[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2008 КИСЛЕВ 5769 – 12(200)
«ДОБРОЕ ДЕЛО ДИРЕКТРИСЫ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ»
Из истории журнала «Новоселье» (1942–1950)
Леонид Юниверг
Как известно, с началом второй мировой войны прекратили свое существование большая часть европейских русскоязычных издательств, а также почти все периодические издания, в том числе популярные эмигрантские журналы: «Современные записки», «Иллюстрированная Россия», «Путь», «Новый град», а также ведущие газеты: «Последние новости», «Сегодня», «Возрождение»… Вот как охарактеризовал сложившуюся к 1941 году обстановку в научной и литературной жизни Европы писатель М.А. Осоргин:
Мыслью и вниманием попробуйте перенестись сюда, в воюющую или отвоевавшую Европу, и вы увидите, до какой низкой степени упали культурные ценности, все без исключения <…>. Совершенно перестали существовать и быть кому-нибудь нужными все науки гуманитарного порядка <…>. Урон, наносимый культуре войнами, всего очевиднее сказывается на художественной литературе. Можно почти без всяких оговорок сказать, что она в Европе прекратилась <…>. Мосты, нас соединявшие, взорваны и обрушены, духовному общению положен конец[1].
Центр русского зарубежья переместился из Европы в Северную Америку. С приездом многих деятелей русской культуры атмосфера литературно-художественной жизни русской общины Америки стала совсем иной: выходили газеты, журналы и книги русских авторов; создавались литературные кружки; устраивались художественные выставки; на вечерах и заседаниях обсуждались различные литературные, философские, религиозные, реже – политические вопросы. Не случайно в 1942 году – почти одновременно – в Нью-Йорке возникло два журнала, руководимых бывшими парижанами: «Новый журнал» (выходящий до сих пор) и «Новоселье». О последнем и пойдет речь в настоящей статье.
Инициатором и редактором-издателем «Новоселья» стала Софья Юльевна Прегель (1897–1972) – талантливая поэтесса и переводчица, хорошо известная в литературно-художественных кругах русского зарубежья. Она родилась в Одессе в весьма обеспеченной и дружной еврейской семье, с детства мечтала об актерской карьере и даже обучалась пению в Петроградской консерватории. После революции Софья Прегель прошла типичный путь русского эмигранта и, прожив довольно долго в Берлине, с 1932 года поселилась в Париже. К этому времени Софья Юльевна профессионально определилась и стала активно сотрудничать с русскими периодическими изданиями, в том числе со знаменитыми «Современными записками» (1920–1940) – главным «толстым» литературным и общественно-политическим журналом довоенной русской эмиграции. К началу войны она уже была автором трех стихотворных сборников (позже, при ее жизни, вышли еще три сборника стихов, а посмертно – один сборник и трилогия мемуаров «Мое детство»). С. Прегель посчастливилось избежать участи многих российских литераторов-евреев, оставшихся в оккупированной немцами Франции: в самом начале войны она переехала в Соединенные Штаты и поселилась в Нью-Йорке. А уже через три года, в самый разгар войны, Софья Юльевна сумела организовать издание ежемесячного журнала «Новоселье», а также способствовала созданию нового русскоязычного издательства «Рифма».
С самого начала редакция «Новоселья» пыталась создать независимый орган, посвященный литературе, искусству и науке, откликающийся на вопросы современности. С этой целью сотрудники редакции постарались объединить вокруг журнала лучшие творческие силы русского зарубежья. Не менее важной задачей нового журнала было восстановление живой связи его читателей с Россией, принявшей на себя основной удар фашистской военной машины. «Мысль о России, обращенность к России, – писали организаторы нового издания, – будет руководящим началом всей нашей деятельности». Наконец, редакция стремилась стать посредником в сближении представителей русской, американской и западноевропейской интеллигенции.
Что же касается названия журнала, то в конце первого номера редакция поместила небольшую заметку, в которой, в частности, говорилось:
«Своим названием мы хотели подчеркнуть, что все мы – читатели и сотрудники журнала – здесь более или менее давние “новоселы”.
В русской литературе “Новоселье” имеет освященную временем и именем Пушкина традицию. Один из литературных альманахов пушкинской эпохи носил это название, и сам поэт в нем участвовал. Таким образом, мы ставим наш журнал под знак великого поэта».
«Новоселье» выходило сначала ежемесячно, а с 1943 года – раз в два месяца и реже. Объем журнала колебался от 80 до 150 страниц (в сдвоенных номерах). Подписная годовая цена журнала составляла в США 3,5 доллара, а в Канаде 4,5 доллара; цена номера в розничной продаже – 35 центов. Редакция и контора «Новоселья» находились по адресу: 2 East 86th Street, New York City.
Внешне журнал был оформлен чрезвычайно скромно и не помещал иллюстраций, что объясняется, вероятно, ограниченными материальными возможностями редакции. Художница Александра Прегель, жена брата Софьи Юльевны[2], предложила самое простое решение обложки: в верхней части дается написанное от руки нарочито по-школьному название журнала, а в нижней – более мелко тем же почерком – «Нью-Йорк». Цвет обложки почти каждой новой книжки журнала менялся: преобладали сдержанные тона.
Уже в первых номерах «Новоселья», появившихся весной 1942 года, определилось его лицо, наметился основной круг авторов и тематических приоритетов. Свои рассказы передали редакции И. Бунин («Три рубля»), М. Алданов («Тьма»), Н. Федорова («Выпросила») и другие; стихи – М. Цетлин, Б. Божнев, Т. Остроумова, К. Франкфурт и другие. Немало интересного печаталось и из русского литературного наследия, например стихи М. Волошина, неизвестные стихи В. Маяковского, утерянные стихи А. Блока, неопубликованный в русской печати мемуарный очерк Е. Замятина «О Горьком», отрывки из воспоминаний В. Зензинова – одного из бывших лидеров партии эсеров; краткий обзор американской литературы 1941 года, сделанный М. Железновым, а также остроумное продолжение «Евгения Онегина» – «Евгений Онегин в Нью-Йорке» (глава «Татьяна Ларина» Аргуса [М.К. Айзенштадта]).
Особо важным для характеристики журнала представляется активное участие в его становлении Веры Александровны Шварц (1895–1966), писавшей под псевдонимом «В. Александрова». Постоянный литературный обозреватель меньшевистского «Социалистического вестника» и популярной нью-йоркской газеты «Новое русское слово», она была хорошо известна своим необычным для тогдашней эмиграции отношением к Советской России. Она искренне считала большевистский переворот, при всем его уродстве и противоречиях, значительным народным творением; в революционной же эпохе находила перекличку с Петровским временем. Обозревая современную советскую литературу, Шварц старалась быть достаточно объективной в своих оценках, «стремилась вжиться в авторскую позицию некоего внутрироссийского оппозиционера, отстаивающего перед лицом существующей власти ценности демократии и демократию социализма»[3]. Судя по всему, такая позиция была близка и Софье Прегель, и ряду авторов, тесно сотрудничавших с «Новосельем».
Большое влияние на редакционную политику оказывал также Марк Львович Слоним (1894–1976) – известный литературный критик, публицист, переводчик, историк русской литературы, крупный советолог. Подобно Илье Эренбургу, он не мог оставаться в стороне от военных событий мирового значения и выступал в «Новоселье» в основном как публицист.
Важным нововведением в журнале стали тематические номера. Так Петербургу-Ленинграду, перенесшему тяжелейшую блокаду, был посвящен 2-й номер за 1943 год, а обзору американской жизни и культуры были посвящены два тематических номера (1943, № 9–10 и № 17–18), в которых приняли участие американские писатели А. Комптон (нобелевский лауреат), В. Марч, Э. Ли Мастерс, Р. Мэккенни, Р. Райт, М. Киннан Роулингс, Э. Синклер и другие; художник Р. Кент и дирижер Л. Стоковский.
Естественно, что на протяжении всех военных лет тема борьбы с фашизмом не сходила со страниц «Новоселья». Известный американский писатель Говард Фаст (автор романа «Прославленные мои братья») в связи с 10-летием сожжения гитлеровцами книг опубликовал в журнале перевод своей статьи «Сжигатели книг». В ней он вновь обратил внимание на то, что «зарево горевших книг было сигналом для возврата к варварству; пламя, поглотившее Гейне, Манна и Фрейда, охватило весь мир» (1944, № 12–13, с. 57).
Среди мемуарных материалов, регулярно появлявшихся на страницах журнала, можно найти немало замечательных по форме и содержанию образцов этого жанра. К ним, безусловно, следует отнести воспоминания художника Сергея Судейкина о его встречах с М.А. Врубелем (1945, № 4–5), безыскусный рассказ Лидии Шаляпиной о своем отце (1945, № 17–18), неожиданно острые впечатления художника Мане-Каца от его встреч с Пабло Пикассо (1945, № 20), поэтичные воспоминания Р. Невадовской об Андрее Белом (1944, № 12–13) и др.
Рассказывая о «Новоселье», следует, прежде всего, воздать должное его серьезной литературной части. Помимо уже упомянутых Бунина и Алданова, с журналом активно сотрудничали такие мастера старшего и среднего поколения, как А. Ремизов, Н. Тэффи, О. Дымов, Г. Адамович, Н. Оцуп, Ю. Терапиано, М. Цетлин и др. Особо важную роль сыграл журнал в становлении новой литературной смены русского зарубежья (особенно со второй половины 1940-х годов), опубликовав произведения около тридцати молодых писателей, в том числе В. Андреева, Е. Бакуниной, В. Варшавского, Л. Зурова, Н. Кодрянской, Ю. Мандельштама (посмертно), В. Познера, Б. Сосинского, Е. Таубер…
В «Новоселье» было опубликовано также немало интересных материалов общественно-политического, историко-литературного и искусствоведческого характера. Их авторами, кроме ранее упомянутых В. Александровой и М. Слонима, выступали также философ Н. Бердяев, историки А. Мандельштам, Ю. Бруцкус и Е. Извольская, литературоведы К. Вильчковский и Р. Якобсон, художественные критики С. Бертенсон, Е. Рубисова, Ю. Сазонова, музыканты В. Дукельский, С. Кусевицкий, С.А. Лурье, Н. Слонимский и Л. Стоковский, художники Ю. Анненков, М. Добужинский, М. Ларионов, Мане-Кац, Н. Рерих и другие.
Как складывались отношения между авторами и редактором журнала? В фонде Софьи Прегель, находящемся в Иллинойсском университете, сохранились письма Алексея Ремизова, в определенной мере помогающие ответить на этот вопрос. Продолжая жить в годы войны в Париже, он начал сотрудничать с журналом по предложению С. Прегель с осени 1943 года. О том, что значила для писателя в те годы возможность не только печататься, но и получать за это гонорары, можно понять по приведенному ниже фрагменту из одного его письма послевоенного времени к редактору журнала: «<…> Я уже поставил крест на своем литературном творчестве, стал рисовать картинки с подписями – делать рукописные альбомы. Вы меня на свет выводите с Вашим “Новосельем” – как мне это не чувствовать и не принимать к самому благодарному Вам сердцу»[4].
А вот как охарактеризовал редактора-издателя «Новоселья» поэт и мемуарист Юрий Терапиано (1892–1980): «<…> Я не преувеличу нисколько, если скажу, что личные качества Софьи Прегель как редактора, ее слух на поэзию и прозу, ее вкус, ее постоянное доброжелательное отношение к каждому из сотрудников – “старших”, “парижских” и “молодых” были единогласно признаны и оценены всеми, в результате чего в “Новоселье” создалась не только настоящая дружеская атмосфера, но и строгая, в то же время литературная разборчивость, обеспечивающая каждой новой книжке журнала высокий литературный уровень»[5].
Нью-Йорк. 1930-е годы.
Немало места на страницах «Новоселья» было уделено и судьбам еврейского народа, подвергшегося во время войны небывалому в мировой истории геноциду. Большую часть материалов на эту тему подготовила Софья Дубнова-Эрлих (1885– 1986) – поэтесса и публицист, дочь выдающегося еврейского историка Шимона Дубнова, погибшего в 1941 году в Риге от руки немецкого солдата. С большим трудом добравшись к осени 1942 года из Польши до США, она вскоре стала тесно сотрудничать с редакцией «Новоселья», выступая то в качестве поэта, то публициста, то мемуариста, то переводчика. И почти каждый ее труд так или иначе касается военных событий и трагедии еврейского народа. В очерке «Местечко» (лето 1943 года) Дубнова описала свою поездку весной 1939 года в одно из местечек, «затерянных среди польских нив и перелесков» и мало изменившихся за последние три столетия. Там, на своей лекции по современной советской литературе, она встретилась с членами организации еврейской социалистической молодежи, задумавшими «перепрыгнуть из семнадцатого прямо в двадцатый, а то и в двадцать первый век…». В конце очерка автор с грустью прерывает свое элегическое повествование сообщением: осенью 1939 года разразилась война! И тогда «заголосило и ринулось в путь обезумевшее местечко <…> Ураган разметал столетиями складывавшийся быт» (1943, № 3, с. 65, 67). А год спустя, получив список жертв героического восстания в Варшавском гетто – запоздалый отклик оттуда, «из последнего круга преисподней», она пишет необычайно сильный, выстраданный очерк «На пепелище». Размеры злодеяний, совершенных фашистами, глубоко ее потрясают: «Человеческое воображение убого. Чудовищный образ гибели тысяч в газовых камерах не вызывает дрожи, ибо не умещается в мозгу. Но весть о смерти человека, которого мы помним живым, озабоченным или улыбающимся, вдруг раздвигает завесу: и перед нами встает ставший ныне кладбищем кусок живой, горячей жизни, которому было имя – еврейский квартал Варшавы». И вот, держа в руках список жертв восстания, где была почти сплошь молодежь (стариков и детей нацисты успели уничтожить до того), бывшая варшавянка пишет: «Многих я знала лично – по кружкам, собраниям, литературным вечерам, задушевным беседам у письменного стола в моем небольшом кабинете. Но как они выросли за четыре года восхождения на Голгофу, четыре года в гетто!» (1944, № 11, с. 70).
Обложка первого номера журнала «Новоселье».
Продолжение темы гибели польского еврейства мы находим в необычайно сильной статье-откровении известного польского поэта Юлиана Тувима (1894– 1953), жившего в годы войны в США. Статья «Мы, польские евреи», опубликованная в 1944 году в блестящем переводе Софьи Дубновой, воспринимается порой как библейский плач Иеремии. Уже в посвящении – «Матери моей в Польше или ее дорогой тени» – ощутима степень потрясения автора, оглушенного размерами истребления польского еврейства. До войны Тувим был вполне ассимилированным евреем, чувствовавшим себя полноценным поляком, «ибо в Польше родился, рос, учился, был счастлив и несчастен <…> оттого, что в младенчестве вскормлен был польской речью <…>, оттого, что по-польски поведал о тревогах первой любви и лепетал о радостях ее и грозах». Однако потоки крови невинно загубленных миллионов евреев пробудили в поэте острое чувство национального самосознания: «<...> Примите меня, братья, в благородный орден невинно пролитой крови: к этой общине хочу я стать ныне причастным» (1944, № 14–15, с. 40–44).
В дни победы над гитлеровской Германией Софья Прегель помещает в «Новоселье» новый перевод С. Дубновой – очерк крупнейшего еврейского писателя того времени Шолома Аша (1880–1957) «Из огненной печи». Это документальный рассказ о том, как представители люблинского Еврейского комитета, приехавшие в деревушку близ Варшавы после ее освобождения от фашистов, с трудом отыскали двух еврейских девочек-сестер, спрятанных от немцев одной местной крестьянкой. Когда их попросили рассказать о своей прежней довоенной жизни, то старшая не могла сказать ни слова, а младшая – десятилетняя – вспомнила, как мама решила покончить с собой в надежде, что поляки их пожалеют и спасут им жизнь… (1945, № 19).
Судьбам французских евреев во время немецкой оккупации были посвящены две публикации 1947 и 1948 годов. Первая из них – воспоминания поэта А. Элькана о пережитом им и его дочерью в печально знаменитом «расовом» лагере Дранси. Он характеризует Дранси как преддверие того ада, который создан нацистской Германией при молчаливом содействии всех темных сил мира. Писатель передает весь ужас ожидания заключенными своей участи: депортируют или не депортируют их в Аушвиц, а следовательно, жить или превратиться в пепел?
Вторая публикация вновь принадлежит Софье Дубновой. Это рецензия на книгу Довида Кнута, посвященную истории еврейского Резистанса (Сопротивления) во Франции 1940–1944 годов и вышедшую в Париже в 1947 году. И хотя, по словам рецензента, книга не дает исчерпывающего описания бурного четырехлетия и не претендует на строгую историчность, она является волнующим прологом к тем главам, которые когда-нибудь напишет историк. Как известно, некоторые из участников еврейского Сопротивления покинули Францию еще во время войны и вступили в палестинскую Еврейскую бригаду; многие же другие, из наиболее активных деятелей, погибли в бою, в подвалах гестапо и в газовых камерах. «Мы должны склониться с глубочайшим уважением перед этими мужчинами и женщинами, – пишет Кнут, – сверхчеловеческая сила, проявленная ими перед лицом смерти, превзошла даже подвиг их жизни. Пока сыновья и дочери нашего народа будут подыматься на смертный бой с врагами – жив будет Израиль» (1948, № 37–38).
Письмо А. Ремизова к С. Прегель от 13 декабря 1946 года.
Пятилетний юбилей «Новоселья», торжественно отмечавшийся 14 марта 1947 года в Нью-Йорке, свидетельствовал о безусловном признании заслуг журнала перед русской культурой. Помимо вечера, устроенного группой друзей и сотрудников редакции в Carnegie Chapter Room, С.Ю. Прегель получила поздравления и много добрых пожеланий от авторов и читателей: в ее архиве хранится около 30 писем и почтовых открыток, а также 8 телеграмм, непосредственно связанных с этим юбилеем. Пожалуй, лучше других выразил отношение творческой интеллигенции русского зарубежья к журналу и его редактору литератор-парижанин В. Сухомлинов:
Дорогая Софья Юльевна,
Разрешите неверному, но старому сотруднику «Новоселья» поздравить его со вступлением в счастливый пятилетний возраст и выразить надежду, что сей вундеркинд будет приносить родителям больше радости, чем забот. Я знаю, что издание русского литературного журнала за границей – дело нелегкое, даже при обилии талантов, высокой технике и американских темпах типографии Раузена. Не скрою, что я всегда удивлялся неумолимому оптимизму, с каким Вы приступали ежемесячно к составлению очередного номера, и мягкой непреклонности, с какой Вам удавалось преодолевать все препятствия… Объединяя зарубежных русских литераторов и публицистов, отказавшихся прямо или косвенно служить врагам России, давая им возможность вносить свою посильную лепту в творчество русской культуры, помогая русским эмигрантам различных поколений не забывать русский язык и разбираться в том, что происходит у них на родине и во всем мире, «Новоселье» делает скромное, но полезное русское дело. Таково, между прочим, мнение всех русских парижан, с которыми мне приходилось встречаться[6].
В 1949 году, на волне всеобщего признания и благодарности со стороны литературных кругов русского зарубежья, Софья Прегель вместе с редакцией «Новоселья» переехала в Париж. Однако в новых условиях экономическое положение журнала резко ухудшилось. В конце концов, возрастание типографских расходов сделало его дальнейшее существование невозможным, и в 1950 году вышли последние номера «Новоселья».
В качестве эпилога добавим несколько слов о дальнейшей судьбе С.Ю. Прегель и об отношении к ней в литературных кругах русского зарубежья. После закрытия «Новоселья» и до конца своей жизни она оставалась одним из авторитетнейших русскоязычных литераторов. Продолжая писать стихи, Прегель много времени, особенно в последние годы жизни, уделяла мемуарной прозе. Уже посмертно были опубликованы ее мастерски написанные воспоминания о счастливом детстве в Одессе[7]. Как и прежде, Софья Юльевна не могла ограничить себя только собственным творчеством. По словам многих хорошо знавших ее людей, она до конца жизни была полна энергии, откликалась с живейшим интересом на все события литературной жизни, интересовалась людьми и всегда была готова помочь им, если было нужно. Георгий Адамович, полушутя-полусерьезно называя Прегель «директрисой русской литературы», не раз говорил о том, что ей следовало бы, как скауту, здороваться левой рукой, – правая всегда наготове, чтобы помочь, поддержать слабого. Ирина Одоевцева – поэтесса, близко знавшая Софью Юльевну в последние годы, – свидетельствует:
Она действительно играла очень большую, даже главенствующую роль в нашей литературе, несмотря на то, что ничего не печатала ни в газетах, ни в журналах, а только изредка издавала сборники своих стихов. С ее именем считались поэты и писатели не только в Европе и в Америке, но даже в России <…> У нее был огромный архив и безошибочная память. Она сама, смеясь, говорила, что она «справочная книга по делам русской литературы – со всеми литературными событиями и датами[8].
Софья Юльевна Прегель умерла 25 июля 1972 года – в дни, когда Париж был пуст и многие ее друзья были лишены возможности отдать ей последний долг. И все же появившийся вскоре в «Русской мысли» краткий некролог сумел вместить в себя главное:
Софья Прегель.
Русская зарубежная литература потеряла верного и самоотверженного друга. Невзирая на личные симпатии и антипатии, на политические расхождения, иногда и острые, Софья Юльевна ни в чем не была тепло-прохладной – она помогала всем, кому помощь была нужна, являя нам, христианам, образ милосердного Самаритянина[9].
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1] Осоргин М.А. Письма о незначительном. Нью-Йорк, 1952. С. 13.
[2] Об Александре Прегель см. публикацию О. Демидовой: А.Н. Прегель. Воспоминания // Вестник Еврейского университета. 2006. № 11. С. 369–392.
[3] Хейфец М. «Социалистический вестник» и «социалистическая страна» // Евреи в культуре русского зарубежья. Иерусалим, 1992. Вып. 1. С. 217.
[4] Письмо А. Ремизова к С. Прегель от 13 декабря 1946 года // Архив Иллинойсского университета. Фонд С.Ю. Прегель.
[5] Терапиано Ю. Новоселье (Рукописные заметки). // Там же.
[6] Письмо В. Сухомлинова к С. Прегель от 4 марта 1947 года // Там же.
[7] См.: Прегель С. Мое детство: Автобиографическая трилогия. Париж, 1973–1974.
[8] Одоевцева И. Год потерь // Русская мысль. 1972. 21 сентября.
[9] З. Ш. <Зинаида Шаховская?>. Смерть Софии Прегель // Русская мысль. 1972. 3 августа.