[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ДЕКАБРЬ 2008 КИСЛЕВ 5769 – 12(200)

РАССКАЗЫ

Этгар Керет

Яйца динозавра

Сегодня после школы Узи пришел ко мне с книжкой про динозавров. Он сказал, что динозавры уже умерли, но по всему миру еще остались их яйца, что мы найдем эти яйца, и тогда у нас будут собственные личные динозавры, мы назовем их как захотим и сможем ездить на них в школу. Узи сказал, что яйца динозавров обычно находят в углу какого-нибудь двора, очень глубоко под землей. Тогда мы взяли из сарая тяпку и стали копать в углу двора за верандой Нетковичей, там, где они обычно ставят сукку. Мы копали часа два, до самой темноты, по очереди, но ничего не нашли. Узи сказал, что это недостаточно глубоко и что потом придется продолжить. Мы пошли умыться и вымыть руки у крана во дворе. И тут приехал бойфренд Рали на своем раздолбанном мотоцикле, этой вечно ломающейся таратайке. «Привет, ребята, – начал подлизываться он, – как делишки?» Узи ткнул меня локтем, и я сказал, что все в порядке и мы ничего такого не делаем. «Ничего такого с тяпкой? Ладно. Где твоя сестра?» Я ответил, что наверняка дома, и он пошел к нам в дом. Рали его любит, а я его терпеть не могу. Он ничего такого не делает, просто у него с мордой что-то не так. У какая-то такая морда, как у плохих парней из фильмов.

– Сегодня ночью нам придется копать дальше, – сказал Узи. – Встретимся во дворе в двенадцать ноль-ноль. Ты спрячь тяпку, а я принесу фонарь.

– Чего так срочно-то? – спросил я.

– Того, – огрызнулся Узи, – кто здесь разбирается в динозаврах, ты или я? Динозавры – это срочно.

В результате в двенадцать ноль-ноль пришел я один, потому что родители Узи поймали его, когда он пытался смыться. Я ждал ужасно долго, уж не знаю сколько, и как раз когда я уже решил идти домой, во двор вышли Рали и этот гад. Я боялся, что они меня увидят и пристанут с вопросами. Если бы я проболтался про динозавров, Узи в жизни меня не простил бы. Правда, я не боялся, что они наябедничают папе, потому что тогда Рали тоже бы схлопотала. Рали и ее гад уселись на скамейку, прямо около нашей ямы, и тут гад начал что-то с ней делать. Он расстегнул ей одежду и стал совать руки внутрь, и еще всякое, а она не сопротивлялась. На это уж совсем невозможно было смотреть, и я сказал себе: ну, все, будь что будет – и тихо пополз к балкону детской, а оттуда шмыгнул в свою комнату.

Мы копали только днем, ну, то есть, после обеда. Каждый день, кроме суббот, – по субботам семья Узи ездила отдыхать. И так пять месяцев. У нас получилась ужасно глубокая яма, и Узи сказал, что мы уже добрались до центра земли и что вот-вот появятся яйца динозавра. Я уже, в общем, давно в них не верил, но копать было легче, чем сказать об этом Узи. Я хотел, чтобы кто-нибудь сказал Узи, самому мне смелости не хватало. Когда-то Рали часто играла с нами, а сейчас почти совсем перестала со мной разговаривать, а если и разговаривала, то называла меня Йоси, а я это ненавижу. Сначала она все время была с этим гадом и с его таратайкой, а в последние две недели он перестал приезжать, и она все время только спала и жаловалась на усталость. В среду утром ее даже по-дурацки вырвало в кровать.

– Фу, гадость! – сказал я. – Маме скажу!

– Если ты хоть слово скажешь маме, тебе конец, – сказала Рали очень серьезным голосом, и я слегка струсил.

Рали никогда в жизни мне не грозилась. Я знал, что это все из-за него, из-за этого гада на таратайке, и из-за того, что он с ней делал. Какое счастье, что он больше не приезжает!

Через два дня мы нашли яйцо. Оно было по-настоящему огромным, размером с арбуз.

– Говорил я тебе? – заорал Узи. – Говорил я тебе?!

Мы положили яйцо посреди двора и стали плясать вокруг него, взявшись за руки. Узи сказал, что теперь его надо высиживать, и мы по очереди высиживали яйцо больше двух месяцев. В конце концов оно лопнуло, но внутри вместо маленького динозавра оказался младенец. Мы ужасно расстроились, потому что на младенце нельзя ездить в школу. Узи сказал, что выбора нет, придется все рассказать моему папе. Папа пришел в ярость, стоило нам к нему подойти, – мы еще даже говорить не начали.

– Где вы взяли младенца? А? Где вы его взяли?! – все время орал он, а как только мы пытались что-нибудь объяснить, он орал, что мы все врем. В конце концов он нагнулся к Узи и надавил ему на плечо:

– Послушай, Узи. Ладно бы Йоси, – тут он показал на меня пальцем, – он ничего не понимает, он придурок, но ты же умный мальчик. Скажи мне, чей он, кто его родители.

– Немножко мы, – сказал Узи, – потому что мы высидели яйцо, так что мы как бы его папа и мама.

Папа так посмотрел на Узи, как будто сейчас убьет, но потом отвернулся от него и влепил мне пощечину.

Папа повез младенца в больницу, а мне сказал ждать у себя в комнате. Был уже почти вечер, но Рали все еще спала.

– Ты все время спишь, – сказал я, – как Спящая красавица.

Рали ничего не сказала и даже не пошевелилась.

– Ты, небось, проснешься, только когда принц явится, – сказал я, чтобы ее позлить, – принц на таратайке.

Губы Рали дрогнули, но ее рот не издал ни звука, а глаза остались закрытыми.

– Только ради него ты и встанешь, – сказал я, – а если у него лопнет колесо, то ты останешься в постели навсегда.

Рали открыла глаза, я был уверен, что сейчас она выскочит из постели и огреет меня, но она просто заговорила, и глаза у нее были грустные-грустные.

– Ради чего мне вставать, а, Джо? Ради того, чтобы комнату убрать? Ради экзамена по Танаху?

– Я думал, ты захочешь встать, чтобы посмотреть на яйцо динозавра, его нашли мы с Узи, – сказал я. – Это должно было быть научное открытие, но ничего не получилось. Я думал, ты захочешь посмотреть.

– Что правда, то правда, – сказала Рали, – ради яйца динозавра стоит встать.

Она ногами откинула одеяло и села на край кровати.

– Тебя еще рвет? – спросил я.

Рали отрицательно покачала головой и встала.

– Идем, – сказала она, – покажи мне яйцо динозавра.

– Я же тебе говорю, – сказал я, – оно было испорченным и лопнуло, папа его забрал и погнал Узи домой, а мне дал пощечину.

– Ладно, – сказала Рали и погладила меня по плечу. – Тогда идем найдем другое яйцо динозавра, свежее.

– Не стоит, – сказал я, – только папу злить. Пойдем лучше выпьем милкшейка.

Рали надела босоножки.

– А что будет, если как раз в это время приедет принц на таратайке? – спросил я.

Рали пожала плечами.

– Он уже не придет, – сказала она.

– А вдруг? – настаивал я.

– Если вдруг, то он меня подождет, – сказала Рали.

– Конечно, подождет, – сказал я, – куда он денется? Его мотоцикл все равно никогда не заводится, – и, едва договорив эту фразу, я бросился бежать. Рали погналась за мной, но поймала уже только возле киоска. Я попросил большой вафельный стаканчик со взбитыми сливками, а Рали получила клубничный милкшейк.

Пузыри

Ночью, когда жена засыпала, он спускался к машине и считал пузыри на переднем стекле. В салоне играло радио, там все время загадывали загадки, люди разгадывали их и получали призы. Кто ужин в китайском ресторане, кто косметический набор, – хорошие призы. Он слушал, считал пузыри на стекле и не мог разгадать ни одну загадку. Он лелеял сокровенную мечту подать в суд на компанию «Пежо».

В молодости он, кстати, хорошо разгадывал загадки. Тогда были другие передачи, и он часто звонил на радио. Он знал все ответы, но номера почти всегда были заняты. Он все не мог понять, почему когда-то он умел разгадывать загадки, а сейчас – нет. Он не знал, что у него в голове живут маленькие пиявки, все время пьющие его мозг через трубочку. Никто не знал. Он подхватил их еще в армии, на курсах, попив воды из кулера в учебном центре. Из этого кулера пила еще как минимум тысяча человек, и у них наверняка тоже были пиявки. И не то чтобы кто-то обратил внимание, это из тех вещей, которые никогда не обнаруживаются: без болей, без симптомов – просто скучающие пиявки сосут твой мозг.

Таких вещей вообще очень много, всяких болезней, которые никогда не обнаруживают. Например, его жена уже долгие годы страдает от пауков макраме, гораздо более распространенных, чем пиявки, и гораздо более заразных. Они передаются с рекламными проспектами, въедаются тебе в душу и начинают мелко-мелко ее заплетать. В каждой точке, где у тебя крепится чувство, его выдергивают и заменяют бусинкой. Душа его жены теперь выглядела как голова Боба Марли, и она уже ничего не чувствовала, совсем ничего, а плакать могла только над тем, что в телевизоре. И никто ничего не сделал. Врачи были слишком заняты подниманием ее кальция, все время норовившего упасть, у них не было времени на глупости, тем более что она же не посинела и у нее не появились уплотнения в груди, – ну, подумаешь, почти перестала плакать. Ее муж даже радовался, что теперь она плачет только из-за телевизора, потому что в телевизоре показывали только ненастоящие вещи, и они не могли по-настоящему ей навредить. Не то что пузыри на переднем стекле: ты можешь ехать себе в один прекрасный день и вдруг – бум! – и все окно летит осколками тебе в лицо. Он насчитал уже пятьсот семьдесят четыре, и с каждым днем их прибавлялось. По радио теперь передавали такую громкую музыку, что не было слышно, как прихлебывают пиявки. Он подумал, что, когда дойдет до шестисот, он подаст на «Пежо» в суд.

Поднять планку!

Когда Нанди Шварц, немецкий прыгун с шестом, преодолел со второй попытки барьер в шесть шестьдесят, он ни о чем не думал. У него в горле стоял ком размером с бильярдный шар, он смотрел, как его собственные пятки, не касаясь, проходят над планкой, и очень старался, чтобы из глаз не потекли слезы. Он погрузился в разложенный внизу матрас и дивился этим огромным, душащим его слезам, пока комментатор сравнивал его результат с результатом англичанина Боба Бимана. «Каждый, кто присутствует здесь сегодня, видит, как вершится история», – ликовали эти идиоты. И Нанди Шварц, единственный человек на стадионе, который в этот момент практически ничего не видел, вскинул руку, приветствуя камеры.

Автоответчик Нанди ничего не говорил, только дерзко и лаконично присвистывал. Это не помешало представителям компании «Келлогс» оставить на нем три сообщения. «Поднять планку!» – таков был предложенный ими лозунг новой рекламной кампании с участием Нанди, – «Восемь витаминов вместо шести!» Девяносто тысяч долларов. Нанди не слышал этих сообщений, он как раз был в душе. Лежал, скрючившись, в позе эмбриона на кафельном полу. Позволял горячим струям обжигать спину. Пар валил из раскаленных пор Нанди, как из ржавого чайника. А он держал во рту большой палец и лежа мочился в воду, глядя, как желтая струйка вьется в направлении стока. Девяносто тысяч долларов могли бы его обеспечить, но, к сожалению, он уже был обеспечен двухъярусной пятикомнатной квартирой в северной части Бонна. История лежит на кафельном полу, высасывает из пальца воспоминания о своих многочисленных достижениях. Кроме денег, почета и здоровья у него было шестьдесят шесть женщин. У каждой своя история, а у некоторых даже по несколько историй. Если он захочет поднять планку, придется искать даму-профессора старше пятидесяти трех, а если он захочет понизить планку, придется найти кого-нибудь моложе шестнадцати с легкой степенью умственной отсталости.

Подлинный победитель предварительного тура

Раньше они часто говорили о жизни, о жизни вообще: «мне хорошо, мне плохо, скучаю по такой-то, хочу того-то, ищу новые цели». Обычно они привирали, не специально – просто так получалось, и постепенно это стало надоедать им обоим. Тогда они перешли к другим темам – в основном к спорту и бирже. Пока у Узи не возникла идея «теста четырех кружек пива». Идея была проста: каждые три недели они приходили в паб и спрашивали по четыре большие кружки пива на каждого. Первую надо было прикончить, не сказав ни слова. После второй они потихоньку начинали говорить о своей жизни, и после третьей продолжали, и после четвертой тоже. Они всегда оставляли хорошие чаевые, иногда блевали, хозяева паба уже привыкли к ним. Потом Эйтан ушел на месяц на военные сборы, а когда он вернулся, у Узи был небольшой аврал на работе, так что они не виделись почти полтора месяца. За эти полтора месяца Эйтан отпустил себе этакую стильную богемную бородку, а Узи успел три раза бросить курить.

– Сегодня каждому придется выпить по восемь, – сказал Узи, входя в паб, – чтобы наверстать упущенное.

Узи улыбнулся. Они плохо держали банку, даже два литра пива на человека им было многовато. Телевизор в пабе был включен без звука, там показывали сводку результатов первого раунда Кубка наций.

– Ты посмотри на этого счастливого брита, – засмеялся Узи, указывая на какого-то худющего парня, бесновавшегося на экране. – С чего он так радуется? Всех-то дел – прибежал первым в своем забеге в предварительном туре предварительного тура какого-то занюханного кубка, какого-то пре-Евровидения легкой атлетики. А скачет так, как будто выиграл как минимум три платиновые олимпийские медали!

– На Олимпиаде у европейцев вообще нет шансов на таких дистанциях, африканцы их лопают с потрохами, – сказал Эйтан. – Все, что им остается, – это Кубок наций.

– Ну, может, и так, – не сдавался Узи, – но отсутствие шансов на Олимпиаде – это же не повод радоваться. Кроме того, он и тут еще не победил, это только первый раунд.

Они прикончили по первому пиву, а затем и по второму. Узи спросил Эйтана, как было на сборах, и Эйтан сказал, что сравнительно сносно. Потом он спросил Узи, как проект.

– Ничего, – сказал Узи, – вполне ничего. Просто в последние месяцы меня как-то тошнит от работы. Прихожу без радости, работаю без радости, ухожу без радости, как-то так.

Они выпили по третьему пиву, и Эйтан сказал, что бывают такие периоды, они как приходят, так и уходят. Он держал банку гораздо лучше Узи. Когда они блевали, блевал в основном Узи. По правилам Узи тоже должен был в чем-нибудь признаться, но он ничего не сказал, а только стрельнул у официантки сигарету, закурил и уставился в телевизор. Теперь там шла какая-то комедия с Долли Партон и Кенни Роджерсом. Эйтан усмехнулся и сказал, что при желании можно попросить включить звук. Узи даже не отреагировал.

– Я думал, ты сказал, что иглоукалывание помогло, – сказал Эйтан, глядя на то, как Узи добивает сигарету, осторожно удерживая обжигающий пальцы окурок.

– А, этот Вайс просто шарлатан, – процедил Узи, – говно это иглоукалывание.

Это была дешевая сигарета без фильтра. Узи сделал последнюю сильнейшую затяжку, и сигарета исчезла как по волшебству. Ее не надо было даже гасить, от нее просто ничего не осталось. Они приступили к четвертому пиву, Эйтан одолел его с трудом, его ужасно тошнило, а Узи как раз казался вполне спокойным и попросил у официантки еще одну сигарету.

– Если честно, – сказал Узи, испепелив и эту сигарету, – мне довольно-таки сильно надоело.

– Курить?

– Вообще все. – Узи потыкал пальцем в дно пепельницы, как если бы пытался потушить ноготь. – Все. Все это совершенно не имеет никакого смысла. Знаешь такое чувство, когда ты приходишь куда-нибудь, сидишь и спрашиваешь себя, что ты здесь делаешь? Так и я, все время смертельно хочу уйти. Где бы я ни был – уйти куда-нибудь в другое место. Бесконечно, я тебе клянусь, я бы уже покончил с собой, но я же трус.

– Прекрати, – осторожно сказал Эйтан, – Это не ты говоришь, это пиво говорит. Завтра ты проснешься с дикой головной болью и поймешь, что все это просто глупости. Может, ты даже решишь бросить курить.

Узи не засмеялся.

– Я знаю, – процедил он, – я знаю, что это все пиво, завтра я запою совсем иначе. Я думал, в этом весь смысл.

Домой они поехали на такси. Сначала такси довезло до дома Узи.

– Береги себя, – обнял его Эйтан, – смотри не делай глупостей.

– Не волнуйся, – улыбнулся Узи. – Я с собой не покончу, мужества не хватит. Если б я мог, я б уже давно это сделал.

Потом такси подъехало к дому Эйтана, и он поднялся к себе. У него в тумбочке был пистолет. Он купил его еще во время офицерской службы. Не то чтобы он сходил с ума по оружию, но надо было или купить пистолет, или каждый раз, выходя с базы домой, расписываться за М-16. Эйтан достал пистолет из тумбочки с бельем и зарядил его. Он поднес его снизу к подбородку, кто-то рассказал ему, что, если стрелять снизу, это разрушает кору мозга. Если стрелять в висок, пуля проходит насквозь, и можно остаться овощем. Он снял оружие с предохранителя.

– Если я сейчас захочу, я выстрелю, – сказал он громко.

Он отдал мозгу приказ нажать на курок. Палец подчинился, Эйтан остановил его на полпути. Он мог, он не боялся, сейчас оставалось только выяснить, хочет ли он. Он колебался несколько секунд; в целом жизнь виделась бессмысленной, но в частностях он был вполне доволен, не всегда, но часто. Он хотел жить, действительно хотел, вот и все. Эйтан отдал пальцу еще один приказ, чтобы убедиться в честности с самим собой. Палец снова продемонстрировал готовность, он вернул предохранитель на место и разрядил пистолет. Он бы никогда в жизни не стал проделывать ничего подобного, если бы не выпил четыре кружки пива, он бы придумал отмазку, сказал бы себе, что это дурацкий детский тест, что это ничего не значит, но, как правильно заметил Узи, в этом-то и был весь смысл. Он вернул пистолет в тумбочку и пошел в ванную проблеваться. Затем он сунул голову под струю в умывальнике. Прежде чем взять полотенце, он посмотрел на себя в зеркале. Худой, с мокрыми волосами, лицо немного бледное, как у того бегуна в телевизоре. Он не скакал и не визжал, но еще никогда в жизни не чувствовал себя так хорошо.

Перевод с иврита Линор Горалик

Переводчик благодарит за помощь и советы Дмитрия Рубинштейна

В серии «Проза еврейской жизни» издательство «Текст» готовит к выпуску сборник рассказов Этгара Керета.

добавить комментарий

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.