[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2008 ХЕШВАН 5769 - 11(199)
От Подолии до Ямайки: евреи-мореплаватели и надгробнаЯ символика
Михаил Носоновский
Резной декор намогильных стел XVI–XIX веков с еврейских кладбищ Восточной Европы представляет собой яркий и хорошо изученный пример прикладного народного искусства. В этот период в западных регионах Украины формируется особая разновидность еврейского народного камнерезного мастерства, характеризующаяся собственным стилем, категориями нормы, техническими особенностями и своим образным языком[1]. Проблема заимствования образов и мотивов из западноевропейского искусства является одной из центральных для понимания этого самобытного феномена. В связи с этим особенно интересным может быть сравнительное исследование изображений на восточноевропейских еврейских надгробиях и памятников искусства западных еврейских общин.
Автор этих строк на протяжении нескольких экспедиционных сезонов в 1990-х годах участвовал в документировании еврейских кладбищ Западной Украины. В 2005 году мне также довелось посетить старинное (существовавшее с 1670-х годов) еврейское кладбище на острове Кюрасао в Карибском море (Нидерландские Антилы), а в 2008 году участвовать в документировании еврейского кладбища Хантс-Бэй, с 1672 года обслуживавшего город Порт-Рояль на Ямайке. В настоящей статье приводятся некоторые наблюдения относительно трех символов, распространенных на этих кладбищах, – звезды Давида, парусника и черепа и костей – и о распространении схожих изобразительных мотивов в Восточной Европе.
Появление евреев в нидерландских и английских колониях Нового Света связано с экспансией сефардской (испанской и португальской) общины Амстердама в XVII–XVIII веках. Община на Кюрасао складывается в XVII веке благодаря деятельности голландской Вест-Индской компании, в которой евреи играли активную роль[2]. В XVIII – начале XIX века евреи составляли большинство белого населения острова. В Порт-Рояле на Ямайке, захваченной в 1660 году англичанами у Испании, быстро возникает еврейская община, по-видимому частично состоявшая из вернувшихся в иудаизм крещеных евреев, обитавших в испанских владениях, и из сефардских торговцев, прибывавших из других колоний и стран Европы[3]. Порт-Рояль в 1660–1670-х годах являлся своеобразной «пиратской столицей», поскольку британцы, не имея достаточных сил для обороны острова от испанских набегов, фактически предоставили власть пиратам-буканьерам. После разрушительного землетрясения 1692 года, когда большая часть Порт-Рояля была поглощена водой, столица Ямайки постепенно перемещается в Кингстон.
Что касается надгробий еврейских кладбищ, они, по-видимому, доставлялись на заказ из Европы, где выполнялись нееврейскими мастерами. Тем не менее изображения на надгробиях выбирались заказчиками, обычно родственниками погребенного.
ПамЯтник ИсаакУ Браво – первое изображение Звезды Давида на еврейском надгробии?
Шестиконечная звезда, называемая «звездой Давида» (или «щитом Давида», маген Давид), считается сегодня символом еврейского народа и иудаизма. Но эта традиция возникла совсем недавно. Древними иудейскими символами, встречающимися на надгробиях и памятниках первых веков христианской эры являлись изображения, связанные с Иерусалимским Храмом: портал храма с двумя витыми колоннами, храмовый светильник-менора, рог-шофар, пальмовая ветвь-лулав и цитрусовый плод-этрог. Эти мотивы были связаны с идеей воскрешения мертвых и восстановления Храма в мессианские времена. Среди символов, употребляющихся в средневековом еврейском искусстве, шестиконечная звезда встречается как орнаментальный мотив не чаще других изображений. Энциклопедические источники сообщают о том, что в позднесредневековый период шестиконечная звезда использовалась, например, на печати и флаге еврейской общины в Праге. Однако общепризнанным символом иудаизма, аналогичным кресту у христиан, она стала лишь в XIX – начале ХХ века.
Соответственно, и изображение звезды Давида как непременный элемент иудейских надгробий – аналогичный кресту на христианских надгробиях – вошло в употребление довольно поздно. Вот что пишет Гершом Шолем:
Использование этого символа на надгробии астронома и историка Давида Ганса (1613) все еще являлось исключением, явственно связанным с названием его последней работы, «Маген Давид». За исключением надгробия в Бордо (около 1726), другие примеры использования его на надгробиях до конца XVIII столетия неизвестны[4].
Во время работы по документированию старого еврейского кладбища в Сатанове (Хмельницкая область Украины) в 1993 году я обратил внимание на богато орнаментированное надгробие 1775 года, принадлежащее Аврааму Давиду Бабаду. Бабад – богатая и разветвленная семья из Галиции, имевшая обширные родственные связи в Западной Европе. Эта семья дала множество раввинов, сама фамилия Бабад представляет собой акроним «бней ав бет дин», т. е. «потомки главы раввинского суда»[5]. Напомню, что должность главы раввинского суда – это фактически должность главного раввина, и, действительно, многие представители этого семейства возглавляли общины в разных городах и местечках. Звезда Давида выгравирована в верхней части богато декорированного, барочного памятника и фланкирована двумя фигурами львов. Четыре буквы в центре звезды обозначают 5536 год по еврейскому летосчислению (1774/1775 год н. э.). Это одно из первых изображений маген Давида на надгробии из Украины и, по-видимому, наиболее ранний случай в этом регионе, когда шестиконечная звезда выступает не в качестве орнаментального элемента, а как центральный мотив надгробия.
Еще более раннее изображение маген Давида встречается на надгробии 1722 года Исаака Браво из Кингстона, современной столицы Ямайки в Карибском море. При перепланировке в начале ХХ века кладбище было закрыто, а наиболее ценные надгробия перенесены в Мемориальный сад во дворе «Объединенной синагоги израэлитов» на Дьюк-стрит. Среди них и памятник Исааку Браво.
Памятник выделяется богатым украшением, к которому относится изображение руки, срывающей цветок (намек на безвременную кончину), двух черепов (намек на бренность существования) и большой звезды Давида, вдоль граней которой и по центру располагается текст на иврите, представляющий собой цитату из 33-й главы Книги Иова, стихи 23-й, 24-й и 30-й: «Если есть у него ангел-защитник, один из тысячи, то пусть расскажет о праведности человека. И смилостивится он и скажет, спаси его, я нашел искупление его. Отвратить его душу от могилы, чтобы он был освещен светом живых». Заметим, что выражение «малах мелиц», «ангел-защитник», может относиться к самой эпитафии (мелица, «восхваление»), служащей таким образом для смягчения приговора умершему в Небесном суде.
Надпись на испанском языке гласит:
Sa Del bien aventurado bonrado y caritatibo Mancebo Ysaac Bravo Que Falecio en 13 Kislev De 5483 S.B.A.G.D.L.G.G.A amen. («Надгробие молодого человека Исаака Браво, который скончался 13 кислева 5483 года. Да насладится его благословенная душа вечной славой, аминь».)
По периметру идет надпись по-английски:
Here Lieth Deposit the body of the worthy, honest, and charitable Isaac Bravo late Merchant of Kingston in Jamaica who departed this life the 13 Kislev aged 33 years, in the year of creation of the world 5483. («Здесь возлежит тело порядочного, честного и милостивого Исаака Браво, покойного купца из Кингстона на Ямайке, который простился с этой жизнью 13 кислева в возрасте 33 лет, в год от сотворения мира 5483-й».)
Надгробие Авраама-Давида Бабада.
Сатанов. 1775 год.
Трехъязычные надписи являются специфическим феноменом эпитафий на Ямайке. Три языка (иврит, португальский или испанский и английский) выполняли разные функции. Надпись на иврите способствует успокоению души покойного на небесах, она ходатайствует за него, является тем самым ангелом-защитником (мелиц), о котором и говорится в цитате. Португальский или испанский (различие между использованием этих двух языков – отдельная тема) бережно сохранялся сефардскими евреями. Эти языки изучались в школе, на них говорили дома, они имели «полусакральный» статус, на них существовали молитвы, не случайно мы встречаем сокращенную формулу благопожелания S.B.A.G.D.L.G.G.A. именно на испанском языке. Ну а английский – это язык страны, язык окружающего общества и властей. Можно сказать, что трехъязычие выражает тройную идентификацию ямайских евреев, три измерения, в которых они существовали.
Итак, мы рассмотрели два памятника XVIII века, принадлежащие еврейским общинам с очень разными культурными традициями: ашкеназской общине в Подолии и трехъязычной сефардской общине Ямайки. В обоих случаях изображение звезды Давида является центральным мотивом и, таким образом, выступает в качестве общееврейского символа. Международные контакты служили каналом распространения подобной символики, не случайно в Украине это изображение появляется на памятнике представителю семьи Бабад, имевшей ветви в разных частях Европы, а в Кингстоне – на памятнике купцу, по всей вероятности вовлеченному в трансатлантическую торговлю.
Изображение парусника
В числе изобразительных мотивов восточноевропейской надгробной символики особое место занимает изображение парусного корабля. Этот мотив нетипичен для еврейского искусства и появляется на намогильных стелах сравнительно редко, но тем не менее у него есть свое место в системе образов камнерезного искусства.
Один из наиболее интересных восточноевропейских надгробных памятников с изображением корабля – это надгробие Малки Бабад (1834) из г. Броды (Львовская область Украины). Текст эпитафии в переводе с иврита гласит[6]:
Присоединилась к своему народу на горе мужа ее в среду 8 кислева 5595 года. Это памятник женщине, чьи пути приятны [Мишлей, 3:17], честной в своих благих деяниях, источник воды чистой [Йехезкель, 36:25], холм вечный с приятными насаждениями [Йешаяу, 17:10], дорогая госпожа Малка, дочь выдающегося раввина Ицхака Бабада, благословенной памяти, покой его во славе в Святой земле, да будет она отстроена быстро в наши дни. В молодости, презрев мирские удовольствия, взяла душу свою в ладонь [Шмуэль, 19:5], чтобы плыть на корабле великом и отправиться к месту Бейт-Эль[7]. Но Г-сподь сказал: «Вернись на свое место! Где родилась ты, там тебе и умереть. Однако есть заслуга за деяние твое [Ирмеяу, 31:15]. Намерение ее и устремление ее желанно. Насытится она от плодов деяний своих и воскреснет в конце дней для жребия своего [Даниэль, 12:13]».
Надгробие Малки Бабад.
Броды. 1834 год.
Как показал израильский историк Арье Моргенштерн, Малка Бабад вместе со своим отцом Ицхаком Бабадом совершила паломничество в Землю Израиля в 1811 году и поселилась в городе Цфат, где существовала община хасидов из Галиции[8]. После смерти отца Малка была вынуждена вернуться в Броды, где и умерла в 1834 году. Эпитафия отмечает стремление Малки поселиться в Святой земле как благое намерение, которое будет зачтено ей на Небесах и при воскрешении мертвых в «конце дней».
Резчик изобразил парусное судно, упоминаемое в эпитафии (ци адир, «великий корабль» или «великий флот»). Изображение стилизованное, практически лубочное и отличается условностью деталей. Обращает на себя внимание непропорционально толстая мачта с башенкой-навершием посередине палубы, бочки и ящики, очевидно, с грузом, готические мачты с флажками, изображение птицы и двух бабочек. Интересно изображение дома с остроугольной крышей на палубе судна и двух окон с рамами в борту корабля. Следует отметить, что Броды, входившие в первой половине XIX века в Австро-Венгерскую империю и находившиеся поблизости от границы с российской Волынской губернией, были центром пограничной торговли. Однако видеть морские суда в этом сухопутном городе резчик мог разве что на картинках.
Изображение судна встречается уже на еврейских погребальных памятниках III века н. э. из Бейт-Шеарим. Этот мотив имеет двоякое значение. С одной стороны, он указывает на занятие мореплаванием и морской торговлей, характерное для многих евреев, начиная с первых веков новой эры. С другой стороны, корабль символизирует путешествие, совершаемое душой после смерти, и в таком значении фигурирует во многих традиционных раввинистических текстах.
Евреи в Бродах, особенно представители олигархической прослойки общинного руководства, поддерживали торговые и семейные связи со своими единоверцами в Западной Европе. Нередкими были семейные связи с жителями Гамбурга, Франкфурта, Праги, Амстердама и даже Лондона[9]. Интересно, что на надгробных памятниках XVII–XVIII веков, принадлежащих амстердамским евреям португальского происхождения, корабль является распространенным мотивом. Это в особенности касается памятников с португальско-еврейского кладбища острова Кюрасао, имевшего в XVI–XIX веках значительную еврейскую общину выходцев из Амстердама. В XVIII веке памятники изготавливались в Амстердаме и доставлялись по морю на далекий остров[10]. Изображения с Кюрасао более реалистичны, а их распространенность отражает тот факт, что некоторые из погребенных были судовладельцами.
Другим мотивом, встречающимся у восточноевропейских евреев практически исключительно в Бродах, является изображение дома (иногда рушащегося) и срубаемого дерева, символизирующего оборванную жизнь. Как и в случае с кораблем, этот мотив является типичным и у амстердамских евреев португальского происхождения. На кладбищах Амстердама и Кюрасао изображение дома, как правило, сопровождалось изображением людей и интерпретировалось как изображение смертного одра[11]. Амстердамские евреи, будучи более либеральными в интерпретации библейских предписаний, допускали изображения людей, в то время как их восточноевропейские единоверцы придерживались более строгого толкования библейской заповеди «Не сотвори себе кумира и никакого изображения». Характерно, что на надгробии Малки Бабад в образ корабля включено изображение дома, который попросту находится на палубе. Для художника корабль, на котором душа совершает путешествие в загробный мир, стал развитием идеи дома как места обитания души.
Надгробие Авраама бен Даниэля Энрикеса. Кюрасао. 1726 год.
Не случаен и тот факт, что изображение корабля появляется именно на женском надгробии. В популярном отрывке из библейской книги Мишлей, который зачитывался при наступлении субботы, описывается «идеальная жена» (эшет хаиль). Среди различных образов, раскрывающих добродетели женщины, здесь появляется и образ корабля: «Подобна торговому судну, она приносит свой хлеб издалека» (Мишлей, 23:34). В архиве Санкт-Петербургского отделения Института востоковедения РАН[12] мы нашли упоминание о надгробном памятнике 1865 года из Вильны, также украшенном изображением корабля с подписью на иврите: Зэ оният сохер («Это торговое судно»), отсылающей к цитированному стиху из Мишлей. Далее следует рифмованная эпитафия, представляющая собой акростих, в котором зашифровано имя погребенной, «Бэйла, дочь Иосифа». Вот первые четыре стиха в подстрочном переводе:
В сердцевину морей она спустилась,
и к берегу пристала [Иона, 2:4].
В пути рука смерти внезапно ее застала.
В день, когда готовила выдать дочь свою
для венчания,
Не смогла она пройти, и случилась буря,
и настало жизни ее окончание.
Разумеется, Бэйла не была мореплавательницей, и корабль (изображение которого не сохранилось) в данном случае являлся чисто аллегорическим элементом.
Характеризуя еврейское камнерезное искусство, Д. Гоберман отмечал: «При всем разнообразии источников заимствования, мы, однако, не почувствуем в резьбе и тени эклектизма. На новой почве все пришедшее извне преображалось, находило своеобразное пластическое выражение»[13]. Резной декор намогильных памятников вобрал в себя самые разные элементы, восходящие как к традиционным еврейским образам, так и к народному искусству соседних народов. Изображение корабля пришло в бродовскую еврейскую общину от западноевропейских единоверцев, у которых оно имело вполне реалистические черты. Преображенное анонимным резчиком, это изображение приобрело в Бродах лубочный оттенок, будучи совмещено с параллельным ему более традиционным образом дома.
Череп и кости
Изображение черепа и костей, связываемое массовой культурой с пиратским флагом «Веселый Роджер», обращает на себя внимание любого посетителя кладбища Хантс-Бэй на Ямайке. Велик соблазн связать частое изображение черепа и костей с тем фактом, что в конце XVII века Порт-Рояль был центром пиратства[14].
Однако череп и кости встречаются на еврейских надгробиях и в других местах. Это не только кладбища Карибского региона (Кюрасао, Суринам), но и Западная Европа (Амстердам, Альтона и др.). Череп и кости – символ смерти, распространенный на христианских кладбищах в Испании. Именно в качестве символа смерти, призванного запугать противника, появляются они и на пиратском флаге. В христианской символике череп также связан с местом распятия Иисуса – горой Голгофа, название которой и означает по-арамейски «череп» (гулголта). Таким образом, для христиан череп символизирует смерть и воскресение, перекрещенные кости, конечно же, связаны с образом креста. Череп и кости стали также символом Ордена тамплиеров, «хранителей Храмовой горы».
Кости и воскрешение мертвых в библейской традиции связано с 37-й главой книги Йехезкеля, где говорится о «долине сухих костей», оживающих по воле Б-жьей. Христиане усматривали в этом отрывке намек на «воскресение» Иисуса. Согласно еврейской традиции мертвые пребывают в могилах до времени прихода Машиаха, после чего их тела восстанут из могил, причем воскрешение должно начаться с некой «нетленной» косточки луз. По некоторым мнениям, мертвые воскреснут только в Стране Израиля, поэтому территория любого кладбища приравнивается по святости к земле Израиля. Мессианские времена также связаны с восстановлением Иерусалимского Храма, именно поэтому храмовые атрибуты (менора, шофар, портал с витыми колоннами), как и намеки на воскрешение мертвых, типичны для еврейских эпитафий и погребальной символики. Однако, в еврейских литературных источниках нам не удалось найти прямого указания на связь черепа с воскрешением мертвых, потому этот символ представляется все же заимствованным у христиан. Следует отметить также возможную связь этого символа с масонской символикой, весьма распространенной на сефардских надгробиях (например, изображение кирки, лопаты, циркуля и мастерка), поскольку с XVIII века значительная часть евреев Ямайки состояла в масонских ложах.
Надгробие с изображением костей и черепа. Хантс-Бэй. Ямайка.
Конец XVII – начало XVIII века.
ЗаклюЧение
Итак, мы рассмотрели три символа, встречающиеся на еврейских надгробных памятниках: звезда Давида, парусник и череп и кости. Звезда Давида редко появляется в XVIII веке на еврейских надгробиях, и лишь позднее она превращается в символ иудаизма. Несмотря на это, памятники XVIII века свидетельствуют о том, что шестиконечная звезда уже стала восприниматься как общееврейский, а не локальный символ, причем распространение этого символа было связано с вовлеченностью евреев в международную торговлю, их трансъевропейскими и трансатлантическими связями. Как и в случае звезды Давида, распространение изображения парусника, по-видимому, связано с международной активностью евреев, поскольку в Восточной Европе этот мотив появляется изначально в городах, служивших центрами трансъевропейской торговли, таких, как Броды и Вильна. При этом происходит переосмысление мотива парусника как дома, места обитания души, совершающей свое последнее путешествие. Череп и кости, напротив, являются специфическим западным мотивом, не характерным для Восточноевропейского региона и, по-видимому, заимствованным западноевропейскими евреями у христиан. Все три рассмотренных мотива представляют собой интереснейший пример перемещения символов и образов народной культуры между разными еврейскими общинами и между еврейской и нееврейской культурами.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.