[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2008 КИСЛЕВ 5769 – 12(200)
Вы читали? Анна Сорокина. Абетки еврейской поэзии // 2008, № 6.
Реакция. На мой взгляд, статья написана необъективно, некомпетентно и недоброжелательно. Уже с самого начала покоробила фраза: «Соседи – Украина, например, – тоже не отстают». То есть не отстают от России, где переводят «на русский язык важнейшие тексты еврейской культуры». Фраза эта не только неприятна своим снисходительным тоном «старшего брата», но и совершенно бессмысленна: ведь через два абзаца Сорокина замечает: «Украинская антология – первый подобный опыт <...> на одном из славянских языков. На русском ничего подобного пока не выходило». Так кто от кого, спрашивается, не отстает?
В дальнейшем, пока автор публикации пишет о формальных признаках украинского издания и упоминает об аналогичных антологиях, вышедших в Америке, – тон ее сугубо академичен. Но он становится недопустимо категоричным и безапелляционным, как только критик переходит к оценке работы переводчицы Валерии Богуславской: «...В большинстве переводов, сделанных В. Богуславской (а ей принадлежит более половины переводов антологии), – пишет А. Сорокина, – происходит замена важнейших элементов еврейской картины мира. Некоторые фрагменты исчезают без следа, появляются новые, зачастую абсолютно чуждые компоненты».
Свои обвинения автор публикации подтверждает примерами: «...В стихотворении С. Ан-ского “Клятва” – гимне “Бунда” – пропали ключевые слова: “Мы клянемся в безграничной верности „Бунду“”. В “Колыбельной...” И. Мангера появились овцы, которые хотят за Синай. Героиня стихотворения М. Гебиртига “Рейзеле” просит возлюбленного приходить к ней исключительно в “филактериях и маген-довиде” (в оригинале Рейзеле связала ему “тфилин-зекл” – мешочек для тфилин с изображением звезды Давида – и просит рассказать об этом в молельне)».
И Сорокина делает бескомпромиссный вывод: «...с Антологией не получилось», – перечеркнув таким образом огромный подвижнический труд В. Богуславской.
Неужели Анне Сорокиной, руководителю Идиш-центра Московского гилеля, неизвестно, что филактерии и тфилин – одно и то же? А маген Давид и есть Звезда Давида?
Что же касается стихотворения Ан-ского, то оно стало гимном Бунда уже после того, как было написано. Клясться в единстве – не шире ли это и важнее, чем сугубо в верности Бунду?
Таких «критиков», как Сорокина, Корней Чуковский называл буквалистами, поясняя, что буквализм – крохоборческое внимание к частностям.
В переводах В. Богуславской для буквалистов – большая пожива. Она переводит не столько слова, сколько мысль и стиль автора, и потому в ее переводах немало таких якобы недопустимых «неточностей», к которым придралась Сорокина. Борьба с буквализмом началась не сегодня. Переводчикам и критикам приходится вновь и вновь доказывать, что переводчик – не копиист, а художник, он не фотографирует подлинник, а творчески воссоздает его. Можно привести десятки примеров того, как при кажущейся большой словарной близости к подлиннику перевод получается неудачным и, наоборот, он превосходен, если переводчик пренебрегает мнимой точностью и не стремится затолкнуть в него весь авторский текст.
Сорокина не находит для Богуславской доброго слова. В Антологию включено 476 стихотворений, из них 271 в переводе В. Богуславской. И ни одно из них не вызвало у автора статьи – не говорю уже восхищения, – но хотя бы взвешенного, спокойного отношения. Разве, например, перевод стихотворения Аврома Рейзена «Ты спрашиваешь» не заслуживает самых восторженных слов? Разве, читая его, мы не задумываемся, не оказываемся в плену ассоциаций, не возводим написанное к общим вопросам человеческой жизни, не мечтаем, не философствуем? Было бы это возможно, если бы переводчица главным считала слова, а не то, что за словами? Но прочла ли Сорокина это стихотворение? И настолько ли хорошо знает украинский язык, чтобы почувствовать его? Само название, предпосланное ее критической заметке, заставляет в этом сильно усомниться.
А почему, например, Сорокина не отметила, что при переводе стихотворения Марка Варшавского «Ей лет семьдесят, он лет на десять старше» Валерии Богуславской нужно было найти пятнадцать (sic!) рифм к слову «старший». И она справилась с этой нелегкой задачей.
Переводя разных поэтов, Богуславская не только достигает адекватной передачи свойственной каждому из них строфики, ритмики и рифмовки, но также воссоздает их живую, естественную интонацию. А ведь интонация – основа стиха. Переводы Богуславской читаются удивительно легко. Их отличают четкий синтаксис, свободное дыхание, непринужденность дикции. В совокупности стихи в переводах Валерии Богуславской создают некую многоголосую, многокрасочную поэтическую картину еврейского мира. Увы, уже исчезнувшего.
Ничего этого Анна Сорокина не заметила и не отметила.
Несправедливая, пренебрежительная оценка переводов Богуславской объясняется, на мой взгляд, еще и тем, что Сорокина не относится к художественному переводу как к искусству. Язык этого «высокого искусства» ей не внятен. По своему психическому складу, по восприятию жизни переводчик художественных произведений должен быть поэтом. Но и критик, взявшийся судить о работе переводчика, тоже должен быть поэтом. Очевидно, Анна Сорокина – не поэт. Ее статья написана неряшливо, изобилует клише и канцеляризмами. Может ли человек, пишущий таким языком, судить о достоинствах «высокого искусства»?
Л. Розина,
Киев
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.