомнившаяся на годы исполнительская интонация, прозвучавшая задолго до появления Окуджавы и других авторов, стала для меня понятием авторской песни. Я ощутил себя евреем в 1943 году, когда мальчишки впервые назвали меня жидом. Было это в эвакуации в Омске. До того момента я вообще не знал, что это такое. Поэтом я тогда не был и стихов не писал. С проявлениями антисемитизма в авторской песне приходилось встречаться. Вот, к примеру, Женя Клячкин как-то рассказывал мне – и Вероника Долина потом подтвердила эту информацию, – что один очень известный автор, находясь вместе в Клячкиным и Долиной за рубежом, в каком-то кафе, воспользовавшись тем, что оказался наедине с немцами, принялся слезно жаловаться, говорить, что в России в авторской песне одни сплошные евреи и поэтому нормальному талантливому человеку никак не пробиться. Я не хотел бы называть фамилию, но это очень известный человек.
– Авторская песня советских времен – явление уникальное, эту уникальность в значительной мере обеспечивало противостояние культуре, официально признанной государством. Сегодня наша авторская песня никому и ничему не противостоит. А может, “вместе с Юрой Визбором кончилась эпоха” и, когда снова “чьи-то лыжи будут греться у печки”, одному Б?гу известно?
– Пожалуй, не следует говорить, что авторская песня заигрывает с официальной культурой. Авторская песня сегодня – это конкретные авторы, имена… Не скажешь ведь, что русская литература ХХ века целиком ушла в соцреализм. Была и вторая литература – литература русского зарубежья. Мне кажется, это в корне неправильная постановка вопроса. Настоящая авторская песня, та, о которой мы говорим с вами, кончилась именно потому, что сегодня никому и ничему не противостоит. Я глубоко убежден, что кризис ее наступил именно в силу этого обстоятельства. А уж окончательный приговор она себе подписала, пойдя по линии шоу-бизнеса. Эпоха кончилась не с Юрой Визбром – скорее, с Галичем, протестными песнями Юлия Кима, Владимира Высоцкого и других авторов. Конечно, настоящей поэзии не обязательно иметь протестную составляющую, Булат Окуджава или Новелла Матвеева никакие не диссиденты, они – крупные лирические поэты, но наличие в авторской песне искренности интонации и независимости суждения/мышления обязательно. Вот этого сегодня я и не вижу. И это, конечно, очень грустно.

ТАМ, ГДЕ НЕТ ЦЕНЗУРЫ, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ КОНТРКУЛЬТУРЫ

Даниэль Клугер,
поэт-бард, композитор, писатель-фантаст

– Знали ли вы песни на идише или иврите до того, как начали петь? Какие песни еврейской тематики вы услышали первыми и кто был их исполнитель?
– Да, знал. Семья моей бабушки с материнской стороны была, что называется, певческой. И сама бабушка, и ее младшие братья прекрасно пели – а весь их репертуар составляли идишские песни. Так что каждый праздник в детстве у меня был связан именно с песнями на идише. Среди прочих любимыми были “Афн припечек брент а файерл” и “Их хоб дих цу фил либ”. А много лет спустя я услышал последнюю в аранжировке и исполнении великого гитариста Карлоса Сантана. Наверное, он усмотрел в этой, в общем-то, простой и сентиментальной песенке что-то неповторимое.
– Готовясь к этому интервью, я наткнулся на несколько рефератов, в которых говорилось о том, что исторически блатная музыка происходит из клезмерской. Что вы думаете об этом?
– Ну, мне кажется, влияние идиша на блатной жаргон сегодня никем не отрицается. Хотя, как мне кажется, его несколько преувеличивают, да и в разных регионах оно было различным. Что до музыки – трудно сказать. Блатные песенки, написанные в ХХ веке, наверное, несут какие-то следы клезмерской музыки. Но ведь это влияние могло быть опосредованным – через шансон, через эстрадную музыку, которые несомненно испытали влияние клезмерской музыки. Как, впрочем, и влияние городского романса, и других “низких” музыкальных стилей.
– Василий Розанов, которого заносило то в сторону махрового антисемитизма, то в сторону приубоженного поклонения всему, что сходило, по его разумению, за отличительные черты еврейства, выводил одним из достоинств избранной нации запрет на употребление ненормативной лексики. Русские, например, бранятся и теряют энергию, а евреи не расходуют ее в брошенных матерных словах. В ваших песнях хватает блатного арго, но ненормативной лексики, по-моему, нет. Как обстоят дела с энергетикой? Может ли авторская песня существовать вообще без мата?
– Я бы не сказал, что чересчур увлекаюсь блатным арго – у меня воровской жаргон присутствует только в трех балладах. Две из них – это переводы воровских же баллад Франсуа Вийона, которые я включил в цикл “Разбойничья ночь”. Еще одна – “Монолог Меира Зайдера”. В ней блатные словечки присутствуют по той причине, что ее герой-рассказчик, убийца Григория Котовского Меир Зайдер по кличке “Майорчик”, принадлежал к воровскому миру. Ненормативную лексику я вообще не использую – ни в прозе, ни в стихах, ни в песнях. Не потому, что испытываю к ней неприязнь, и не потому, что считаю ее применение табуированным, – просто пока что не нуждался в ней. Что до энергетики… С.А. Снегов свое исследование блатного жаргона назвал так: “Язык, который ненавидит”. В этой работе он утверждает (со знанием дела, ему самому довелось провести в лагерях и тюрьмах почти восемнадцать лет), что на самом деле блатной жаргон эмоционально беден, что подавляющая часть слов имеет ярко выраженный унижающе-негативный окрас и так далее. Что касается энергетики песен, о которой вы спрашиваете, я могу сказать следующее. Пишу я в основном баллады, то есть сюжетные музыкально-поэтические вещи. И в них основной эмоциональный заряд заключен не столько в авторском отношении, сколько в самой ситуации и поступках героев. Если мне покажется, что никак иначе я своей задачи не решу, – воспользуюсь табуированной лексикой без малейших колебаний. Ну а относительно утверждения Розанова – сказанное им похоже на все, что он говорил и писал: остроумно, оригинально, восхитительно – и на пару метров мимо. Впрочем, это одна из причин особого очарования его произведений.
– Того, что в словарях принято называть контркультурой, культурой, противостоящей официозной, увы, у нас сегодня нет. Даже в проекте пока еще нет ни Керуака, ни Боулза, ни Барта, ни Галича с Высоцким и Бродским. Появятся ли? Когда? Какую роль будет играть авторская песня? Останется ли она в тесной связи с блатняком? Где будут петь певцы с запрещенными в России программами в Израиле и США?
– Тут я могу говорить только как человек, смотрящий извне. Я редко бываю в России, и судить о происходящем могу лишь со слов друзей и по той информации, которую получаю из Сети или ТВ. То, что культура подкармливается государством (точнее, властью), то, что власть не прочь ее купить и подчинить, еще не означает появления официозной культуры. Есть деятели культуры, охотно обслуживающие власть, есть произведения, по сути, повторяющие то, что говорят представители власти с высоких трибун. Но пока нет (надеюсь, и не будет) единого эстетического, этического и идеологического канона. Кроме того, возникновение официозной культуры всегда сопровождается введением цензуры. И только с введением цензуры может появиться контркультура. Там, где нет цензуры (касающейся не только политики или идеологии, но и моральных, языковых, эстетических норм и так далее), не может быть контркультуры. Но и наличие цензуры – это условие необходимое, но не достаточное. Потому что не только цензура должна появиться – должна возникнуть потребность в противоречащей культуре. Противоречащей эстетически, противоречащей этически, противоречащей идеологически. Случится ли это? Надеюсь, что нет. Но все возможно. Какую роль при этом будет играть в новой контркультуре авторская песня? Думаю, что небольшую. Новая контркультура, буде она возникнет, потребует новых же форм, а возможно, и жанров. Какими они будут и какие из ныне существующих жанров окажутся востребованными, сказать не берусь. Что до того, где будут выступать авторы и исполнители, если их программы окажутся запрещенными в России... Благодаря техническому прогрессу распространение нежелательных произведений искусства властям пресекать все труднее и труднее. Одного Интернета достаточно – ведь уже имеются и сетевая литература, и сетевая музыка. Есть, например, писатели, которые принципиально распространяют свои произведения только в Сети. Есть музыканты и кинематографисты, склонные к тому же. Так что с распространением того, что может вдруг оказаться запрещенным, особых проблем быть не может. Но давайте будем надеяться на то, что все это не понадобится.

ЭТО БЫЛО ЯВЛЕНИЕМ ЭСТЕТИЧЕСКОГО ПЛАНА

Тимур Шаов, бард

– Многие “евреи с гитарой”, эмигрировавшие в Израиль, продолжают петь. Вы частый гость в Америке и в Израиле. Наверняка сталкивались с тель-авивским КСП, иерусалимским. Что представляет собою израильский КСП-шный социум, чем отличается от современного российского, американского или старорежимного советского?
– Я бывал на “Дуговках”, это такой фестиваль в Израиле. Проводился он на берегу озера Кинерет. Кажется, это был первый фестиваль, на который я попал за рубежом. И помнится, первое, что меня тогда поразило, – это чувство исключительной внутренней комфортности, которое я испытал на этом фестивале. Люди туда съезжались семьями. Набралось огромное количество любителей авторской песни. Заносило на фестиваль даже тех, кто просто приехал отдохнуть, но и эти люди влились в фестивальное семейство на равных, и уже вскоре их было не отличить от остальных. До сих пор перед глазами, как солдат Армии обороны Израиля садится поближе к костру, откладывает в сторонку М?16, берется за гитару и поет Визбора. Я ловил себя на том, что уже не очень и различал, где именно находился – в Израиле или на каком-нибудь ставропольском фестивале, настолько все вокруг были укоренены в русскую культуру, настолько безупречен был их русский. А как удивил меня молодой бард Эли Бар Ялом! Родители увезли его из России маленьким, его первым языком был иврит, тем не менее он чисто говорит по-русски, сочиняет стихи и поет их под гитару. Понимаешь, конечно, что эту культуру он впитал в семье, понимаешь, что много слушал Галича, Высоцкого, Городницкого, и все-таки не верится, что он в России никогда не жил. К авторской песне в Израиле отношение исключительно трепетное, тому свидетельство немалое количество замечательных бардов, с некоторыми из них я дружу. Ну, скажем, с Мишей Волковым, с замечательным поэтом Михаилом Сипером… Мои израильские друзья возят меня на фестивали, знакомят с бардовской жизнью в Израиле. Один из наиболее популярных сейчас фестивалей – “Сахновка”. Проходит он в Ган-Шлоша в национальном парке. К сожалению, мой гастрольный график таков, что не совпадает с ним. Я вот ни разу на “Сахновке” не побывал. Хочется поехать. Уверен, что и на этом фестивале атмосфера доброжелательная. Быть может, даже более располагающая, чем наша. Израильские КСП-шники ездят на фестивали в Россию. Свою любовь к авторской песне они переносят на землю Израиля. Где наши люди – там и КСП. Поют старые, известные песни, но много и новых, с израильскими реалиями. А вот стилистика не меняется, остается нашей родной, и отношение ко всему, что связано с авторской песней, – российское. Получается такой очень интересный коктейль. А какие КСП в Америке!.. КСП Восточного побережья, КСП Западного побережья. От них не отстает и центр страны. Я часто езжу с гастролями по всей Америке и знаю многих бардов, знаю организаторов фестивалей. Несколько раз я был на слете Западного побережья. И если говорить о нем, нельзя не вспомнить замечательного Волика Черняка, подвижника бардовской песни в Америке. Он организует фестивали, которые пользуются чрезвычайным успехом. На них очень трудно попасть. Люди записываются заранее. Волик мог бы зарабатывать громадные деньги, но он делает все, чтобы сохранялся подлинно фестивальный дух, поэтому не хочет превращать его в успешное коммерческое предприятие. Два раза в год на свои фестивали обязательно приглашает из Москвы каких-то известных бардов. Перед такими людьми хочется снять шляпу… Атмосфера там тоже замечательная, и они тоже, так же как и в Израиле, укоренены в советское “бардовство”. И конечно же, на этих фестивалях очень много евреев, я бы даже сказал, евреи преобладают… Но для меня национальность “фестивальщиков” не имеет принципиального значения, потому что в первую очередь это замечательные, яркие люди, общение с которыми доставляет радость.
– Если авторская песня явление наднациональное, почему многие песни стали народными (некоторые даже сходят за “анонимные”) и как могло так получиться, что КСП объединил молодых еврейских мальчиков и девочек шестидесятых–семидесятых годов, бежавших на лесные поляны к гитарам и кострам, чтобы почувствовать себя и свободными людьми, и евреями?
– Я не еврей, поэтому не берусь судить, да и родился в другую пору. А вот что касается песен – они потому и становятся народными, что наднациональные. Это – не народная украинская бардовская песня, не народная еврейская или грузинская… Она просто народная. Вообще бардовская песня объединяет всех тех, кто оказался за рубежом. Понятия “евреи” и “авторская песня”, конечно же, сочетаются, но не больше, чем, скажем, “украинцы и авторская песня” или “черкесы и авторская песня”. К костру приходили не для того, чтобы ощутить свое еврейство, и не для того, что избавиться от него. Скорее именно для того, чтобы почувствовать себя свободными людьми, быть может, избежать “советского братства”, походившего на “оруэлловское равенство”. Освободиться от диктата государства: что следует слушать, что читать, когда и с кем ложиться спать… А КСП был некоей такой отдушиной, не столько политического свойства, сколько эстетического. Быть может, в силу этого обстоятельства КСП не имел национальности. На костер собирались и еврей Городницкий, и кореец Ким, и грузин Окуджава… Это было явление эстетического плана… Люди собирались послушать песни, нормальную живую музыку, пообщаться, а не для того, чтобы манифестировать. Но возможно, я не прав, я действительно человек другой эпохи.
– Тимур, в своих интервью вы не раз говорили, что ваш любимый бард – Александр Галич. Вы часто его слушаете. Его “еврейский цикл” – “Реквием по неубитым”, “Кадиш”, “Баллада о Вечном огне” и другие – тоже входит в число почитаемых вами?
– Обязательно. “Еврейский цикл” трогает меня, не может не трогать, впрочем, как любого нормального человека. Я не знаю, кто лучше, проникновенней мог бы сказать о тех страданиях, которые выпали на долю еврейского народа. Вообще, Галич, по-моему, один из самых трагических поэтов нашей эпохи. Высоцкий тоже писал замечательно, но он писал по-другому.
– Авторская песня явление не столько музыкальное, сколько литературное или литературное-музыкальное, то есть без поэзии и прозы (как источника и вдохновителя) она существовать не может, это одно из ее коренных отличий от блатного шансона, не претендующего на высоколобость. Насколько погружены в современный литературный процесс сегодняшние исполнители авторской песни? Готовы ли вы исполнять песни не только на свои стихи, но и на стихи современных поэтов?

– Действительно, и для меня на первом месте литературная основа. Но, думаю, нельзя забывать, что это все-таки песня, стихи подаются тут в музыкальной оправе. Бардовскую песню также отличает еще и авторская интонация. Вы можете быть профессиональным певцом с “воспитанным” в лучших учебных заведениях голосом, но если, к несчастью, у вас нет той самой, индивидуальной, неповторимой интонации, какая была, скажем, у Визбора, Высоцкого, Окуджавы, вы никогда не станете исполнителем авторской песни, потому что песни будут получаться у вас какие угодно, только не авторские. Что сейчас читают современные барды, мне трудно сказать. Выбор, по-видимому, широк, потому что песни очень разные. Очень много графомании, положенной на музыку, но я приветствую и ее. Во-первых, люди делают первые шаги, у них идет накопительный процесс, во-вторых, это все равно лучше, чем шататься по подворотням и водку хлебать. Пускай беспомощные песни у парнишки получаются, но это ерунда в сравнении с тем, что из него со временем может получиться не беспомощный человек. Есть в бардовской песне не просто те, как вы говорите, кто прислушивается к литературному процессу, есть и те, кто в нем участвует. Возьмем хотя бы Городницкого, Егорова, Данского, Кима, Щербакова… Никто не может сказать, что они вне современного литературного процесса. И я сам внимательно слежу за ним. Вот на днях с удовольствием сходил на книжную ярмарку “Нон-фикшн”, посмотрел, что появилось нового. Что касается песен на чужие стихи. Я их не пою. Чтобы исполнять песни, писать музыку на стихи других поэтов, надо иметь большую смелость… Надо уметь это делать, как, скажем, Александр Мирзоян. А как Виктор Попов исполняет “Рождественский романс”, какой у него “губановский” цикл!.. Музыка должна быть адекватной тексту, тогда слова еще сильнее кажутся. При этом надо понимать и не обижаться, что практически всем поэтам не нравится, как “поют их стихи”. Я не являюсь композитором, поэтому на себя такой ответственности не возьму. Хотя… У меня есть друг в Хайфе, Миша Пономарев – я посвятил ему песню “Письмо израильскому другу”, – так он пишет отличные стихи, а публикует только на израильском бардовском сайте “Ристалище”, что, как вы понимаете, аудиторию Мишиных поклонников не сильно расширяет. Мне кажется, они достойны большего, хорошо было бы написать несколько песен на эти стихи. Возможно, удалось бы расширить круг Мишиных почитателей.

НЕВЫСОКИЙ УРОВЕНЬ НИЧУТЬ НЕ УМЕНЬШАЕТ ПОПУЛЯРНОСТИ

Владимир Шиленский, поющий поэт

– Вам не кажется, что авторская песня стареет скорее, нежели стихи или проза? Скорость старения авторской песни, по-моему, равна скорости старения фотографии. Она уходит вместе с эпохой. Вот ушла советская эпоха, а вместе с ней один из способов выживания – авторская песня, и лучшие ее представители: Галич, Высоцкий, Визбор, Окуджава. То ли ложь изменилась, стала более изощренной? То ли появились иные способы выживания?
– Да, наверное, так и есть: меняется время, а вместе с ним и песни. Это эволюция. Что стареет быстрее – фотография, песня, проза или стихи, судить не берусь. Уверен, что хорошие песни остаются и по-прежнему помогают выживать, ну или погибать... Это уж как повезет. Что же касается перечисленных вами “лучших представителей авторской песни”, ушедших вместе с советской эпохой, то все мы, и особенно сочиняющие, хорошо знаем их творчество, стоим на плечах этих гигантов... Короче, и их скорбный труд не пропал! Другое дело, что сегодня общество раздроблено и дезориентировано, что песню распинают на прокрустовом ложе форматов, что к песне относятся как к продукту, товару, что песня, как форма бытования языка, как явление культуры, все реже “грешит” и языком, и культурой... Но это уже другая тема. И все же, пока жив народ, жив язык, жива и песня. Вот только расслышат ли современники в царящем сегодня изощренном многоголосии настоящие Слова?!
– Можно сказать, что бардовская песня заняла в советское время ту нишу, которую ранее занимала клезмерская музыка?
– Сказать можно, но, на мой взгляд, это все-таки несколько притянуто... Хотя, если продолжать ряд: трубадуры, труверы, миннезингеры, барды, сказители, кайчи и тому подобное, то и клезмеры уместны. Может быть, я не вполне представляю себе клезмерскую “нишу”? Впрочем, в советское время могло быть что угодно... Но, может быть, Гершвин, Эдди Рознер, Ежи Петербургский, Утесов все же ближе к клезмерской традиции? Ведь авторская песня была музыкально очень бедна. Но это была действительно народная песня, и с этой точки зрения она была клезмерской.
– Существует ли на самом деле такое понятие, как “еврейский шансон”, что вообще это такое, какие у него отличительные свойства и кто его яркие представители? Правда ли, что из-за “еврейского шансона”, как говорят некоторые, снизился уровень российской авторской песни?
– Да, пожалуй, понятие “еврейский шансон” – он же “Одесса-мама”, “тыц-тыц” и “умца-умца” – не лишено смысла. Вот это уже гораздо ближе к клезмерству. Ярчайший представитель – Александр Яковлевич Розенбаум с ансамблем братьев Жемчужных. Что до снижения уровня... Как зорко заметил Брехт, “безвкусица масс глубже коренится в действительности, чем вкус интеллектуалов”. Большинство наших сограждан знакомство с поэзией ограничили школьной программой. Поэтому да, песня отделяет культуру людей от культуры “далековатых”! Да, невысокий уровень ничуть не уменьшает популярности, скорее наоборот... Но как, буквально ниже плинтуса, уронили песенку русскую современные шансонье, особенно “работающие” в жанре блатного, а точнее, “фраерского романса”... “Еврейскому шансону” до таких “зияющих высот” далеко! Он вообще более декоративен, стилизован, культурен, не говоря уже о музыкальной составляющей... Гораздо хуже “опопсение” авторской песни. Да, чуть не забыл о фигуре Псоя Галактионовича Короленко – яркого шоумена и противоречивого представителя “еврейского шансона”.
– В дипломной работе исследователя Игоря Белого с длинным названием “Еврейское национальное самосознание в рамках общественного движения КСП и жанра авторской песни в СССР-СНГ-России” я наткнулся на интересный факт. Среди интервьюируемых КСП-шников на вопрос, интересна ли им тема “еврейство и КСП”, евреи ответили отрицательно, а неевреи сочли эту тему крайне интересной. С чем вы связываете подобное расхождение во мнениях?
– Думаю, что авторы-евреи, отвечая г?ну Белому, темнили. А авторы-русские заинтересовались темой “еврейство и КСП” из антисемитских соображений. Или из уважения перед заслугами авторов-евреев. Как говорится, одно из трех!

Что ж, возможно, Владимир Шиленский и прав, правы и остальные мои собеседники, в таком случае вопрос об участии евреев в авторской песне и КСП остается открытым. Остается открытым и вопрос о дальнейшем существовании этих двух направлений. Неопровержимо, пожалуй, одно: евреи останутся в авторской песне и КСП до конца. Потому что оставаться до конца, сидя на чемоданах с билетом в руках, когда “на часах замирает маятник”, оставаться до конца, уже распаковывая чемоданы на другом конце света,  – свойство еврейской души.

 

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.