[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2008 ХЕШВАН 5769 - 11(199)
ЭкспедициЯ Ан-ского – Витебск – Культур-лига
Леонид Кацис
Центр «Петербургская иудаика» завершил издание цикла из пяти альбомов-каталогов, в которых представлена значительная часть фотоархива знаменитой экспедиции Семена Акимовича Ан-ского (Шлойме-Занвла Раппопорта)[1]. Вошедшие в альбомы 320 фотографий сохранились в мастерской художника и активного деятеля Культур-лиги Натана Альтмана. К нему фотографии попали (не позднее середины 1950-х годов, так как Альтман использовал их для своих иллюстраций к «Избранному» Шолом-Алейхема 1957 года), видимо, от их автора, тоже выдающегося еврейского художника Соломона Юдовина, главного хранителя Музея петербургского еврейского историко-этнографического общества, располагавшегося в здании Еврейской богадельни А.М. Гинзбурга (там хранились материалы экспедиций Ан-ского, в том числе и фотографии). В 1929 году Еврейское историко-этнографическое общество и его музей были закрыты, а фотоколлекция частично пропала, частично оказалась рассеяна по различным музеям и частным коллекциям России, Израиля, США. Полный объем фотоархива оценивается примерно в полторы-две тысячи фотографий.
Сами фотографии должны были составить пять выпусков альбома еврейской старины. Это число, совпадающее с количеством книг Торы, было, по-видимому, изначально заложено в замысел Ан-ского, и оно же реализовано, в память не вышедшего в свет альбома, в пяти выпусках нынешнего каталога. Не раз предпринимались попытки реконструкции и издания относительно сохранившегося первого выпуска альбома[2], однако целостной картины мы до сих пор не видели.
Выпуски каталога построены таким образом, чтобы отразить разные стороны как самой экспедиции Ан-ского, так и личных интересов ее участников.
Первый выпуск, «Опыты “молодого человека для фотографических работ”. Соломон Юдовин и русский пиктореализм», посвящен, как это ни удивительно для архива этнографической экспедиции, творчеству Юдовина-фотохудожника. Составитель Александр Иванов демонстрирует зрителю и читателю, что молодой белорусский фотограф работал в русле самых актуальных для своего времени поисков превращения фотографии в произведение искусства путем обработки ее кистью в процессе проявления снимка.
Однако Юдовин, явно развиваясь как художник, оставался при этом и штатным фотографом экспедиции. Поэтому рядом с художественно обработанными вариантами снимков составитель приводит и непосредственные результаты этнографической съемки. Кроме того, тезис о позднейшем использовании Юдовиным и Альтманом этих фотографий в работе над книжными иллюстрациями оказывается подтвержден соответствующими примерами из графики фотографа.
Все это позволяет не только более конкретно и предметно рассмотреть влияние увиденного на творцов еврейского художественного авангарда, но и проследить трансформацию основной авангардной идеи – избавления от сюжетности и литературности в живописи – в процессе вполне «дословного» отражения этнографической реальности в экспедиционных фотографиях с последующим преображением ее в пиктореалистических работах и в иллюстрациях к литературным произведениям о еврейской жизни.
Второй выпуск серии, «“Братья и сестры во имя труда!” Еврейские ремесленники и рабочие накануне революции», закономерно открывается «пролетарским» гимном «Ди Швуэ» («Клятва», перевод с идиша Валерия Дымшица, ему же принадлежит вступительная статья), сочиненным русским народником и эсером и еврейским этнографом Ан-ским. Оправданно и то, что каталог с изображением еврейского кузнеца на обложке сопровождается строчкой из гимна Бунда. Оставаясь народником, Ан-ский занимал, как говорит Дымшиц, «правозащитную» позицию в борьбе еврейских партий, стремясь к тому, чтобы евреи «в борьбе обретали» не только общечеловеческое «счастье свое», но и национальное достоинство.
Выпуск, посвященный еврейскому ремесленнику, ярко демонстрирует изменение даже внешнего его вида: от типичного местечкового портного или кузнеца к работнику спичечной фабрики или швейной мастерской, внешне практически не отличающемуся от современного ему русского пролетария. Нет сомнений, что будь подобный альбом в свое время выпущен в свет, его идеологическое воздействие на читателя-зрителя было бы весьма значительным.
Как известно, экспедиция Ан-ского привела к созданию знаменитой пьесы «Диббук». Но Дымшиц с изрядной проницательностью сопровождает фотографии цитатами из повести Ан-ского «В новом русле», о революции 1905 года на еврейской улице, написанной еще до начала экспедиций. Тем самым как бы подчеркивается, что общий характер экспедиции был куда более «прикладной» и социологический, нежели можно представить по авангардно-символистскому «Диббуку».
Приведенное Дымшицем замечательное письмо охранки, призывающее разобраться в деятельности по добыванию фотопластин эсерами Ан-ским и Юдовиным, ярко оттеняет общеполитическую обстановку, в которой жили евреи вообще и работали участники экспедиции в частности. Впрочем, охранка была не так уж и не права. Достаточно вспомнить главку об эсеровской «семье Синани» из мандельштамовского «Шума времени», с упоминанием приездов Ан-ского, и тот немаловажный факт, что переписка экспедиции шла через дом Синани (это стало известным после предпринятого И. Сергеевой описания архива Ан-ского). Ведь Ан-ский не имел права жительства в Петербурге. Другое дело, что в данном случае пластинки шли на еврейское дело, а не на русскую революцию.
Третий выпуск, «“Еврейская детская”. Музеефикация религии для воспитания народа», подготовленный Александром Львовым, посвящен педагогическому значению собранных экспедицией материалов, которые, по мнению автора статьи, призваны были служить делу национального воспитания оторванных от реальной еврейской жизни детей из больших городов, вроде Санкт-Петербурга. Однако и этот выпуск демонстрирует существенные перемены – даже в той традиционной еврейской жизни, что протекала в хедерах и талмуд торах. Невозможно не заметить, как меняется внешний вид учеников, как на смену большому столу, за которым дети во главе с меламедом изучают святые книги, приходят гимназические парты, а группы попечителей талмуд тор теперь лишь наброшенными на плечи талесами отличаются от своих нееврейских современников. Остается констатировать, что и в этом случае работа руководителя экспедиции была ничуть не менее осмысленна, чем при фотографировании еврейских рабочих.
Два заключительных выпуска каталога, «Фотографические снимки в “Альбом Еврейской художественной старины”», подготовленные Аллой Соколовой, призваны продемонстрировать примерный состав невышедшего альбома (сохранились списки иллюстраций ко всем пяти предполагавшимся выпускам). Здесь представлены «Каменные синагоги» (вып. 4) и «Деревянные синагоги. Обыкновенные улицы. Кладбища» (вып. 5). Автор вступительной статьи исследует попытки описания этого материала русскими путешественниками, вспоминает видного русского художественного критика Василия Стасова, стоявшего у истоков работы еврейских исследователей над национальным наследием.
С. Юдовин. Мальчик с папиросой.
Однако особенно интересны сопоставления экспедиционных фотографий с рисунками из книг историка архитектуры Георгия Лукомского о волынской и галицийской старине, вышедших в 1913 и 1915 годах, т. е. практически одновременно с экспедицией Ан-ского. Нет никаких сомнений в том, что и эти книги повлияли на развитие еврейских художников, ранний этап творчества которых совпал с этнографической работой под руководством Ан-ского. Как, собственно, повлиял на них и сам факт участия в экспедиции. Ведь известные зарисовки Эль Лисицким украшений и орнаментов синагог западного края всегда печатаются в работах о нем для демонстрации стилистических истоков «Хад Гадьи» или «Пражской легенды»[3].
У любого зрителя, интересующегося историей еврейского искусства, не может не екнуть сердце при виде снимка «Синагога в Могилеве. <Первая половина XVIII в.>». Ведь именно здесь Шагал искал своего легендарного предка Хаима Сегала, расписавшего эту синагогу, и именно здесь нашел истоки нового еврейского искусства Эль Лисицкий, чья статья «Воспоминание о Могилевской синагоге», написанная на идише и опубликованная в берлинском журнале «Rimon-Milgroim» в 1923 году, стала манифестом и философией нового еврейского искусства. Изображение могилевской синагоги можно найти на многих вещах художника. Кстати, эта же синагога, дополненная деталями синагог из других местечек, попала и на гравюры Рыбака из серии «Штетл», ставшие классикой еврейской графики.
К сожалению, этот аспект лишь затронут в 4-м и 5-м выпусках каталога. Между тем, введение подобных сопоставлений позволило бы формально «закольцевать» серию, в первом из выпусков которой, как мы помним, развернуто сопоставление фотографий Юдовина и его графики. Ведь работы Эль Лисицкого, использовавшего экспедиционные материалы в своей работе, предшествовали аналогичной практике Юдовина и Альтмана.
Графическая заставка к повести Л. Раковского «Блудный бес». 1931 год.
Разумеется, каждый из составителей каталога был куратором своего раздела выставки и до известной степени отражал в экспозиции собственные профессиональные интересы. Поэтому, помимо всего прочего, читатель-зритель этих пяти выпусков получает представление и о тех людях, которые сегодня в Петербурге продолжают дело Ан-ского и его коллег, о контексте возрожденной еврейской этнографической науки XXI века.
Если альбомы экспедиции Ан-ского были счастливо обретены лишь в последние годы, то работы учителя витебских авангардистов Юделя Пэна давно и хорошо известны исследователям и любителям еврейского искусства. Однако, попадая в контекст пиктореализма Юдовина предреволюционных лет, картины из нового альбома художника[4] начинают выглядеть репликой старого художника в его диалоге со своим учеником.
Почти фотографическая точность поздних работ Пэна с их часовщиками, сапожниками и т. д. удивительным образом противостоит полуавангардным обработкам Юдовиным своих снимков на гравюрах 1920-х годов, заставляя вспомнить теперь доступный нам пиктореалистический период творчества последнего. В свою очередь, как известно, тот же Юдовин выпустил и знаменитый этнографический альбом «Еврейский орнамент», который не связать с экспедицией Ан-ского невозможно. А вот Пэн от полуимпрессионистических работ все более сдвигался едва ли не к обманкам.
Сам альбом имеет одно большое и неожиданное достоинство вкупе с традиционным недостатком. О втором – вступительной статье А. Шацких – лишь упомянем, т. к. внятная ее оценка уже дана в питерском журнале «Народ книги в мире книг»[5]. А вот о радостном – подробнее.
В особом разделе опубликована переписка Пэна с его учениками. Есть здесь и письмо от Юдовина с просьбой прислать работы Пэна в Музей еврейского историко-этнографического общества – тот самый, где хранились фотографии, представленные в каталоге.
Еще интереснее история о том, как ученики Пэна пытались организовать рецензию Якова Тугендхольда, немало писавшего о еврейском искусстве, в том числе об ученике Пэна Марке Шагале, на работы своего мэтра. Однако все закончилось парой репродукций и маленькой заметкой в «Красной нови», что обидело Пэна, отмечавшего полвека творческой деятельности. Неудивительно поэтому, что в следующем письме, передавая привет своим ученикам-авангардистам, старый художник просил не передавать привет кубистам и футуристам.
Ю.М. Пэн. За газетой.
Те, кого волнует вопрос, «существует ли еврейское искусство», смогут, анализируя письма Пэна, увидеть, как старый художник специально рассуждает на эту тему и даже сознательно отбирает для публикации картины, соответствующие его трактовке понятия «еврейский художник».
Есть у этого альбома и еще одна черта, требующая обсуждения. Около репродукций часто приводится несколько вариантов названия, дававшихся картинам в разные периоды. Разумеется, все они заслуживают упоминания, однако, по нашему мнению, всё, кроме авторского (или наиболее адекватного) названия работы, стоит отправлять в примечания. В противном случае некоторые последовательности названий выглядят как плохой еврейский анекдот: «Старик с корзиной. [Шамеш собирает свечи на субботу; Шамес]».
Но, несмотря на эти мелкие недостатки, альбом Пэна может – и должен – стать поводом для серьезного разговора о еврейском искусстве вообще и в частности о творчестве этого мастера и учителя, воспитавшего и будущих учеников Казимира Малевича из витебского УНОВИСа (Утвердители нового искусства), и Шагала с Эль Лисицким. (Последний, кстати, находился в многолетнем плодотворном диалоге с Малевичем, который, в свою очередь, перетянул к себе витебских учеников Шагала. Но это уже другая история.)
Мы же из Витебска перенесемся в Киев, где в самом начале 2008 года состоялась научная конференция, посвященная истории Культур-лиги, и где в издательстве «Дух и литера» вышел в свет альбом (на украинском и английском языках) «Культур-лига. Художественный авангард 1910–1920-х годов».
Здесь, наряду со статьями Гилеля Казовского, Ольги Лагутенко и Марины Дмитриевой, осмысляющих феномен Культур-лиги, помещены тексты И.-Б. Рыбака и Бориса Аронсона «Пути еврейской живописи», «Что такое Культур-лига» и «Предисловие к каталогу первой выставки Культур-лиги», переведенные с идиша. Здесь же обильно представлены фотографии участников этого художественного объединения или, вернее, художественной секции этой большой и даже международной еврейской организации. Здесь же биографические справки о художниках и репродукции многих работ, как классиков (Шагала, Тышлера, Эль Лисицкого), так и куда менее известных мастеров. Ведь в такого рода альбомах (как и на подобных выставках) важна не столько конкретная роль каждого из художников, сколько атмосфера общей работы по созданию нового еврейского искусства. Это вполне адекватно отражает и альбом Культур-лиги.
Рассматривая его, ловишь себя на сожалении, что выставка и альбом появились чуть позже того момента, когда отношения Украины с Россией стали похожи на отношения собаки и палки (это не политический намек, а аллюзия на один из рисунков Эль Лисицкого к его знаменитой «Козочке» – «Хад Гадье», которая делалась вначале в Витебске, а в свет вышла уже в издании Культур-лиги). В иных условиях и выставка, и альбом включали бы работы, хранящиеся в российских музеях и коллекциях. Пока же приходится довольствоваться тем, что есть в Украине или привезено из Израиля. В этих условиях «звездной» частью экспозиции оказались десятки подлинников иллюстраций Рыбака к книжке Мириам Марголиной «Майселех фун кляйникте киндерлех» («Сказочки для маленьких детей») из частного собрания Яарона Лавитца (Неве Ярак, Израиль).
И.-Б. Рыбак. Иллюстрации к книге Мириам Марголиной «Майселех фун кляйникте киндерлех» («Сказочки для маленьких детей»).
Кроме того, альбом естественно дополняется иллюстративным и документальным рядом известной книги Г. Казовского о художниках Культур-лиги[6], где контекст выведен далеко за пределы Киева. Поэтому и вступительная статья Казовского, опубликованная на украинском и английском языках, словно бы дополняет и обрамляет тот англо-русский текст, которым сопровождается рассказ о еврейских художниках в его монографии.
И еще один важный момент: статья М. Дмитриевой «От этнографии до эстетики: теоретическое наследие Культур-лиги и еврейский художественный дискурс» удивительно точно переводит на язык актуальных искусствоведческих терминов тот базис, который заложили в основание нового еврейского искусства экспедиции в Западный край.
Альбом Культур-лиги лучше смотреть, тексты манифестов и теоретические материалы 1920-х годов предпочтительнее, конечно, читать в подлиннике. Но сегодня основным языком исследований по еврейскому искусству является английский. Поэтому и работу Эль Лисицкого о Могилевской синагоге проще прочесть в израильском альбоме «Традиция и революция. Еврейский ренессанс в искусстве русского авангарда»[7], а статья Рыбака и Аронсона «Пути еврейской живописи», фрагмент которой был опубликован по-английски в иерусалимском каталоге, есть теперь в новых полных английском и украинском переводах. А подзаголовок к этой статье важен для всех еврейских художников и их многонационального зрителя и сегодня: «Да здравствует абстрактная форма, если она выявляет специфический материал – она национальна!»
Те, о ком шла речь, хотели создать всемирное еврейское искусство. Сегодня их работы раскиданы по всему миру. Быть может, это не так уж и плохо. Главное, чтобы работы эти были доступны тем, кому они интересны. А уж с языком теоретических работ пусть разберется время.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.