[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2008 ХЕШВАН 5769 - 11(199)
НежнаЯ математика
И. Грекова
Свежо предание
М.: Текст: Книжники, 2008 (серия «Проза еврейской жизни»). – 416 с.
Первый рассказ И. Грековой, «За проходной», появился на страницах «Нового мира» в 1962 году и сразу привлек к себе внимание: легкий, оптимистично-советский, прекрасно написанный. Дебютантке, ученому-математику, доктору технических наук, преподавательнице Военно-воздушной академии им. Н.Е. Жуковского Елене Вентцель (именно она скрывалась за математическим игрек-псевдонимом) на тот момент было уже пятьдесят пять.
А вот ее роман «Свежо предание» оказался из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год – тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России – через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине – через 35 лет), к счастью, при жизни автора. Потому выпал из бурного общественно-литературного контекста конца 1980-х – начала 1990-х, когда страна буквально бредила Солженицыным, возвращенными Платоновым и Булгаковым, Мандельштамом и Ахматовой, писателями и философами-эмигрантами. Потому и читается сегодня уютным анахронизмом: острота стерта, в остатке – хорошая, честная проза.
Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма. Первыми в начале 1990-х опубликовались с историей «дела врачей» братья Вайнеры, их жесткий роман «Евангелие от палача» стал настоящей бомбой. И на этом фоне книга И. Грековой вновь проскользнула незамеченной. Отчасти потому, что дело у нее не в идейности и не в политике. Писательница забила тревогу, как всякий порядочный человек, когда на глазах у него ни за что гибнут достойные люди. Это беда и боль не только их, но и того народа, который такое допустил. И именно русский человек в романе перечисляет основные черты еврейской нации: «Вековые-то преследования даром не прошли, выковали и характер, и волю, и сплоченность. Любовь к детям. Любовь к родичам… И мудрость <…> Горькая такая, спокойная… с юмором».
Главный герой романа – ровесник Октября, совсем по-толстовски названный Константин Левин, только вот по батюшке – Исаакович. Тут-то и начинаются все беды, от непонятного и обидного, школьного еще «жид пархатый» – и до «пышного бреда виновности». Стремительная сюжетная спираль: от ясного детства, с годами все запутаннее и безысходнее, через все вехи тяжелого, жуткого времени – аресты 1937-го, война, борьба с космополитизмом – к сумасшедшему дому (сколько героев русской классики заканчивали именно так – в своей «палате № 6»). Мать стала революционеркой, чтобы никогда больше не было еврейских погромов. А сына, который и языка-то своего народа не знает, загубила политизированная версия первородного греха. Бред? Вот герой и сходит с ума – видимо, в полном соответствии с партийными сверхзадачами.
Однако история в романе – скорее жесткий контекст, в котором персонажи стараются и все не могут жить по-человечески. Успокоительная форма классического семейного романа вызывает в памяти целый ряд предшественников – от Аксакова и Толстого до Горького, Бунина, Пастернака – и смягчает резкость содержания.
Проза И. Грековой не просто женская – материнская, от посвящения (памяти сына, Михаила Дмитриевича Вентцеля) до всей манеры письма, мягкой, лирической. Материнская любовь и умение поставить все на свои места становятся единственной спасительной силой, хрупким укрытием от любых бед и эпохальных вихрей. Самые проникновенные и убедительные страницы романа (куда убедительней, чем о трафаретно-подлых эмгэбэшниках) – о детях, «младенчиках», как говорит одна из героинь. Ребенок здесь – «мера всех вещей», главный индикатор человечности. А вечная материнская невысказанность выплескивается явно вставным эпизодом о родах. Многие авторы симпатизируют и сочувствуют своим героям. И. Грекова их любит – открыто, ненавязчиво, горько. И при всем том всегда – ну, почти всегда – удерживается от сентиментальности.
Предание И. Грековой действительно свежо: переливчатая легкость бабочкиного крыла, размашистые тройные определения («сухая, теплая, колючая земля», «мелкое, ручное, смиренное» море), вкусные детали, живые диалоги. Притом четко выверенные, идеально ожидаемые – дает о себе знать авторская «математика». И все же это чтение на одном дыхании, навзрыд.
По учебнику Елены Вентцель студенты до сих пор изучают теорию вероятностей. А вот проза И. Грековой известна, увы, далеко не всем. Жаль: в ней есть то, чего порой так не хватает современной, посткакой-то, пластмассовой литературе – простая, теплая, внеисторическая человечность.
Алла Солопенко
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.